Сладость или гадость! (СИ)

========== 1. Обо мне ==========
Можете выложить это на сайт так, как есть. Можете отредактировать или переписать некоторые не слишком важные детали, вроде имен, названий и описаний. Главное — сохраните суть. Я хочу передать людям конкретные мысли, что преследуют меня днем и нависают надо мной ночью. Не извращайте их в угоду трендам или коммерции — поверьте, вы получите свое с лихвой. Здесь хватает всего понемногу. (Прим. для издателя/редактора)
Я пишу эти строчки, желая выплеснуть на бумагу все то, что во мне накопилось. В этом жалком огрызке не будет детальных подробностей дела, как в документальном расследовании или детективном бестселлере. Лишь одиночные факты, густо политые соусом из эмоций и рассуждений. На листе отразится то, что никогда не вырвется изо рта. Я вложу в него, как в гроб, воспоминания о случившемся, и пусть они сгниют здесь, как в могиле, не травя меня больше попусту.
Пожалуй, тут не обойтись без краткой предыстории. Мое имя — Джеймс О’брайн, и я родом из Келлади, штат Техас. Сейчас мне двадцать восемь, но я начну рассказ с тех лет, когда мне было всего шестнадцать. Я — простой парень из семьи среднего достатка, ненавижу школу, хожу в литературный клуб, люблю смотреть футбол вместе с братом и презираю воскресные проповеди в местной протестантской церквушке. В семье нас пока что пять: отчим, мать, уже упомянутый мой родной старший брат, я и наша сводная сестра. Курносая Джуди родилась всего три месяца назад. Через два года к ней присоединится непоседа Гарри, а ещё через три после него — светленькая, как ангелок, Лилли.
Но до этого ещё нужно дожить. Сейчас нам с Кевином хватает и одной сопливой личинки в вонючих пеленках. Мать очень переживает — третья беременность спустя почти двадцать лет после первых двух сказалась на ней плохо. Времени на меня и Кевина у нее практически нет. Теодор, отчим, старается успеть везде и всюду, отрабатывая дополнительные смены на работе и помогая жене нянчиться с крохой-младенцем. Для нас у него — улыбка и краткие похвалы, на большее попросту не найти сил. Кевин готовится поступать в вуз, да ни куда-нибудь, а в Гарвард. Он по уши в учебе, и до меня ему нет никакого дела. Я предоставлен сам себе.
Плотный комок из цинизма и нервов, я рьяно ощупываю окружающий мир в поисках острых ощущений. Маленький сонный городок на краю географии, отброшенный от больших дорог на сотни часов, душит меня нерушимым спокойствием и назойливым умиротворением. Здесь чистые аккуратные садики, небольшие уютные магазинчики и доброжелательные жители, знающие друг друга в лицо. Больницы нет, зато есть полицейский участок, а две самые главные достопримечательности — мэрия и городская школа. И если с мэрией все понятно, то чем таким знаменита школа, стоит, думаю, расписать в двух словах. Она — массивный кусок истории. Говорят, здесь в свое время складировали продовольствие и оружие для дикси{?}[Жители конфедеративных штатов Америки. Конфедерация образовалась в результате выхода 13 южных рабовладельческих штатов из состава США, были противником Соединённых Штатов во время Гражданской войны (1861—1865)], а до того — для регулярной армии Сэма Хьюстона во время войны за независимость Техаса{?}[Война между Мексикой и Техасом (1835-1836), итогом которой стало превращение Техаса в независимую республику].
Наш учитель истории Томас Ньюлборт любит поговорить об этих «величайших для американского народа» событиях. Он невероятно эмоционален и открыт для слушающих. Его не стесняет амплуа навязанного наставника, даже наоборот — подстегивает говорить как можно больше и как можно детальнее, будто в отместку всем набившим оскомину стереотипам о типичных школьных преподавателях. Ученики слушают, раззявив рот, и я не исключение.
Томас не красавец даже сейчас, в свои неполные тридцать четыре. Он высок и строен, дружелюбен и пунктуален, щедр на улыбку и доброе словцо. Всегда одевается дешево, но никто из адекватных людей в его окружении, даже самый остроязыкий, не насмехается над ним — давно известно, что почти всю свою зарплату мистер Ньюлборт тратит на лекарства. В школьные годы он неудачно упал со спортивного снаряда, заработав серьезную травму спины (какую конкретно мне довелось узнать лишь недавно). С тех пор ему необходимы препараты и процедуры, которые молодой учитель среднего звена, притом круглый сирота, позволить себе может, только если откажется от досуговых излишков, вроде новенького, только с иголочки, пиджака или лишней стопки виски в местном баре по пятницам.
