Каин еще не родился

Постепенно деревья захватили контроль не только над всей остальной природой, но и над людьми. Сговорчивых и слабовольных превратили в рабов, остальных загнали под землю, лишили пищи, травят волками. Непонятно только, как люди так легко сдались. Ведь, если судить по моим находкам, в те времена уже существовало огнестрельное оружие. А значит – была промышленность, была армия. И все же обдурили как-то людей бесчувственные деревяшки! Полная власть над природой обернулась полным бесправием. Борьба, ясное дело, еще не закончена. Но пока она складывается явно не в пользу людей. Изменит ли что-нибудь мое вмешательство? Говорят, что личность в истории ничего не решает. Но это мы еще посмотрим! Все равно другого выхода у меня нет. Либо в стремя ногой, либо в пень головой! Значит, заметано: сегодня начинаю. Зла я никому не хочу, даже волкам. С тезисом дуба (или Адама?) о том, что каждый должен делать свое дело, я полностью согласен. Но вот какое это дело и как его следует исполнять, решать будем только мы – люди!
 
11. Заваруха в раю
Как я и предполагал, возле ямы с глиной в этот час никого не оказалось. Шарики мои, уже почти высохшие, лежали в траве кучкой, как пасхальные яйца. Рядом дозревали небрежно сляпанные горшки.
Я думаю, дуб совершил крупную ошибку, разрешив людям делать горшки. Одежду носить нельзя, металл и камень обрабатывать нельзя, гуртом жить нельзя – все верно, так и положено поступать с побежденными. В этом аспекте и горшки полагалось бы запретить. Пусть бы лакали воду из лужи. В любом деле важна система. А горшки в существующую систему не укладываются. Значит, слабинка получается, трещинка. А ведь самая маленькая трещинка в системе может оказаться для нее роковой. Конечно, уж если империи дубов и волков суждено погибнуть, то не от горшков. Но им тоже отводится не последнее место. Не горшкам, само собой, а тому, из чего они сделаны – глине. Ведь совсем не игрушки я здесь лепил утром, а снаряды для пращи. Чтобы каменный топор или лук там соорудить и материал соответствующий нужен, и сноровка, и терпение, и время. А у меня как раз ничего этого нет. Зато пращу могу запросто сделать. В детстве мы такими игрушками часто баловались. Для чего, спрашивается, у меня на шее галстук болтается? Это же готовая праща! Тем более, что галстук широкий, как лопата.
Взвесил я глиняный шар на ладони. Годится. Не завидую тому, в чью черепушку он угодит. Набив шарами первый попавшийся горшок, я отправился к дубу.
Будто предчувствуя недоброе, дуб шумел как-то тоскливо, я бы сказал, по-осеннему. Небо и солнце по-прежнему сияли, как на театральной декорации к последнему акту оперы «Снегурочка».
«Главное не расслабляться, – подумал я. – Иначе скрутит меня дуб. Человек я по природе впечатлительный».
Не теряя времени попусту, я быстро вложил глиняный шар в петлю галстука, раскрутил его над головой и швырнул в крону дуба. Промахнуться было невозможно, ананасы сидели на ветках густо, как яблоки сорта «китайка». Однако праща, это оружие слабых телом, но сильных умом и духом, почему-то отказалась повиноваться мне. Шар полетел не вверх, а куда-то за спину. Второй разбился о ствол дуба. Третий засыпал меня сбитыми листьями. Четвертый, вырвавшись из пращи уже на первом обороте, едва не раскроил мою собственную голову. После десяти или пятнадцати бросков, я собрал уцелевшие шары и присел перевести дух.
В кроне дуба тревожно галдели птицы. Из кустов выскочила козочка и недоуменно поглядела в мою сторону. На душе у меня вдруг стало гадко, словно я сгоряча обидел старика или ребенка. Эх, заварил я кашу! Ну, обтрясу я этот дуб, а что дальше? На планете их, наверное, сотни тысяч. И вообще – к чему все это? Дикарь я. Варвар, заехавший верхом в прекрасный храм.
Хорошо, хоть никто меня не видит. От стыда можно сгореть. С отвращением я отбросил подальше мое импровизированное оружие. Напиться бы с горя!.. А что – это идея. Взглядом я отыскал ближайший куст с красными ягодами. Много не буду. Лизну только и все. С лечебной целью.
