Во все Имперские. Том 3 (СИ)

Глаза у Чумновской были милыми, крупными и синими, но смотрели всегда испуганно. Но оно и неудивительно, недолго испугаться, когда твоя родомагия — видеть повсюду микробов и болезни.
Чумновская была, как и всегда, в медицинских перчатках, дополнявших маску, а юбка на девушке была до пола и вроде бы даже двойная. Очередная попытка защититься от зловредных микроорганизмов.
Пушкин выглядел, как нищеброд, коим он и являлся. Мундир на графе был весь в кривых заплатках, нормально зашить его после боя на уроке французского Пушкин не осилил, видимо, потому что у него не было ни денег на нормальную ткань, ни крепостной девки, умевшей шить.
Эфиоп наоборот был весь в золотых цацках, а его черную голову украшала густая копна дредов.
В принципе теперь вся моя группа студентов была в сборе, кроме китайцев и Прыгунова, которые придти не смогли, потому что уже гнили в земле. Впрочем, этих мудаков я бы и не стал приглашать, даже будь они живы.
Я и Чумновскую с Пушкиным не хотел приглашать, но Головина настояла.
— Пошли, — распорядилась Головина.
— Куда?
— Куда надо. А это еще кто такой?
Вопрос относился к Громовищину.
— Это телохранитель дю Нор, — пояснил я, — Его зовут Марк Шабо. Норм мужик, хоть и француз.
Но в этот момент в коридоре подвала Галереи, где мы стояли, появился Корень-Зрищин, так что Головиной резко стало не до Шабо-Громовищина.
— Ну а этот что тут делает? — нахмурилась девушка.
— Корень-Зрищин с нами, — пожал я плечами, — Он типа перевоспитался. И у него проблемы.
— Если у него проблемы — то мы должны ему эти проблемы усугубить, — совсем рассвирепела Головина, у неё даже прыщи под тоналкой проступили, — А не тащить его к нам. Вы забыли, что он хотел нас убить, Нагибин? И что он — цареубийца?
Сам Корень-Зрищин мрачно молчал.
Он, как и Головина, не понимал, какого хрена он тут делает. Это понимал только я, ведь я уже успел включить Корень-Зрищина в свой очередной план. В качестве пешки, разумеется.
— Он не цареубийца, — аккуратно объяснил я Головиной, — Во-первых, Чудовище никаким царём не был. Во-вторых, Чудовище в любом случае порубили китайцы. А что касается того факт, что Корень-Зрищин пытался убить нас с тобой… Ну, у всех бывают ошибки. Он раскаивается, правда. Чего бухтеть-то, Головина?
— Бухтеть? — переспросила ошарашенная Головина, — Нагибин, я сегодня запланировала нечто важное. А вы привели сюда врага.
— Так вы же не говорите мне, что вы задумали, Головина, — парировал я, — Иначе говоря, кормите меня сюрпризами. Ну вот и я решил устроить вам сюрприз в ответку. Этот сюрприз может и паршиво выглядит, но это только потому, что я его сегодня поджарил на плите, в блинной. А вообще Корень-Зрищин — отличный парень. Уверен, вы подружитесь.
— Я в принципе не понимаю, что здесь делает сын канцлера, — влез в разговор эфиоп, — Почему он выглядит, как дерьмо? Типа у вас в России так выглядят дети канцлеров? Да и какие у Корень-Зрищина вообще могут быть с нами дела?
— А он больше не сын канцлера, — пояснил я эфиопу, — Его батя убит, назначен новый канцлер. А поместье Корень-Зрищина разгромлено Охранкой, а его родня арестована. Так что Корень-Зрищин нуждается в помощи. И я счёл необходимым ему эту помощь оказать. Как магократ магократу, так сказать.
Эфиоп на это присвистнул, а Головина помрачнела еще больше, хотя больше казалось уже было некуда.
Эта девушка с довольно красивыми ножками и отвратной рожей уже начинала действовать мне на нервы. Головина была из тех душнил, каких еще поискать надо.
— То есть ты привёл сюда изменника, за которым в любой момент могут придти из Охранки? — строго спросила Головина.
— Боже мой, Головина, — отмахнулся я, — Вы просто придираетесь. Сын канцлера вам не нравится, изменник вам тоже не нравится. Вы уж определитесь, чего хотите.
— Я хочу, чтобы Корень-Зрищин ушёл, немедленно! — потребовала девушка.
