Ад на Венере

Сразу после ужина Хромой, провожаемый пристальным взглядом старосты, покинул свою секцию и по бесконечным пролетам аварийной лестницы поднялся на несколько десятков палуб вверх – в Седьмой моноблок, где размещались службы наблюдения и связи. Посторонним здесь болтаться в общем-то не полагалось.
Оглянувший, по сторонам, он негромко постучал в дверь поста наружного контроля. Никто, кроме старшего дежурного по Компаунду, не имел права заходить сюда, но находившийся сейчас на вахте оператор оказался бы последней свиньей, если бы не впустил Хромого. И действительно – дверь открылась. Высокий темноволосый человек, улыбаясь несколько растерянно, сказал:
– Вот не ожидал! Заходи.
В длинном полутемном помещении мерцал огромный зеленоватый экран и вразнобой мигали разноцветные лампочки.
– Садись, – оператор указал на свободное кресло. – Случилось что-нибудь?
Это был единственный человек, которого Хромой знал до того, как попал сюда. Много лет назад, курсантом-радиотехником, он проходил шестимесячную стажировку в экипаже Хромого. С тех пор они не виделись и встретились только здесь, где радиотехник занимал положение куда более приличное, чем его бывший командир. Несколько раз, разговаривая с Хромым в столовой, он приглашал в гости, впрочем, ничего конкретного не обещая. Был он, видимо, неплохим человеком – из тех, кто хоть ничем тебе не поможет, но зато и вреда не причинит.
– Шел мимо, вот и решил заглянуть, – сказал Хромой. – Как живешь?
– Ничего. Сам знаешь, что это за жизнь.
– Может новости какие есть?
– Нет. По крайней мере – хороших.
– А экран для чего здесь?
– Это изображение поверхности планеты в радиусе двадцати километров вокруг нас. Вот тут Компаунд, – он ткнул пальцем в центр экрана. – А вот ракетобот, – он отметил крохотную светящуюся точку. – Разыскивает тех, кто не вернулся вчера. Троих уже, вроде, нашли.
– Ну и как они?
– Как всегда. В лепешку. Сегодня рабочие бригады не выходили. Ждут, когда уберутся «матрасы».
– Я тоже был там. Едва-едва спасся.
– Что ты говоришь?! Повезло тебе!
– Информация с экрана записывается где-нибудь?
– Обязательно. Все передвижения за пределами Компаунда фиксирует вот этот блок.
– Знакомая штука. У нас на корабле тоже был такой.
– Да. Вот клавиша пуска, вот перемотка, а это – запись.
– А красная кнопка для чего?
– Экстренное стирание. Разве ты забыл, командир? – оператор, вначале ощущавший некоторую неловкость, был рад, что нашел тему для разговора. – Послушай! – сказал он, как-будто вспомнив что-то. – Может выпить хочешь?
– Да как-то, знаешь, неудобно.
– Ну что ты! Я сейчас.
Отверткой от приподнял одну из плиток пола и вытащил трехлитровую пластмассовую емкость, кусок завернутой в бумагу поваренной соли и несколько фильтров от респиратора.
Пока оператор, нагнувшись, копался в своем тайнике, Хромой быстро нажал на кнопку аварийного стирания. Крохотная, не больше булавочной головки лампочка, контролировавшая наличие записи в кассете, погасла.
– Здесь у меня клей, – пояснил оператор, выпрямившись. – Спецклей на спирту. Пропущу пару раз через фильтры – и готово! Дрянь, но пить можно.
– Мне что-то расхотелось, – сказал Хромой. – Может быть, в следующий раз.
– Ну, как хочешь.
– Пойду. Поздно уже. Будь здоров.
– До свидания. Заходи.
Расставшись, оба вздохнули с облегчением.
Хромой уже собирался ложиться спать, когда его вызвали в коридор. Кто-то незнакомый сунул ему в руки завернутый в бумажный мешок баллон, шепнул: «Бригадир зовет тебя к себе», и быстро удалился.
В крохотной каморке бригадира на столе стояли две кружки холодного чая и лежала пачка галет.
– Присаживайся, – пригласил бригадир. – Баллон тебе отдали? Спрятал? Ну, молодец.
Хромой маленькими глотками пил чай, все время ощущая на себе пристальный взгляд бригадира.
– Так говоришь, в яме лежали… – задумчиво проговорил тот. – Бывает… Может быть ты, все же, еще что-нибудь нашел?
– Нет.