 
Для Тома это как будто совсем не проблема. Он живет через три улицы от нас, в доме, доставшемся ему от покойной матушки. Пока ещё не слишком старый и потрепанный, его коттедж привлекает всяких бесцельно шатающихся по округе малолеток, вроде меня, которые не прочь где-нибудь переждать полуденную жару, хлебнуть холодного чаю и обсудить что-то «посерьезнее» очередного выпуска комиксов. Ходят к нему почти все парни из моего класса, но я захаживаю больше всех.
Как я уже упоминал, меня привлекает все неизведанное и необычное. Так уж вышло, что к этим двум определениям часто добавляется третье — «запретное». Лет в тринадцать я случайно наткнулся на кассету с домашним порно и остался под большим впечатлением. В пятнадцать впервые поцеловался и переспал с девчонкой, а уже через два месяца и два дня после — с парнем (ее братом-близнецом). Это было крышесносное, но быстро прошедшее ощущение. Мне требуется ещё одна «доза».
И да, я нахожу ее в своем учителе — так банально, но так правдиво. Чем привлек меня Том? Тем, что он старше меня? Тем, что он эрудирован и умен? А может, мне нравятся его густые выразительные брови? Или изгиб тонких слегка выдающихся вперед губ? Возможно, меня заводит его хорошо поставленный голос? Отчетливый британо-австралийский акцент? Неизвестно.
Подростку трудно определить истинную причину всех причин. Я не пытаюсь — слишком занят разглядыванием задницы Томаса в классических бежевых брюках.
Многим людям нравится повышенное внимание к их персоне, и Том не исключение из этого правила. Мы быстро находим общий язык, и вскоре я замечаю, что его теплое отношение ко мне меняет смысловой оттенок — с официально-покровительственного на родственно-опекунский. И это мне ну совершенно не по душе. Мой родной отец умер, когда мне было три, я его почти не помню, но недостатка в «отеческой» любви не испытываю. Сначала его восполняли дяди, потом — Теодор. Последний расстарался особенно — так, что два здоровых лба почти сразу начали звать его «папа Тео» и никак иначе. Мне не нужен ещё один «папа» — мне нужен любовник. Не учитель истории Томас Ньюлборт — Том Щербинка-Между-Зубов, Том Золотисто-Каштановый-Локон-Упавший-На-Лоб. Я влюблен в него. Я хочу его. На хер все эти «сынок» и «мой мальчик».
На хер скучную мораль и устаревшую этику. Я решаюсь поцеловать его в летнюю ночь, прямо посреди разговора о нравах времен Шекспира. Томас объясняет мне с неизменной горячностью, что «однополые привязанности» уже тогда имели место, и что, если постараться, можно отыскать множество документальных и художественных доказательств этому. Он почему-то думает, что я буду с ним спорить. Вместо этого я прижимаю его к стене.
Язык Тома вкуса шоколадного кофе, что я подарил ему этим вечером, а слова, сходящие с него, — горечи вынужденного отказа. «Я не могу, Джим, — прошепчет он после двух, трех — сотни отчаянных соприкосновений губ. — Не заставляй меня объяснять почему. Ты умный мальчик, сам все понимаешь. Я… Ты дорог мне. Так, как ты бы того хотел. Но я не могу. Не могу». Разумеется, не можешь, Том Всегда-Поступающий-Правильно. Как хорошо, что мы уже искупались в пруду неподалеку от города и вдоволь насмотрелись на звезды. Тем для бесед ещё сотня, как и поз для долгой ночи в постели, но ни одна уже не пойдет в ход — Том Всегда-Открытая-Дверь больше не пускает меня в свой дом.
Перед поступлением в вуз я плотно сажусь за учебу, выплескивая туда весь неиспользованный потенциал либидо. Я решаю поступать на гуманитарный факультет и преуспеваю, надолго покидая родные края. Надолго покидая семью и Томаса. Последнего я стараюсь забыть, даже не навещаю его, приезжая на каникулы или праздники к родителям. Все мысли я обращаю к своим младшим брату и сестрам.