Мда. С ней определенно проблем не оберешься.
Головина представляла собой полную противоположность мне в плане характера, но при этом, как и я, любила власть. Так не пойдёт. Когда у тебя кто-то тянет власть из рук — самое время вспомнить про демократию, решил я.
 
— Давайте проголосуем, — предложил я, — Я лично полагаю, что Корень-Зрищин будет нам полезен. Кроме того, прощение — добродетель. Так что князя нужно простить и принять в нашу компанию. Кстати, он всё еще князь, так что будет тут самым высокородным. Кто поддерживает?
Я поднял руку, Шаманов и принцесса сделали эти немедленно следом за мной. Ну, в них я не сомневался.
Громовищин и Корень-Зрищин тоже подняли руки, хотя в их праве голосовать на этом импровизированном собрании я уверен не был. Но озвучивать свою неуверенность я, естественно, не стал. Голосовали-то они за мою позицию.
Потом руку в перчатке подняла Чумновская, потом эфиоп.
— Вы с Пушкиным в меньшинстве, Головина, — доложил я баронессе.
Головиной пришлось это сожрать, крыть ей было нечем.
Она обреченно кивнула и процедила:
— Как скажете, Нагибин. Только смотрите, чтобы это не стало большой ошибкой. А сейчас мне нужен портрет Императора. Всё остальное я нашла, но портрета у меня нет. Есть у кого?
Вопрос был по меньшей мере странным.
— Зачем вам портрет Императора, Головина? — уточнил я, — Собираетесь потеребить на него свой вареник?
— Что? — не поняла девушка.
Все переглянулись, но портрета ни у кого не нашлось.
— Павел Павлович пока что не коронован, баронесса, — заметила принцесса, — Так что его официальных портретов еще нет даже в Лицее…
— А обязательно русского Императора? — спросил эфиоп, — У меня в комнате есть икона эфиопского Императора Хайле Селассие, он у нас признан святым…
— Не подойдёт, — осадила негра Головина, — Мне нужен портрет любого Императора, но русского, из Багатур-Булановых. Можно не нынешнего, а прошлого. Вообще любого.
— Акалу? — я повернулся к Шаманову, — У тебя вроде завалялся Император, под матрасом.
— А он подойдёт? — Шаманову явно не хотелось выставлять на всеобщее обозрение свои либеральные взгляды.
— А хрен знает, — пожал я плечами, — В любом случае тащи. Разве не видишь? Баронесса Головина ждёт! А она ждать не привыкла.
Шаманов нехотя отправился в нашу комнату и через полминуты вернулся оттуда с портретом черноусого изгнанника Михаила Багатур-Буланова. Портрет он продемонстрировал Головиной.
— Сгодится? — уточнил я, — В принципе Михаил — мужик красивый, вон какие усы. Уверен, вам такие нравятся, баронесса…
Но Головина меня не слушала, она с ужасом смотрела на портрет:
— Изменник!
— Да почему вы так не любите изменников, Головина? — я уже начал выходить из себя, — Изменник Корень-Зрищин вам не нравится, изменник Михаил тоже. У вас какие-то проблемы с изменниками? Вас что ли в детстве изменник изнасиловал…
— Ладно, пойдёт, — решилась Головина, став мрачнее тучи, и взяла Михаила, — За мной.
Головина, стуча каблучками, двинулась по коридору, мы все пошли следом за баронессой.
Портрет Головина несла, развернув Михаилом к себе, чтобы никто случайно не увидел. Впрочем, опасения баронессы были беспочвенны. Изможденные наведенной мною суетой и обысками Огневича студенты спали. Кроме нас в коридоре не было никого, так что увидеть крамольный портрет изменника было некому.
К моему огромному удивлению привела нас Головина к кладовке с табличкой «Школьный театр» на двери, к той самой кладовке, где я затарил себе маску Гришки Отрепьева.
Дверь кладовки все еще была выбита после моего вторжения сюда и едва болталась на петлях, но Головину это не смутило. Она решительно вошла в пыльную кладовку, мы все двинулись следом.
— Мы будет ставить спектакль? — спросил я баронессу, — Тогда чур эфиоп будет Отелло, а вы, Головина, Дездемоной.
— Мы тут не за этим, Нагибин, — процедила в ответ Головина, — Просто это место подходит.
— Для чего подходит? Для того чтобы набить легкие пылью и плесенью?