Тёмных дел мастера. Книга третья
«Скорее… Скорее!» — подгонял сам себя и весь мир вокруг находящийся уже на пределе своих сил Мескольд, невольно передавая собственные мысли на общую секретную частоту «канала», созданную специально для их отряда. И не отпуская на всякий случай пальца с инициализационной пластины на палочке. Но время шло, и его надежды таяли с каждой секундой.
Тогда молодой капитан, увидев, что его цель уже почти затерялась в толпе, умело заставил свои нервы ненадолго успокоиться и отдал наконец тот самый первый свой приказ, который хранил всё это время в памяти на случай, если преследуемый ими объект всё же исчезнет раньше, чем появится долгожданный зашифрованный сигнал от магически созданного следящего «глаза», парящего над ними, и свидетельствующего о прибытии в город первого отряда долгожданного подкрепления:
«Внимание, отряд! Код 315. Всем медленно перемещаемся за объектом, соблюдая необходимую по протоколу дистанцию. И, ради всех богов, держите личное оружие наготове!.. Командование операцией временно принимаю на себя».
Глава 11Я не ветер, я не птица,
Я, как все, с утра в метро.
Одинаковые лица —
Просто разные пальто.
Я, как все, глотаю время,
Ты неси меня, нога.
Вашим песням я не верю —
Своих песен до фига.
Пошли все на-а…
Пошли все на!..
Пошли все на-а…
Пошли все на!..
Пошли все на!..
Мне так мало кислорода,
Раньше всех боюсь приплыть.
Лишь хватило бы завода
Кой-кому табло набить.
Пошли все на-а…
Пошли все на!..
Пошли все на-а…
Пошли все на!..
Пошли все на-а…
Пошли все на!..
Пошли все на-а…
Пошли все на!..
Пошли все на!..
Kedbl («Кеды») — текст песни «Пошли все на…»Это было… всё то же обычное северное утро.
До отвращения стройными рядами, в очередной раз вышагивали по улицам спешащие на работу люди, и это снова доводило Вада практически до отупения. Если не говорить, конечно, об определённых местах, где численность их немного снижалась. Таких, например, как некоторые скверы и парки города. Но даже там его острый глаз почти всегда находил во что уткнуться, будь то вызывавшие в Ваде дикое желание непотребные женские платья последних лет или печальная картина брошенных на попечение улиц бездомных собак, от которой у очкастого библиотекаря просто сжималось сердце.
В такие моменты Вад даже просил богов отнять у него хотя бы часть столь впечатлительного разума, которым они с рождения одновременно наградили и прокляли его.
Но к счастью, с недавних пор он всегда оставался «при оружии» во время подобных животрепещущих встреч, привносивших хоть какое-то разнообразие в его, в сущности, совершенно невзрачную жизнь, красноречиво величаемую им «бытовой обыденностью». И потому Вад никогда не забывал «запечатлеть» такие моменты с помощью своей дорогостоящей, безумно навороченной волшебной палочки. А как только это происходило, то фактически всегда затем эти изображения сопровождались парой-тройкой колких комментариев и тут же отправлялись в личный кладезь информации Вадикуса на «канале». Который, к слову сказать, до сих пор оставался не очень-то популярным среди подключающейся к нему публики. Однако Ваду, как и всегда, было на такие вещи абсолютно плевать… или, во всяком случае, ему просто очень хотелось так думать. Поскольку пустым самоутверждением его тонкая натура обычно не могла себя надолго заполнить или ограничить, даже если сам её хозяин совершенно не хотел себе в этом признаваться.
Как бы то ни было, порой совершенно не связанные одна с другой лихо закрученные, ураганные строчки об упадничестве современного образа жизни в Сентусе или постоянные изнывания Вада по поводу несправедливости современных законов общества беспрерывно сопровождали его собственный путь, который этот мужчина в строгом, хотя и вечно мятом костюме проделывал до работы вот уже без малого целых семь лет, исключая короткие выходные. И в течение всех этих лет он стоически продолжал выкладывать в общий доступ всё своё творчество с завидной настойчивостью. От чего только этим, можно сказать, и наслаждался по жизни. Если не упомянуть ещё об одном тайном увлечении Вада — написании и исполнении музыки.
Вначале игрой на пианино его заставляла заниматься мать. Но через несколько лет Вад и сам понял высокое значение этого искусства для себя и потому перестал заниматься из-под палки. Правда, стремительно отойдя от традиционных способов исполнения, он потерпел однажды на данном поприще сокрушительное фиаско. Из-за чего потрёпанный библиотекарь до сих пор не мог накопить денег на следующий выброс своих зубодробительных композиций в массы. Хотя инструментальная музыка в своём исконном и первозданном виде уже далеко не так ценились в современном обществе, как это было ещё каких-то десять или пятнадцать лет назад. До того, как повальное увлечение более легкодоступным «каналом», получаемым раньше исключительно из магических источников Великого Гилия, заменило большинству людей чуть ли не весь хлеб и сон. И всё же Вад никак не мог заставить себя игнорировать его.
«Вот ещё один больной магическим недомоганием… и ещё двое стариков-попрошаек», — считал про себя Вад постоянно собиравшихся в основном только на городском рынке косматых людей в обычных или «левитирующих» колясках, укрытых целой тучей тряпок или изношенных пледов. А сам между тем, как всегда, нервно перебирал ногами, спеша на остановку общественных тяжеловозных карет. Там он регулярно пытался застигнуть вечно убегавший от него последний рейс, который позволял потрёпанному библиотекарю не опаздывать на работу.
«Интересно, почему они собираются только здесь, а во всех остальных частях Варгоса, даже самых заброшенных и задрипанных, их и вовсе не увидишь? Эх, вот если бы все они, вместо того, чтобы постоянно просто пить и побираться, образовали совместную коммуну где-нибудь за городом. А если бы ещё стали возделывать там урожай, как это совсем недавно делали сентусские крестьяне, то даже от такого времяпрепровождения им всем было бы куда больше пользы и толку… Стоп! Надо это срочно записать!»
Следуя за этой ставшей уже весьма характерной для него привычкой немедленно «запечатлевать» каждую свою стоящую мысль, слегка приободрившийся от подобной нарциссистской гениальности Вад даже не заметил, как снова достал из чехла свою палочку, которая на удивление быстро превратилась в его руках в портативное средство для записывания голоса. А затем, повинуясь магическим импульсам, исходившим из второй ячейки для зачарованных кристаллов, заряженных в неё этим утром, палочка принялась без единого заклинания вымерять и составлять панорамные «запечатления» видов своего хозяина, опираясь на его собственное зрение, вместо более устаревшей системы магических световых импульсов, которые просто копировали всё, что могли осветить.