Пальцами я раздавил одну ягоду и, морщась, облизал ладонь. Прошло несколько минут, но никакого дурмана я не ощущал. Наоборот, в голове прояснилось. И чего это я так расклеился? Из-за дуба? Ах, он, колдун проклятый! Чуть-чуть не околпачил! Ну, я его сейчас…
Первый же бросок в новой серии оказался удачным. Глиняный снаряд расколол один из ананасов. Меня, как из ведра, окатило теплым соком. Сверху посыпались аппетитные ломти. Я подбирал их с земли и тут же лопал. Пища Придала мне новые силы. Глиняные снаряды один за другим улетали вверх. При каждом удачном броске я орал и прыгал, как обезьяна. Со стороны меня, наверное, можно было принять за сумасшедшего. Вокруг, истекая соком, грудами лежали ананасы – и совершенно целые, и треснувшие, и превратившиеся в кашу.
Так я и появился перед шалашом – весь перемазанный соком, с галстуком-пращой, небрежно завязанным на шее, и двумя плодами под мышками.
– Привет вам дуб передавал, – сказал я. – Ешьте на здоровье, трусы несчастные!
Первый ананас я сунул Авелю. Тот растерянно отступил, но я почти силой стал запихивать мякоть ему в рот. И он начал есть. Сначала осторожно, будто опасаясь какого-то подвоха, потом торопливо и жадно, с хлюпаньем и чавканьем. Затем настала очередь Адама.
– Лопай! – повелительно сказал я, вручая ему ананас.
– Дуб дал их тебе? – спросил он, держа плод на вытянутых руках, как мину.
– Ну да! Буду я у вашего дуба что-то просить. Взял сколько надо и все. Ешь! Там их много валяется.
Адам стоял в полном оцепенении. На его глазах рушились идеалы, осквернялись кумиры, рассыпался в прах символ веры. Очевидно он ждал, что подо мной вот-вот разверзнется земля, или с неба на мою непутевую голову обрушится молния.
– Так будешь ты есть или нет? – спросил я, вплотную подходя к нему.
В ответ Адам промычал что-то нечленораздельное и отрицательно покачал головой. Ананас вывалился из его рук.
И тут я совершил крайне неэтичный, но совершенно необходимый в данной ситуации поступок. Развернулся и правой (правда не сильно) врезал Адаму по роже. Ева, внимательно наблюдавшая за нами с противоположной стороны поляны, вскрикнула. Авель перестал чавкать. Один Адам ничего не понял. Бегемот толстокожий! Я снова размахнулся и (прости, дорогой!) – залепил ему вторую оплеуху. Он инстинктивно закрыл лицо руками и сквозь растопыренные пальцы со страхом и изумлением вылупился на меня. Нельзя было терять ни секунды. Если он опомнится и даст мне сдачи, я, скорее всего, даже костей не соберу.
– Ну-ка, бегом к дубу! – заорал я, занося над его головой кулак. – Чтоб здесь мигом ананасы были. Иначе я из тебя компот сделаю!
Что такое компот Адам, конечно, не знал. Однако, он стал каким-то пепельно-серым, втянул голову в плечи, быстро-быстро закивал головой и убежал на полусогнутых ногах. Не бойся, дурень! Ведь это для твоего собственного блага делается!
И все же зря я его одного к дубу отпустил. Слабое он существо, хоть и весит под центнер. Обдурит его дерево. Как младенца обдурит.
Догнать Адама не составило труда. Его бег больше всего напоминал прыжки на месте. Даже со спины было заметно, как отчаянно он трусит.
– Чего трясешься? – спросил я, поравнявшись с ним. – Страшно?
Он только скосил на меня глаза и что-то слабо вякнул. Отпускать его таким к дубу, конечно же, нельзя. Не вернется. А если вернется, то с волками. Нужно было срочно прибавить Адаму смелости.
– Стой! – сказал я, сорвав с куста, возле которого мы как раз пробегали, горсть спелых красных ягод. – Ну-ка, прими!
Сунь я Адаму в лицо горящую головешку, и тогда, наверное, его реакция не была бы столь бурной.
– Брось! – закричал он. – Нельзя!
– Почему нельзя? – спросил я, спокойно надкусывая ягоду. – Отравлюсь?
– Нет, перестанешь быть человеком.
– Иногда это совсем неплохо.
Адам хотел еще что-то сказать, но я, изловчившись, залепил его рот горьким красным месивом. Оставив плюющегося и сморкающегося Адама одного на тропе, я с чувством выполненного долга пошел обратно.