Жизнь за жильё

— А я так и остался с первым разрядом, — печально улыбнулся в ответ ленинградский спортсмен и протянул ладонь. — Толик Тарасов.
Тимур кивнул и крепко пожал руку.
— Слышь, боксёр, а сам-то кто по жизни будешь? — в разговор неинтеллигентно вмешался самый главный сиделец. Ему положено…
— Недавно пожарным работал. Пока не сократили, — почти честно ответил новенький.
— Ни хрена себе! Пожарник что ли? — удивился Сева.
— Ну да, пожары тушил. Поселок Медвежий Стан, ВПЧ-23, — в этот раз бывший старший пожарный решил не вступать в дискуссию со старшим по поводу отличия пожарников от пожарных.
— Людей спасал? — решил поучаствовать в опросе Боксёрчик.
— Не пришлось. Один раз только кота вытащил из горящего подвала, — Тимур вспомнил свой подвиг на пожаре.
— Спас животину, — Савелий кивнул и задал вопрос с намёком. — Тоже при погонах был?
— Сева, а ты видел пожарных без погон?
— Понимаешь, Тимур, хотя и статьи у тебя серьёзные и заехал ты в мою хату правильно, но ни хрена ты не похож на братана. Ты, какой-то… — Главный сиделец замолчал, подбирая нужное выражение. В тюрьме очень ценится слово… Слово в тюрьме ценится чуть ли не больше всего. Старшему по камере, впрочем, как и всем остальным сидельцам, приходится постоянно фильтровать базар, чтобы потом, при любом раскладе, всегда оставаться при своём мнении.
— Какой? — новичок всё же решил утвердиться в этом непростом сообществе и начал сам задавать вопросы.
— Культурный, — Сева подобрал подходящее слово и оглядел Тимура с ног до головы.
— Братан, без обид, но и глаза у тебя какие-то не такие, — второй старший зек спокойно смотрел Тимуру в лицо.
— Ни хрена себе… И какие у меня глаза?
— Ментовские.
— Охренеть, — Кантемиров откинул руки назад, посмотрел на закрытую дверь камеры и задумался. В самом деле, а как он смотрит на своих сокамерников? Как опер или как дознаватель? Ни Мара, ни его дзюдоисты ни разу не сказали про милицейский взгляд земляка. Но, прошло уже месяцев восемь. Неужели так быстро меняются люди в милиции? Старшие по камере молчали и ждали ответа. В тюрьме ценится слово… Новичок вздохнул и посмотрел на самого главного.
— Сева, про прикид. Я сегодня вышел из общаги ещё днём. Думал поехать к подруге и заодно пообедать по дороге. Подружка всё по театрам прикалывается, вот так и оделся. На выходе из ворот оказался совсем другой спектакль. Меня уже ждали… Двое в форме с автоматами и два челябинских опера по гражданке. Взяли быстро и нежно. Не били… Потом наручники, обыск в комнате и допрос до самого приезда в твою хату.
— А что искали? — Видавшего виды блатного явно заинтересовал такая знакомая по жизни сцена. Браслеты, шмон, допросы…
— Сева, при всём уважении, это моя делюга.
Опытный зек понял, что задал бестактный вопрос и, соглашаясь, кивнул. Твоё дело… Базара нет… Уральский боксёр повернулся к ленинградскому коллеге.
— Боксёрчик, по поводу моего взгляда. Я ровно шесть лет прослужил на полигоне в немецком лесу. От звонка — до звонка. Жил там со своими солдатами, ел из одного котла. И отвечал за всех, и со всех спрашивал. Держал дисциплину и порядок во вверенном мне гарнизоне. Служба у меня такая была… Каждый день контролировал своих бойцов. Из-за одного солдата вписался в такую делюгу с КГБ, что вместе с ним оказался в следственном изоляторе. Обошлось… — Кантемиров вздохнул от воспоминаний и продолжил: — Однажды помахался за вокзалом с дрезденскими блатными, пером мне полоснули по руке. Хулиганов взяли, а меня не смогли вычислить. Немецкие бродяги сами вышли на меня и стрелку назначили. Я двух корешей с собой взял и гранату в карман положил. Авторитет оказался вор серьёзный, базар был правильный — они мне деньги предложили за нужные показания немецкому прокурору. Я отказался от денег, финку вернул и пожал руку уважаемому человеку. Ганс его зовут. Адрес в Дрездене хоть сейчас могу показать. Потом сам сдался нашим особистам и поехал с переводчиком на допрос. Там и очные ставки были. Доказать ничего не смогли и выпустили того хулигана. Через день немецкий авторитет нам троим поляну накрыл.
