С высоты птичьего полета
Затем она вернулась к плите и обмотала ручки кастрюли кухонным полотенцем. Она отнесла кастрюлю на стол и наполнила широкие кривоватые миски дымящейся оранжевой жидкостью. Она понимала, что блюдо получилось острым, но, надеялась, что они съедят суп горячим и это будет не так заметно.
Эльке позвала Майкла. Музыка смолкла, и он босиком прошел на кухню.
– Ммм, – при взгляде на стол, его глаза заблестели. – Что у нас здесь?
– Суп по рецепту моей бабушки, – сказала она, а затем добавила: – Ну, по половине рецепта.
– Я имел в виду это, – шутливо подмигнул ей Майкл, взяв бутылку вина, и наполнил бокалы.
Сидя на одном из выкрашенных вручную синих табуретов, он был похож на маленького мальчика с растрепанными темными волосами. Взяв ложку, он осторожно подул, затем попробовал ее угощение.
– О Боже, это восхитительно! Как ты узнала, что больше всего я люблю суп из омаров?
Она хихикнула над его шуткой, убирая выбившуюся прядь волос со лба и придвинулась ближе к своей миске. Внезапно она что-то вспомнила.
– Я забыла, у нас же есть хлеб! – воодушевленно проговорила она.
Вскочив, она подошла к маленькому красному шкафчику с синими ручками, открыла его и вытащила черствую на вид буханку хлеба. Она положила его на доску для хлеба вместе с явно тупым ножом.
– Он немного твердый, трехдневной давности, и у нас нет масла… Но зато он достался нам бесплатно.
Майкл несколько раз пытался отрезать кусок, но безуспешно: тупой нож просто скользнул по жесткой корке, даже не царапнув ее. Отказавшись от ножа, Майкл отломал неаккуратный ломоть и протянул его Эльке.
– Для вас, миледи!
Эльке кивнула:
– Ах, спасибо, великодушный сэр, – пошутила она, и взяв ломоть хлеба, макнула его в суп, чтобы тот размок.
– Как там сегодня обстоят дела? – спросил он, наблюдая, как она запускает ложку в размягченный кусок, а затем ловит пальцами капли густого супа, стекающие по подбородку.
– Сойдет, – сказала она и опустила глаза.
Он долго смотрел на нее.
Она вздохнула. Майкл всегда умел читать ее мысли; она пыталась выбросить это из головы.
– Мистер Меир, мастер по ремонту обуви, сегодня снова разбил окна голландцам, которые поддерживают Гитлера, и никто ничего не предпринял. Мне кажется, что даже полиция сейчас боится противостоять несправедливости. И все потому что появились слухи о том, что, возможно, его отец был наполовину евреем.
Бросив еще один кусок твердой корочки в миску, она взяла ложку и попыталась утопить его, зачерпнув суп с краев. Когда она потянулась за бокалом вина, ее глаза застилали слезы.
Майкл наклонился и накрыл ее руку своей:
– Все со мной будет хорошо. Перестань беспокоиться.
Когда она протянула к нему руку, он нежно сжал ее, поглаживая большим пальцем тыльную сторону ее ладони.
Эльке подождала и успокоилась прежде, чем заговорить снова.
– Откуда ты знаешь? С каждым днем они находят все больше и больше евреев. Я не могу поверить, что наши друзья, семьи, которые мы знали всю жизнь и которым доверяли, доносят немцам, где их найти. А потом, когда их арестуют… Я понятия не имею, куда они их везут, но слухи ходят ужасные. Я не сплю из-за кошмаров… – ее голос дрогнул, когда она закончила говорить.
Майкл подошел к ней и присел рядом на корточки.
– Люди напуганы. Они надеются, что если дадут немцам, что хотят, им будет легче жить. Ты должна перестать тревожиться. Это уничтожит тебя. Тебе нужно быть жизнерадостной и сильной. Иначе сойдешь с ума. Со мной все будет в порядке, я тебе обещаю. Ты должна мне поверить. Я не знаю, откуда я это знаю, просто знаю и все.
Он протянул ей руку, нежно обнял ее и высвободил волосы из небрежного пучка, чтобы погладить их. Майкл успокаивал ее, пока она тихо позволяла переживаниям выходить изнутри. Он притянул ее ближе и ласково покачивал, пока не стихли ее рыдания.
Он заговорил снова с вызывающей решимостью в голосе:
– Я не боюсь. Я найду способ бороться с этим. Не знаю, как, но я найду. Чтобы я смог снова сделать твою жизнь безопасной, – он нежно притянул ее к себе, чтобы заглянуть в глаза и вытереть большим пальцем остатки слез с ее щек. – Тогда, в один прекрасный день я женюсь на тебе и подарю двух пухленьких еврейских малышей. Хотя, полагаю, наверное, тебе нужно будет перейти в иудаизм, если ты хочешь, чтобы они были евреями. Но в любом случае, мы назовем их Гензель и Гретель!
Эльке поглубже зарылась головой в его плечо, сдерживая смех перед тем, как буркнуть:
– Но мы же голландцы. А это немецкие имена.
– А, точно подмечено, – ответил Майкл, отстраняясь от нее, чтобы достать из кармана носовой платок. – Нам нужны красивые голландские имена. Что насчет Ота и Сиен? – он вспомнил ее любимую голландскую детскую сказку.
Эльке продолжала хихикать, сморкаясь в протянутый носовой платок.
– Звучит здорово, – с сарказмом произнесла она, немного успокоившись. – Идеальные имена для близнецов.
Они вернулись к ужину, смакуя каждую ложку теплого супа, и продолжили говорить о других вещах: о песне, над которой он работал и вспышке сильного гриппа.
Как только они убрали со стола, Майкл объявил, что в ее честь в спальне состоится особенный концерт.
Сложив грязную посуду в раковину как попало, он взял ее за руку и повел в спальню, пока он настраивал гитару, она устроилась в изголовье кровати. Эльке взяла две подушки, чтобы лечь поперек, пока он мягко бренчал по струнам и читал вслух одно из своих стихотворений, положенного на музыку. Она зачарованно слушала, его темные глаза блестели в мерцающем свете свечей.
Когда он закончил петь, она восторженно захлопала в ладоши:
– Это было прекрасно, но, к сожалению, мне нечем вам заплатить.
Отложив гитару, он, по-кошачьи подкрался к кровати, а затем одним быстрым движением обхватил ее за талию. Она потеряла равновесие, и со смехом упала на спину.
Его глаза засияли, когда он откинул с ее лба пряди волос и прошептал:
– Я подумаю, что можно сделать, – он остановился и внимательно посмотрел на нее, без обычного озорного блеска в глазах. – Ты такая красивая.
Она отмахнулась от него рукой:
– Ну тебя, Майкл!
– Нет, я серьезно. Ты невероятно красива, как богиня. Даже не знаю, почему мне так повезло.
Ее сердце растаяло.
– Жаль, что мы не встретились в более спокойное время, – прошептала она в ответ. – Я чувствую, будто многое в нашей любви отравлено и испорчено этой проклятой войной. Каждый раз, когда я вижу или слышу что-нибудь о евреях, у меня сводит живот. Я не могу представить, что бы я сделала, если бы у меня отняли тебя.