1937. Большой террор. Хроника одного года

Но примем за основу официальные советские данные и данные А.В. Антонова-Овсеенко – 165,7 миллиона человек и 156 миллионов. Если учесть, что счетчики, в соответствии с полученными указаниями, не переписывали лиц, предъявлявших удостоверения военного командования или органов НКВД (они подлежали переписи в особом порядке), и, разумеется, не переписывали тех, кто сидел в тюрьмах и лагерях или жил в спецпоселках, то получается, что в стране не досчитались, по меньшей мере, 8 миллионов человек.
Куда они исчезли? Первый вариант: 8 миллионов – это РККА+НКВД+ГУЛАГ. Второй вариант: возможно, страна вступила в 1937 год, уже имея 8-миллионный ГУЛАГ, и именно эту цифру в 1970-е годы Центральному статистическому управлению разрешили под строжайшим секретом прибавить к итоговой цифре 1937 года. Однако нельзя игнорировать и прогнозируемую цифру – 180 миллионов. В конце концов, сколько заключенных было в СССР, Сталин, несомненно, знал, и не стоило особого труда просто приплюсовать эти 8 миллионов к итоговым цифрам, а в газетных отчетах «разбросать» их по всем городам и весям. Но «пропажа» еще 14 миллионов человек – видимо, столько стоили стране коллективизация, голод 1932–1933 годов и начавшиеся расстрелы – могла поразить даже Сталина. Кроме этого, в опросных листах переписи содержались вопросы об образовании, об отношении к религии. До января 1937 года все газеты трубили о том, что перепись продемонстрирует «всему миру языком точных цифр величайшие победы социализма».
Доподлинно известно, что в январе 1937 года 57 (!) процентов населения страны открыто признали себя верующими. Сколько неграмотных выявила перепись 1937 года, мы не знаем. Перепись 1939 года показала, что в стране было всего 15,9 миллиона человек, получивших высшее и среднее (полное и неполное) образование, а на тысячу населения в возрасте 10 лет и старше таковых было всего 108 человек. Эти данные плюс «пропажа» многих миллионов, видимо, и побудили назвать перепись 1937 года «вредительской», а ее руководителей и организаторов – расстрелять.
 
8 января 1937 года:
Писателя Галину Серебрякову привезли из больницы в Бутырскую тюрьму, сорвали с нее одежду и бросили в темный ледяной карцер. После ареста мужа – Григория Сокольникова – в июле 1936 года ее исключили из партии, но еще не арестовали, а каждую ночь возили на допросы на Лубянку, где нарком НКВД Ягода и его заместитель Агранов требовали от нее лжесвидетельствовать против собственного мужа. На одном из допросов Серебряковой передали записку от Григория Яковлевича. Раскрыв бумажку, она хотела вернуть ее назад, не узнав какой-то странный, детский почерк. И все же это писал Сокольников: «Галя, я не вернусь. Ты должна подумать, как построить отныне свою жизнь». Доведенную до тяжелого психического расстройства, пытавшуюся покончить с собой, Серебрякову поместили в буйное отделение психиатрической больницы имени Кащенко. В бутырском карцере она провела 10 суток, отказываясь от пищи и воды. Обессиленная, лежа на цементном полу, испытывая физические страдания от язв, покрывших тело, от холода, она мечтала только о смерти. Как-то ночью сквозь волчок на нее упал свет и за дверью раздался дикий мужской крик. Если ее показывали Сокольникову, то можно представить, что пережил он, увидев жену в каменной яме.
Через две недели на процессе никогда не существовавшего «Параллельного антисоветского троцкистского центра» Сокольников дал все нужные показания, поверив, наверное, что от этого будет зависеть освобождение жены. Мать Серебряковой заставили на Лубянке под диктовку написать ему, что Галина Иосифовна дома, вполне счастлива, а книги ее печатаются. Серебрякову вскоре действительно освободили, но очень ненадолго.
 
10 января 1937 года:
Через полтора часа после вынесения приговора расстрелян единственный большевик, вступивший в открытую борьбу со Сталиным, 46-летний Мартемьян Никитич Рютин (1890–1937), кандидат в члены ЦК ВКП(б) (1927–1930), член Президиума ВСНХ СССР (1930). Он прославился своим рукописным обращением «Ко всем членам ВКП(б)» (1930), в котором обвинил Иосифа Сталина в извращении ленинизма и узурпации власти. Столкнувшись с непреклонностью Рютина, Сталин отказался от попыток «пропустить» его через открытый политический процесс. На закрытом суде Рютин от дачи каких-либо показаний отказался и был признан виновным в том, что на протяжении нескольких лет проводил активную борьбу против руководства ВКП(б) и являлся главой созданной им контрреволюционной организации – так называемого «Союза марксистов-ленинцев». Вскоре погибли его жена и двое детей.
 
* * *
После закрытого суда расстрелян видный большевик 44-летний Ивар Тенисович Смилга (1892–1937). Он был членом ЦК РСДРП/РКП(б) (1917–1920), во время Гражданской войны командовал армией и фронтом, по ее окончании стал крупным хозяйственным руководителем, входившим в «левую оппозицию». По словам Молотова, Смилга на следствии заявил «Я – ваш враг».
 
* * *
Расстрелян один из создателей комсомола, 34-летний Лазарь Абрамович Шацкин (1902–1937), участник борьбы за установление советской власти в Москве, красный боец Гражданской войны, член партии с 1917 года, один из организаторов Московского комитета комсомола. Член ЦК (1918–1922), 1-й секретарь (1920–1921) ЦК РКСМ и одновременно 1-й секретарь исполкома Коммунистического интернационала молодежи (КИМ, 1919–1921). Член ЦК ВЛКСМ (1926–1928) и ЦК ВКП(б) (1927–30). В 1930 году «за фракционную деятельность» был выведен из партийных органов.
 
20 января 1937 года:
Нарком НКВД Н.И. Ежов подписал секретный указ, которым предписывалось во всех актах расстрела мест захоронения не указывать.
 
23 января 1937 года:
В Москве начался (23–30 января) восьмидневный открытый политический судебный процесс по делу придуманного чекистами «Параллельного антисоветского троцкистского центра», по которому проходили 17 обвиняемых, в числе которых были такие крупнейшие партийные деятели, как Юрий (Георгий) Пятаков, Григорий Сокольников, Карл Радек, Леонид Серебряков, Николай Муралов. Первым давал показания Пятаков. Он принял на себя ответственность за организацию вредительства на производстве: составление «совершенно неправильного плана развития военно-химической промышленности», ввод в эксплуатацию «негодных коксовых печей». Обвинение в шпионской деятельности Пятаков признал в самой общей форме, на конкретные же вопросы отвечал твердо «нет» за единственным исключением: он очень охотно и подробно рассказывал о своей встрече с Львом Седовым (сыном Троцкого) в Осло в декабре 1935 года. И тут случился конфуз: норвежская пресса уже 25 января сообщила, что, согласно документам, ни один самолет гражданской авиации в декабре 1935 года на указанный Пятаковым аэродром не приземлялся. Однако обвинение это не смутило. 27 января Вышинский, упомянув эту публикацию, зачитал официальную справку НКИД: «Консульский отдел Народного комиссариата иностранных дел доводит до сведения прокурора СССР, что, согласно полученной полпредством СССР в Норвегии официальной справке, аэродром в Хеллере, около Осло, принимает круглый год, согласно международных правил, аэропланы других стран, и что прилет и отлет аэропланов возможны и в зимние месяцы». Таким образом, НКИД «удостоверил» не факт нелегального прилета Пятакова, а просто техническую возможность такого полета.