Тёмных дел мастера. Книга третья
Отныне глаза Неррика больше ничего не видели перед собой, горя лишь теми ценностями, которые его всю жизнь приучали блюсти в воспитавшем и взрастившем его как личность высшем человеческом обществе, и от этого лицо бригадира становилось похожим на лицо ненасытного браконьера…
Подобной твари не должно было существовать в этом девственном лесу изначально, потому как для многих животных ночь здесь являлась настолько же благословенным временем, каким являлся и день — ведь оба эти периода кормили их всех с одного стола от заката до рассвета и наоборот. Однако интересы природы редко когда пересекались с потребностями человека, и потому чаще всего ей приходилось действовать вопреки выгоде людей.
Особенно когда дело касалось их ненасытности.
Следуя данному постулату, спустившиеся теперь на Неррика внезапный холод и ледяной ветер были куда сильнее, чем прежде. Закрутив несчастного на одном месте, они резко освободили его от волочившейся за ним грузной ноши, которую быстро отшвырнуло куда-то под откос, а затем природа сама явилось передним, проскользнув у самого носа незадачливого смертного, посмевшего со своими собратьями вызвать её гнев. Внезапно нога бригадира как будто приросла к лесной подстилке, отчего он тут же повалился ничком, точно куль с мукой, а по кустам прогулялась пара суровых посвистов.
— А-а-а-э! Агх-э!.. — неосознанно вскрикнул одержимый своими маниями и страстями Неррик и, вроде как, даже немного опомнился от таких жалких воплей, попытавшись высвободить ногу из мёртвой хватки самой земли, но тут неожиданно его руки нащупали что-то длинное и тонкое, торчавшее из носка сапога.
— У-хо-ди-и… — протянул вдруг сам лес, чем в первые секунды напугал бригадира чуть ли не до одури, но Неррик всё же довольно быстро снова пришёл в себя, решив, что то были всего лишь происки его ребят, оставшихся внизу и не желавших работать.
— Да?! А то что?! — гневно выкрикнул он в пустоту широкой лесной чащи, расстилавшейся перед ним, подобно тёмному занавесу, отделявшему его маленькую фигуру от мира первозданной ночи. — Всех вас зарплаты лишу за такие выходки, уроды! А теперь живо за работу! Установку сюда тащите!
Пытаясь подняться, но снова падая, Неррик лишь на секунду отогнал от себя свои страхи, исторгнув в воздух подобное нелепое высказывание, а когда же он наконец встал, то к его груди уже приближался неотвратимый рок, который был уготован для всех непрошеных гостей, тревожащих своими неуёмными беснованиями эту многовековую долину покоя и вечного круговорота жизни… где человеку от самой зари времён попросту больше не оставалось места.
Глава 4У меня есть нож, есть арбалет,
Они служат мне уже тысячу лет.
У меня есть лес, и это мой дом,
Всю жизнь обитаю я в нем.
Над кронами леса плывут облака,
Если стреляю, то наверняка…
Моих прежних лет порвана нить,
Я по-новому научился жить,
Человек исчез, его больше нет,
А из тела его демон вышел на свет.
Вечная мука…
Вечная скука…
Нынче все духи от феи до беса
Меня называют Хозяином леса.
Мне преданно служат лохматые твари,
Со временем все уважать меня стали.
Заклинанием плоть вызываю свою,
Все того же Охотника не узнаю…
И зеленая кровь оживляет ее,
Только сердце стучит уже не мое.
Нынче все леприконы, а также сатиры,
Люди, волки, медведи и даже вампиры,
Признают мою власть — они в этом правы,
Не хочет никто над собою расправы.
Вечная мука…
Вечная скука…
Нынче все духи от феи до беса
Меня называют Хозяином леса.
Мне преданно служат лохматые твари,
Со временем все уважать меня стали.
Нынче все духи от феи до беса
Меня называют Хозяином леса.
Мне преданно служат лохматые твари,
Со временем все уважать меня стали.
Король и шут — текст песни «Хозяин леса»В лучистых зарослях этой странной затерянной пущи, как нигде больше на землях многострадального Сентуса и за его пределами, всё ещё чувствовалась настоящая жизнь. Казалось, что свет и цвет здесь сохранились от самых времён их истинного созидания, а форма реальности так гармонично переплеталась с легендами, что сквозь этот союз сюда проникали танцующие в кронах деревьев феи и дриады, похороненные на страницах рассказов диковинные звери и целые вереницы других животных, многие из которых уже давно покинули этот мир по причине воцарения в нём человека. Однако и то была лишь небольшая часть от общей картины постоянно менявшихся очертаний живого естества, воплощённого в древнем лесе, который рос, пока оставалась черна земля, дышал, пока над этой землёй кружил свежий летний воздух, и был готов защищать свою обитель так долго, как только могла позволить себе это делать последняя заповедная часть самой дремучей из всех первобытных обителей первозданной живой природы.
Свисающие с веток гигантские лианы и бродящие под их сенью золочёные фигуры тигров и пантер являли собой поистине завораживающее зрелище, в то время как витающий между деревьями аромат орхидей, томно поднимающийся на фоне зелёного, однако такого чужого для них хвойного леса, мог свести с ума любого из рода людей, кому по необъяснимой случайности удалось бы проникнуть сюда и оставить свой первый за всю историю существования подобного оазиса надежды след — но всё же такого пока ещё ни разу не происходило, и его границы оставались девственно чисты. Возможно, отчасти именно эта особенность и привлекала сюда последних представителей оставшихся видов животных, а также переносимые по ветру, воде и суше семена и споры вымирающих растений и грибов, некоторым из которых приходилось преодолевать значительное расстояние, чтобы все они навечно могли остаться здесь нетронутыми, укрывшись от злосчастной магии, день за днём разрушавшей их прежние места обитания, хотя на самом деле причина была не только в этом.
Несомненно, влекущей их сюда силой оставалось нечто неназываемое, чьё присутствие буквально пронизывало собой каждый холмик и каждый новый росток их благословенного пристанища, а именем этому служили небеса и скалы, камни долин и пороги рек, закатные всполохи и неизмеримая гладь ночного купола звёзд, отражающаяся в поверхности древних озёр и намытых дождём осенних луж, сменяющихся глубокой белизной зимы с её снегами, а затем в воспаряющих каплях наступающей весны и лета, год за годом произносивших это имя в несменном танце сезонов жизни и смерти, рождения и борьбы, а также страданий и радости, недоступных для понимания остальным живым расам инакомыслящих созданий, среди которых люди оставались самыми первыми… но далеко не единственными творениями отмеренного им всем общего бытия.