В слепой темноте

Как было бы здорово получить в подарок амнезию и ничего не помнить. Лишиться плохих воспоминаний и не знать своего прошлого, отделиться от него, стать новым человеком с пустой историей. Но нет, я здесь, лежу, пытаясь понять, что чувствую после случившегося.
Отмечаю у себя какое-то заторможенное состояние. И сфокусироваться на одной конкретной мысли получается с трудом.
— Помню, — с легкой тоской шепчу я, прикрывая веки. Но едва на их внутренней стенке включается проектор и начинается бесперебойная трансляция вчерашнего происшествия — вчерашнего ли? — я раздраженно открываю глаза.
— Что именно? — мягко спрашивает она. С каких пор Лена такая чрезмерно ласковая?
— Не нужно. — Я сажусь в постели. Не без труда, разумеется.
— Что не нужно?
— Жалеть меня не нужно, — отвечаю я тихо и почти равнодушно. Не знаю, кажется, мне действительно все равно, чувства притихли. Угасли. Может, это и есть то долгожданное лекарство от разбитого сердца? Разочарования? Боли? Не ощущаю ее больше, словно то, что долгое время тяготило меня, давило — умерло, исчезло куда-то. Неужели мои внутренние механизмы отправили их в вечный отпуск? В архив? И заперли на ключ?
Опустошение — такое приятное чувство, но в то же время я пребываю в растерянности и в царапающих душу сомнениях: а для чего это всё? и почему я жива? почему не умерла? хочу ли я вообще жить?
— Алекс, дорогая, ты полтора месяца лежала в коме, — в уголках ее глаз блестят слезы, губы начинают дрожать, — думаешь, легко каждый день сидеть здесь, у твоей постели и с безучастным видом смотреть на полуживого человека? Я не железная, не каменная. Я человек, Алекс. Конечно, я буду жалеть и реветь.
Она моргает, часто-часто, запрещая себе впадать в уныние. Племянница очнулась как-никак, нет повода горевать и устраивать потоп вселенского масштаба.
— Сколько? — я удивленно застываю, глядя на отчаянно пытающуюся не заплакать Лену.
Прикусив губу, тетя молчит, после внезапно переводит внимание на дверь, и ее глаза странно загораются. Она с затаенной надеждой смотрит на кого-то. Осознав это, поворачиваю голову и вижу… Евгения Владиславовича? Что он тут делает? Почему смотрит на меня словно на привидение? Я так плохо выгляжу? Впрочем, мне плевать, как я выгляжу, меня прежде всего интересует другой вопрос.
— Евгений Владиславович, что вы здесь делаете?
Услышав мой голос, мужчина в тот же миг отмирает и спешит ко мне, чтоб удивить еще больше: в каком-то непонятном порыве, присев рядом, обнимает меня. Крепко, но бережно прижимает к своей широкой груди. Ощущаю себя маленькой куклой, оказавшейся в объятиях большого, очень большого медведя. Однако доброго и заботливого, а главное не чужого, а своего, родного. Странные ощущения, непонятные. А еще страннее: почему я не сопротивляюсь и позволяю себя обнимать, не смея шелохнуться?
Евгений, точно опомнившись, вдруг разрывает объятия и, поджав губы, смотрит на меня с какой-то несвойственной ему неуверенностью… нерешительностью?
— Здравствуй, — наконец произносит он. — Как ты?
Всё еще в шоке и в полном недоумении.
— Я… кажется, в порядке.
— Как нога? — с беспокойством интересуется мужчина, его взгляд падает на мои ноги под одеялом.
— А что с ней? — Я тут же откидываю ткань и без всякого стеснения жадно ощупываю взором обе ноги, оттягиваю к себе больничную рубашку и нахожу на бедре след от прошлого. Видимо, прошлое никогда меня полностью не оставит, теперь, как я могу лицезреть своими глазами, у меня есть пожизненное напоминание о случившемся, об этом психопате и последнем кадре, где я стою на дороге, а в глаза бьет яркий свет автомобильных фар.
Я передергиваюсь и медленно закрываю глаза. Почувствовав ободряющее прикосновение к плечу, я снова их открываю и смотрю на широкую мужскую кисть, скольжу по ней вверх и упираюсь в сочувственное выражение лица Евгения.
— Милая, всё наладится, а шрам затянется, и ничего не будет видно. Всё будет хорошо, — успокаивает меня Лена, тоже пристроившись на моей постели, ближе ко мне. Заботливо поправляет на мне одеяло, пряча голые ножки от присутствующего здесь мужчины.
— Да мне всё равно, — зачем-то бросаю я, не до конца понимая, как отразится на мне, на дальнейшей моей жизни сей «великолепный» узор. Монументальная живопись, не иначе.
Евгений хмурится, но ничего не говорит.
— Алекс? — Лена встревоженно вглядывается в мое лицо. — Ты точно в порядке? Сколько пальцев?
— Три, — безразлично отзываюсь я, отмахиваясь от ее руки, выставленной перед моим лицом.
— Жень, посиди с ней, я отлучусь ненадолго, — вдруг с волнением заявляет тетушка, вскакивает и торопливо покидает палату.
Молча смотрю ей вслед. Затем медленно поворачиваю голову к мужчине, подозрительно сузив глаза.
— Откуда вы друг друга знаете? Не похоже, чтоб вы познакомились недавно.
— Несчастье сближает людей, а ты спала очень долго, Алекс. За это время мы с Леной нашли общий язык. — Он сдержанно улыбается.
— Нет, Евгений Владиславович, здесь что-то другое… — замечаю я, оставаясь безмятежно спокойной. — Почему вы здесь? Я вам никто, а вы все равно здесь. Почему?
Мой бывший начальник в нерешительности хмурится, ласково заправляет прядь тусклых, безжизненных волос мне за ухо, и я непонимающе смотрю на него.
Убрав руку, он наконец произносит:
— Дело в том, что…
Меня внезапно пронзает догадка, и я не даю ему договорить.
— Та девушка… это Лена?
Невероятно, конечно, но… мы с ней в самом деле похожи. Она тоже, как и я, похожа на свою сестру, то есть на мою маму. Да и Лена не обязана рассказывать о всех своих отношениях. Мы с мамой знали лишь про Алексея. Может быть, были еще и другие парни. Да, глупо думать, что их не было.
Замечаю, как мужчина в растерянности смотрит на меня, что-то решая про себя. В этот момент в палату входит тетя в сопровождении старого мужчины в белом халате.
— Лен, это правда? — не получив ответа, обращаюсь я уже к ней, что заставляет ее замереть на пороге.
Тетя, метнув быстрый взгляд на Евгения, с нервной тревогой спрашивает:
— Что — правда?
— Что вы с Евгением Владиславовичем когда-то были вместе.
— Это он тебе сказал? — Она в шоке смотрит на него, тот спокойно мотает головой, давая понять, что ничего такого он не говорил.
— Нет, я просто предположила, — тихо отвечаю. — Он… как-то рассказывал о девушке из прошлого, которая очень похожа на меня. Это ты, не так ли?
И всё-таки странно. Почему Лена ничего о нем не говорила? Из-за тяжелого, болезненного расставания? Я уверена, она не могла изменить Евгению, это, должно быть, какое-то чудовищное недоразумение… Их отношения были до Алексея или после? А не всё ли мне равно?