Вокзал для двоих (киноповесть)

Эмиль Брагинский, Эльдар Рязанов 
Вокзал для двоих (киноповесть) 
Пусть не пугается читатель, обнаружив, что действие нашего фильма начинается в месте не совсем приятном, а именно в колонии для уголовных преступников. Никто не знает своего будущего. Недаром народная мудрость гласит: «От сумы и тюрьмы не зарекайся!»
Был зимний метельный вечер.
Прожектор высвечивал огромную утрамбованную площадку, на которой проходила вечерняя поверка. Дежурные офицеры шли вдоль строя, поштучно пересчитывая людей. Потом каждый из дежурных подходил к старшему офицеру и докладывал:
— Поверка сошлась!
— Поверка сошлась!
— Разойдись! — скомандовал в конце старший офицер.
— Разойдись! — как эхо, отозвались дежурные офицеры.
— Рябинин, останьтесь! — приказал старший, а один из дежурных тотчас повторил:
— Рябинин, останьтесь!
Заключенные разбрелись по баракам, а на плацу задержалась лишь одинокая фигура. Она съежилась, как бы ожидая неприятностей.
Надо заметить, что люди здесь делятся на тех, кто сторожит, и тех, кого сторожат. Герой нашего повествования Платон Сергеевич Рябинин принадлежал, к сожалению, ко второй категории. Хотя, правда, он вовсе не походил на преступника. Это был мягкий, застенчивый человек лет сорока, а может, и больше. По его доверчивому лицу было понятно, что он не способен на неблаговидные поступки. Такой ни карьеры не сделает, ни уголовный кодекс не нарушит.
— Рябинин, подойдите! — подозвал старший офицер.
И когда Платон, выполняя приказание, подбежал, начальник сообщил ему:
— Хочу вас обрадовать — к вам приехала жена!
Но заключенный вовсе не обрадовался.
— Зачем?
— Просит свидания!…
— Я ее не звал! — вырвалось у Платона. — Не хочу свидания!
— Вы что? — поразился офицер. — Она, чтобы попасть к вам, семь тысяч километров отмахала!
— Ну и пусть! Я не пойду! — арестант позволил себе немного взбунтоваться.
— Она вас так любит, — справедливо возмутился начальник.
— Она?… Меня?… — невесело произнес Платон.
— Это вы с ней выясните! Держите пропуск! Пойдете без конвоя! Я вам доверяю!…
— Куда я пойду? — голос Платона звучал жалобно.
— Она комнату сняла в поселке. Тут адрес записан. И чтобы совместить приятное с полезным, возле станции зайдете в мастерскую, к Ивану Герасимовичу, и возьмете из ремонта аккордеон! Вы музыкант, проверьте, как починили!
— Слушаюсь! — понуро согласился Платон.
Он мог отказаться идти к жене, но отказаться идти за аккордеоном он не имел права.
А офицер снова стал строгим и официальным:
— Учтите, Рябинин. Пропуск до утренней поверки. Ровно в восемь — быть в строю. Опоздание приравнивается к побегу. Идите!
Потом на вахте, на воле — это место называется бюро пропусков — охранник придирчиво изучал «увольнительную» Платона.
— Значит, так, — наконец сказал он жестко, привычно обыскал заключенного и отодвинул тяжелый засов, — пропуск у тебя до восьми утра. Будь, как штык! Опоздаешь — это побег. Припаяют новый срок! Пошел!
Дверь отворилась, и Платон очутился на воле, где он уже давно не был.
Колония, обнесенная, как и положено, высоким глухим забором со сторожевыми вышками, находилась в чистом поле. Вокруг нее не было никаких строений. От ворот уходила в жизнь накатанная дорога, вдоль которой сиротливо тянулись столбы с проводами.
Платон побрел по дороге навстречу поземке. Пройдя несколько шагов, остановился, постоял. Затем решительно повернулся, заспешил обратно и забарабанил в дверь вахты.
Охранник приоткрыл окошко:
— Ты чего забыл?
— Пустите меня обратно!
— Ты поручение выполнил?
— Какое? — не понял Платон.
— Аккордеон принес?
— Меня не за этим, меня к жене отпустили.
— Про жену в пропуске ничего не написано! — и охранник захлопнул окошко.
— Сколько хоть до станции? — с отчаянием выкрикнул Платон.
— Тут недалеко, — послышалось из-за двери, — километров восемь, может, девять…
Платону не оставалось ничего другого, как зашагать в темноту и мороз. Но сначала он отстегнул от ватника зеленую бирку со своей фамилией, чтобы хоть ненадолго почувствовать себя свободным, и спрятал ее в карман. Платон шел и шел по заснеженной, пустынной дороге и вспоминал… Идти было далеко и холодно, но воспоминание было длинное, и оно согревало Платона…
В то летнее туманное утро, к которому обратилась сейчас память Платона, он ехал среди многих, в отличие от него незапятнанных, пассажиров в скором поезде Москва — Алма-Ата. Экспресс медленно подползал к перрону большого города, который назывался Заступинск.
Вместе с высыпавшими на платформу пассажирами Рябинин, элегантный, стройный, в отлично сшитом костюме, с «дипломатом» в руках, зашагал по перрону Заступинска навстречу судьбе, которая поджидала его в привокзальном ресторане.
Нашествие пассажиров, которые надеются во время короткой стоянки поезда хоть как-то пообедать, если вдуматься, — несчастье для ресторана. Орда оголодавших путешественников, как саранча, набрасывается на комплексные обеды, не заказывает ничего порционного и ничего спиртного и тем самым не помогает выполнению плана. Кроме того, некоторые ловкачи норовят улизнуть, не заплатив, точно зная, что никто из официантов поезд не догонит.
На двух длинных столах с броской надписью «стол-экспресс» выстроились одинаковые алюминиевые кастрюльки со станционным борщом, а рядом, дожидаясь конца своей короткой жизни, стыли унылые серые котлеты.
Платон Сергеевич тоже вошел в ресторан, отыскал свободное место, приоткрыл блестящую крышку, познакомился с угрюмым борщом, поглядел на котлету, брезгливо поморщился, и всего этого есть не стал. Вокруг жевали и чавкали.
— Девушка! — позвал Платон. — Можно вас на секунду?…
Откликнулась Вера, официантка с милым, но уже потрепанным жизнью лицом, которое украшали огромные отважные глазища.
— Нельзя! — отрезала милая официантка.
— Вы здесь обслуживаете? Это ваши столы? Девушка!… Пожалуйста, принесите мне чего-нибудь диетического!
— У вас язва, что ли? — усмехнулась Вера и сказала кому-то: — Рубль двадцать и, пожалуйста, без сдачи!… Спасибо…