– Постарайся меня правильно понять. Человек ты, вроде, неплохой. Я справки навел. По крайней мере, не доносчик, это точно. И еще слушок есть – убежать хочешь, – бригадир снова внимательно глянул на Хромого.
– Нет, не хочу.
– Меня можешь не бояться. Если бы я на тех работал, – он ткнул большим пальцем куда-то вверх, – тебя бы еще вчера за жабры взяли. Буду говорить откровенно. Сюда ты попал с одной из последних партий. После этого было еще только два транспорта. Уже четыре года с Земли никто не прилетал. Было объявлено, что Страшный суд, наконец, свершился. Кое-кто, правда, засомневался. Но это оказался как раз тот случай, когда сомненья вредят здоровью. Никто тех скептиков больше не видел. Признаюсь, лично я ни в ад, ни в рай, ни в Спасителя не верю. О том, как попал сюда, скажу в двух словах – больше деваться было некуда. Вот и полез в петлю. А теперь вижу: лучше бы дома под забором подыхал, чем здесь наслаждаться вечной жизнью. Трудно поверить, что в наше время возможно такое. Ведь это и рабство, и инквизиция, и фашизм – все вместе. Те, кто прибыл на Венеру с последним транспортом, рассказывали, что на Земле «Храмом» занялись всерьез. Запретили его деятельность в десятках стран, наложили арест на имущество, раскрыли массу афер и преступлений. Что случилось потом, никто не знает. Почему прервалась связь с Землей? Почему больше не прилетают корабли? Твои баллоны, судя по всему, взяты с корабля, который посетил Венеру совсем недавно – год, от силы два года назад. Если тебе об этом что-нибудь известно – скажи.
– К сожалению, сказать нечего. Спасибо за чай. Мне пора идти.
– Еще несколько слов. Многие здесь думают так же, как и я. Как только станет возможно, мы попытаемся захватить Компаунд и тогда узнаем, наконец, всю правду. У нас уже довольно сильная организация и имеется кое-какое оружие. Времени очень мало. Надо спешить, пока в людях еще до конца не убито все человеческое. Если хочешь, присоединяйся к нам.
– Нет, я не заговорщик.
– Значит, бежишь? Веришь, что на Марсе рай?
– Я бы не хотел говорить на эту тему…
В свою секцию Хромой вернулся уже после того, как во всех жилых помещениях выключили свет.
– Где ты шатался? – спросил, проснувшийся, а может и не спавший, староста. – Знаешь ведь, что после ужина нельзя никуда уходить.
– Могут у меня появиться неотложные дела! – огрызнулся Хромой, устраивая постель.
– Ночью?
– И ночью.
– Знаю я, какие дела делаются ночью.
– Ну, а раз знаете, то и спрашивать нечего.
– Значит, не скажешь, где был?
– Нет.
– И даже не соврешь?
– И не собираюсь.
– Откуда ты только такой взялся? Астронавт! Подумаешь – фигура! Да ты хоть один год пожил на Земле, как все люди?
– Пожил, и не один.
– Да, конечно. Только людей ты чаще всего видел из окошка лимузина, когда тебя везли на очередной банкет лопать устриц. А люди, вроде меня, в это время ели хлеб из целлюлозы и сыр из планктона.
– А я тут при чем?
– Ты ни при чем. Ты порхал среди звезд, а на Землю спускался только для того, чтобы получать чеки да букеты. А я крутился, как белка в колесе, и никогда за всю жизнь ничего хорошего не видел. Меня топтали все, кого я не мог затоптать. Да какая тут может быть праведная жизнь, когда тебя за глотку душат!
– Можете успокоиться. Сейчас мы в одинаковом положении.
– Нет, не в одинаковом! Я уже давно ни на что не надеюсь, а у тебя что-то есть на уме. И из-за этого мы все можем хлебнуть горя. А ты – в первую очередь.
– Хуже чем сейчас не будет.
– Может быть и хуже. Ты просто не знаешь тех, кто стоит над нами. Если что – ты даже пикнуть не успеешь. Ни суда ни прессы тут нет. Что захотят, то и сделают с тобой.
– Пусть только попробуют.
– И не сомневайся. Мы для них хуже чем грязь. Думаешь, они останутся тут навечно, как все мы? Черта с два! Отбарабанят свой срок – и на Марс! А на их место пришлют других, чтобы еще крепче давили соки из нас. Ты думаешь, для чего мы здесь? Спать и обжираться? Собирать всякое дерьмо вокруг? Нет! Мы здесь рабы! Скоро все Компаунды соберутся у полюса. Там мы будем строить завод по изготовлению ракетного топлива. Вот где начнется настоящая каторга!