 
Тимур встал, скинул пиджак и закатал рукав рубашки. Молодёжь уже сгрудилась вокруг старших и с интересом фиксировали ответ новичка.
— Смотри, Боксёрчик. Удар финкой снизу шёл, я блоком левой успел закрыть.
Спортсмен оценил шрам на руке, согласно кивнул и задал вполне профессиональный вопрос:
— Немец в печень бил?
— Так и было. — Кантемиров поднял голову. — А теперь, Боксёрчик, скажи всем — я похож на мента?
— Да вроде не похож, — Боксёр задумчиво улыбнулся. — Но, братан, больше так на меня не смотри, как на своих солдат смотрел. А то и со мной помахаться придётся…
Сева ухмыльнулся и посмотрел на Тимура. Братва заулыбалась вслед за своими старшими. Новенький в камере понял, что разговор (то есть базар) переходит в шутливую фазу, бандитский юмор надо поддержать и кинуть кость изголодавшим по развлечению сокамерникам.
— Не буду я с тобой махаться.
— Зассал?
— Нее, Боксёрчик. Ты куришь много. Дыхалка не та. Я тебя на раз сделаю.
— Тимур, давай завтра спарринг проведём? Открытой ладонью?
— Замётано, братан. — Спортсмены протянули руки. Слушатели довольно переглянулись — завтра в камере будет не скучно. Тимур задержал руку спарринг-партнёра. — Боксёрчик, а по поводу ментовского взгляда, всё же ты прав оказался.
— Не понял. Обоснуй.
Камера напряглась… Бывший начальник полигона ухмыльнулся.
— Меня потом немцы медалью наградили и премию дали — пятьсот марок. Считай, тогда моя зарплата была за месяц службы.
— Какой медалью?
— «Почётный знак Немецкой народной полиции». И за всю службу в армии у меня сейчас единственная награда, и то — немецкая. Я потом с тем Гансом и немецкой братвой в гаштете эту медаль обмывал. Гаштет — это кабак у немцев. Два дня бухали…
Сева первым заржал на всю камеру. Следом разразились здоровым бандитским смехом остальные сокамерники.
— Ну, ты «былинник», Тимур. Приколист.
— Не понял, Сева.
— Кореш, ты как с луны свалился. В самом деле, не знаешь, кто такой «былинник»?
— Сева, в армейской крытке совсем другие понятия.
— Тимур, былинник в хате — человек уважаемый, считай артист. Я вижу, ты человек грамотный и базаришь красиво — интересно и не скучно. Людям в хате нравится, и поэтому ты всегда будешь при куреве и чае. Понял?
— Понял, Сева. Я не курю, но завтра ещё чего-нибудь вспомню.
И тут Тимур, в самом деле, вспомнил нечто очень важное в тюремной жизни. За волнениями при входе в камеру он совсем забыл про воровской прогон от тамбовского Захара. Новенький повернулся к старшему по камере.
— Сева, у меня к тебе базар с воли. Серьёзный…
* * *
Опытный сиделец с удивлением смотрел на новичка. Только что заехал в хату, говорит красиво, но до сих пор не понятно, какой масти человек. И этот непонятный человек в первый же вечер решил обсудить с приличным арестантом серьёзную делюгу с воли? Рамсы не попутал? И опять смотрит нехорошо… Не по-нашему… Дерзкий кент. Дать бы ему в глаз, так и ответить может. Вроде, боксёр? А воровской авторитет надо беречь…
Сева расставил ноги шире, наклонил по-блатному голову вплотную к Тимуру и тихо спросил:
— Первоход, и что ты мне такого серьёзного сказать можешь?
— У меня прогон от тамбовских, — Тимур не отодвинулся и смотрел зеку в лицо.
— Ну, ни хрена себе! Почтальон с воли в хате появился. — Вор откинулся назад. — Малява с собой?
— Сева, некогда было сегодня письма писать и получать. Мы рядом сидели. Пристёгнутые к батарее. Мне всё на словах передали.
— Так, какой же это прогон? — удивился арестант и всё же решил уточнить: — Где сидели и с кем?
— В РУОПе на первом этаже. Со мной говорил Захар.
— РУОП — это серьёзно, — Сева задумчиво рассматривал собеседника.
Кантемиров отвернулся и обвёл взглядом сокамерников. Все сгрудились вокруг угла камеры и внимали каждому слову старшего. Век живи — век учись. Пока жив… Главный сиделец принял решение.