Лань Белая
Велияр погладил длинную седую бороду, переложил посох в другую руку, задумчиво оглядел несчастную берегиню.
– Отпусти её, дитя. Что нам с лани твоей, ежели она к себе не подпускает?
– Так сон же…
– Ты в Яви отпусти, а Навь уже урок передаст.
Лицо девушки просияло, но она ещё колебалась.
– Чует душа, неспроста она блазнит, будто сказать что хочет. Может весть передать или тайну приоткрыть какую…
– Пусть себе бегает по Навьим лесам, да души неокрепшие оставит в покое. Ты о своей душе думать должна, да девы малой.
– Белана…
Става мягко улыбнулась, вспоминая, как привела девочку впервые в храм. Велияр принял её радушно, но показался суров.
– Ты ли, дочь Млавы и Раяра?
Девочка не отвечала. Вцепилась пухлыми ручонками в рукав Ставы и уставилась синими глазёнками на старца.
– Она, Велияр.
– Боишься грядущего, дитя?
Белана ещё крепче вжалась в подол берегини, но упорно продолжала молчать.
– Дерзка, али скромничаешь? – улыбнулся Велияр и протянул сухую коричневую ладонь…
Очень скоро они сдружились, но первая встреча не выходила из думок Ставы.
Велияр тихо кашлянул.
– Идти тебе надобно, подрезать корень Мороха, что стелется по земле нашей.
– Видение было?
– Соберись, завтра выступаешь. Утром навет передам.
Былое– Става!
Громкий крик стрелой пролетел через луг. Девушка обернулась. Знакомое лицо, фигура… Яжен. Повзрослевший, возмужавший…
После их возвращения, воин перешёл из храмовых обратно управским ратником в родное селение. Он часто навещал Агафью и Евстигнею. Старицы растягивали беззубые рты и угощали пряными щами из смеси таинственных трав, скучали по внучке. Белана жила при храме под приглядом Ставы и других берегинь. Сама Става навещала старушек редко. Чаще занималась поручениями Велияра и заботами о храме. Потому Агафья и Евстигнея млели от счастья, когда Яжен коротко стучал дважды в подоконное бревно, смущённо омывал руки и лицо, протирая поданным рушником, и восхищенно следили за немногословным юношей, который ясно подмечал худые места, чинил, ремонтировал.
– Сколько лет?! – радостно воскликнул Яжен. – Как живешь? Чем душа тешится? О чем дума мается?
– Приветствую. Уж вёсен пять минуло, а ты прежний, – Става не скрывала разочарования. Как всегда, он задавал слишком много вопросов. Воин не должен так поступать.
– Потому что мне не всё едино, – его оправдания имели смысл, но слишком узкий, не глубокий.
Става покачала головой.
– Завёл ли семью себе?
– Незачем, – улыбка сошла с лица, сменившись растерянностью.
– А Род как же? – Става не знала, о чем спросить, что сказать, слишком много времени прошло.
– Не нужен мне никто, кроме одной… а той я не по нраву.
– Сказал ей о том, что на сердце? – участливо поинтересовалась девушка.
Яжен досадливо мотнул головой.
– Странный ты, – Става перебросила косу с плеча на спину. – Где в бой рвёшься без нужды, а поговорить решиться не можешь. Вдруг и люб ты ей, да скрывает.
– Мала надежда… – скривился Яжен. – Как Белана? Агафья с Евстигнеей тоскуют.
– Зайдём завтра. Растёт…, да ты и сам видел, наведывался на днях.
Он и в самом деле был недавно в храме, навещал девочку. С берегиней не встречался, та часто отлучалась по поручениям. Вот и в тот раз не свиделись, но знал, что передадут о его приходе.
– Об отце, матери помнит? – Яжен и не сомневался, что думы о Раяра и Млаве не выходят из головы берегини, но хотел услышать подтверждение.
– Каждый день…
– Вернее было бы оставить её со старицами. Родная кровь всё ж.
– Не нам ведомо, что вернее, – вспомнила Става слова Велияра.
– А кому? Не в твоих ли силах было предотвратить беду? Ежели бы сказала, как оно может выйти, ушли бы до ночи с того гиблого места. На лугу тени слабее были… и Раяр бы справился…
Глаза Ставы затуманились от слез. За все годы жизни при храме она плакала впервые. И не от боли, расставания, потому, как всегда находила оправдание случившемуся, а от нелепых обвинений молодого воина, который и служит-то в чужой управе. А самое обидное, что считала Яжена одним из немногих, кому можно довериться. И оберег дарила не потому, что он храмовым воином тогда считался, а потому что не желала бед на его голову.
– Меня винишь? – тихо спросила она, сдерживая дрожь и сглатывая ком в горле.
– Могла и предупредить. – Яжен уже и не рад был такому повороту, но от слов своих не отказывался.
Става кивнула.
– Я услышала тебя.
Скользнув взглядом по широкой груди воина, где замысловатыми лапками поблескивал оберег, она развернулась и пошла к храму.
Нет, она не жалеет. Она действительно не желает бед на его голову, пусть и не разумную.
Надежда– Тяжко земле нашей, заневолил её Морох гибельный, расползается гнилью выходец из Курочья, беду несёт живым и мертвым…
Три старца – Велияр, Всеслав, Разумир вполголоса передают навет. Става спокойна. Уже не впервой отсылают в неведомый путь, указанный Богами в видениях волхвов.
Всеслав протянул ей ножницы. Става отрезала прядь волос и передала, с инструментом, обратно. Таков ритуал. Ежели худо произойдёт, узнают и, как случится возможность, помогут.
Разумир подал мех с водой и краюху хлеба, который, то ли от трав, то ли от способа приготовления, но долго не портился и был сытен.
Велияр благословил и обнял на прощание.
Затем Става отошла в сторону и внимательно стала слушать напутствие. Волхвы тихо делились мыслями друг с другом, а берегиня наблюдала и запоминала, пытаясь понять, куда держать путь и для чего. Если образ складывался, Става молча покидала храм следуя одной ей известному пути. В сложных же случаях, когда берегиня слушала слишком долго, старцы начинали подсказывать. Но в этот раз все обернулось иначе.
Первым озвучил свои мысли Разумир.
– Оберег нужен тайный, с письменами куражными… Его Сила поможет остановить напасть.
– Один погребён, но другой есть у Яжена, – припомнил Всеслав необдуманный поступок Ставы. Подаренный оберег нельзя просить обратно, но можно предложить его вернуть. – Он уже не храмовый воин, ни к чему такой дар управскому ратнику.
– Над Яженом крылья темные, оберег сохранит его… не могу позволить ему погибнуть… – вырвалось у Ставы. Впервые она подала голос при напутствии. Старцы удивлённо поглядели на берегиню, словно не было никого, и внезапно появилась. Става смутилась, но продолжила.