Порча

– Кокаин нюхают.
– Не, я кино смотрел. Мафиози кокс в десны втирали.
Курлык прервал дискуссию, откашлявшись.
– Это не наркотики, пацаны. Это соль специальная.
– Для чего?
– Я… ну… – Курлык покраснел.
– Чего яйца мнешь? – подбодрил Руд.
– От запоров.
Он ждал взрыв безудержного хохота. Чего он не ждал, так это слов Паши:
– Дашь попробовать?
И пацаны пробовали раствор, плюясь и ругаясь.
Даже сейчас, после случившегося вечером, Курлык улыбнулся.
Им можно рассказать. Не маме, не учителям, а им.
– Привет, мужики.
– О, Добби! – Руд свел к переносице зрачки. Паша пихнул его локтем.
– Кончай. Здорово, мужик.
Хлопки ладоней действовали как успокоительное.
– Ты чего зеленый такой? Соль закончилась?
– Да нет. – Он нащупал в кармане баночку. Уходя из дому ночью, взял спальник и средство от запоров.
– Вот пусть он скажет! – щелкнул пальцами Паша. – Он – эксперт по части телочек. Ева Грин или Кейт Бекинсейл? Кому бы ты вдул?
– Я… я их не знаю.
– Вот блин.
– Мужик, – посерьезнел Паша, – реально, ты в порядке?
– Нет, – покачал головой Курлык. В горле защипало.
– Эй. – Руд подвинулся, освобождая место для третьего. – Рассказывай.
Курлык посмотрел на друзей.
И рассказал.

– Давай-давай, поднажми!
Курлык засопел. Если дед оборачивался в узком коридоре, он кое-как выпрямлялся и стирал с физиономии мученическую мину. Но без надзора раскорячивался и высовывал наружу язык. Мешки весили тонну.
– Что здесь, деда?
– Книги из кабинета новенькой училки. Я Нинке грю: выбросить их к чертям. Кто их читать станет? Крысы? А она: нет, казенное имущество! Сволоки вниз!
Нинка – это завхоз школьный.
Под тяжестью ноши Курлыка занесло на повороте.
– А тут крысы есть? – спросил он с деланым безразличием.
– Был залетный пацюк. Я вживую не видел, токмо помет. Говно – по-нашенски. Зимой травил…
Дед отворил желтую дверь и спустился по лестнице. Через полминуты зажегся свет.
Курлыку не шибко нравился подвал трудовика, где как-то на уроке Рязан и Желудь сунули его пальцы в слесарные тиски. Но подвал под подвалом не понравился совсем. Особенно трубы, прикидывающиеся рептилиями. И что-то распыленное в темноте. Запах… церкви?
«Как бункер в компьютерном шутере», – подумал мальчик.
– Кидай их вон, на кучу.
Курлык сгрузил мешки у облезлого шкафа.
Дед стоял, руки в карманы. Подняв голову, Курлык увидел, что дед смотрит на него. Пристально смотрит – и лицо у деда желтое, будто та железная дверь, а глаза – холодные, будто цементный пол.
– Чего? – осторожно спросил Курлык.
– Вань. – Дед странно сморщился, оттопырил губы, гримасничая. – Вань, ты слышал про пионеров-героев?
– Слышал.
Во мраке заухало.
– Деда, может, пойдем?
Старик проигнорировал здравое предложение.
– Дверь прикрой, – сказал он. – Покажу кой-чего.
Взбираясь по ступенькам, Курлык представлял волосатых пауков и жирных слизней. Тяжелая створка заскрежетала петлями. Грохнула о дверной короб. Курлык оглянулся. Дед исчез.
– Ты где?
– Тута, – раздалось из недр подвала. Посетила шальная мысль: это не дедушка говорит.
«Ну да. Пауки это тебя заманивают в ловушку, дурачок».
Курлык пошел на голос. Дед стоял у стены, спиной к мальчику. Курлык прикинул, что вверху, над ними, туалеты для девочек на первом и втором этажах западного крыла.
– Пионеры – герои, – сказал дед, – совершили подвиг. Умерли, значится, за Родину. Ты бы за Родину умер, Вань?
– Н-наверное…
– Этого не надо бояться. Это не простая смерть, где подох и сгнил. Это сразу ты оживаешь. Как Христос. А что оно больно сперва – так из той боли и получается победа.
Дед отошел в сторону. В опущенной руке он держал аккумуляторный гвоздезабиватель. Выпив, дед позволял внуку брать желтую штуковину – Курлык воображал, что уничтожает полчища некроморфов.
– Ты поймешь, – ласково сказал дед.
На стене расплескалось Лицо. Рисунок из темных прожилок, из пятен влаги.
Курлык съежился. Взор черных глаз прожигал насквозь. Хотелось перестать дышать – мальчик надул щеки. Нечто подобное он ощущал на флюорографии: боязнь облучиться, скукожиться под воздействием рентгеновских лучей, заболеть раком.
Мозолистая ладонь легла на плечо. Дед очутился позади. Массировал тонкие косточки внука.
– Родину нужно спасать, Вань. Как в сорок первом. Родина погибнет без нас.
Кожа Курлыка засвербела под короткими волосами – сильнее, чем тогда, когда он подхватил педикулез и заразил весь класс.
Что-то коснулось шеи. Прошло по скуле до уха.
Нейлер с полной обоймой гвоздей.
Страх шевельнулся где-то на задворках сознания. Его нейтрализовала мысль, гораздо более ясная: «Стать героем. Хоть раз – стать героем».
– Ты понимаешь, – прошептал дед.
Клювик гвоздезабивателя поддел мочку. Ткнулся в ушную раковину, в забитый серой канал.
Палец деда дрожал на клавише. Стальной боек вколотит стержень в мозг. И они победят.
Об этом нахлынувшем чувстве Курлык не расскажет друзьям. Как и о том, что из дыры в бетоне, из отверстия на месте рта, текла жидкость… будто слюна.
Разрывая оковы, дед толкнул Курлыка – не вперед, а вбок, к мешкам и партам.
– Не подходишь! – застонал старик разочарованно. Зашатался, выронил нейлер. – Ты не нравишься ему!
Курлык уж мчался к лестнице.
– Курлович! – гаркнула в вестибюле уборщица. – Я пол мыла!
– П-простите…

– Ох, блин. – Руд взъерошил челку. – Съехал-таки Игнатьич с катушек. Добухался.
– Руд, – упрекнул Паша.
– А как это назвать еще? Внуку пистолет приставить к уху.
– Вань, и что ты дальше сделал?
– Ничего. В сарае заночевал. Утром домой зашел – дед макароны сварил по-флотски. Как будто ничего не было.
– Ни фига себе, ничего не было, – возмутился Руд.
– Он бы выстрелил? Как думаешь?
– Не знаю…