В поисках социалистического Эльдорадо: североамериканские финны в Советской Карелии 1930-х годов

Почему родители решили иммигрировать? Отец до этого был два года безработным… Я окончила среднюю школу, брат мой восемь классов… Мне пятнадцать лет, будет шестнадцать, очень трудно найти работу без специальности, а денег нет, чтобы учиться дальше. У брата то же самое, в той деревне, где он жил, средней школы нет. Сможет ли он устроиться где-нибудь, чтобы пойти в среднюю школу? То есть передо мной и перед Тойво было пусто. Неизвестно, что и как… Поэтому как только мы приехали в Петрозаводск, на третий день отец меня отправил в финскую девятилетку [218].
Переезд в Карелию вполне благополучных в экономическом отношении семей во многом можно объяснить и тем, что практически никто из иммигрантов абсолютно не представлял себе реального положения вещей и страны, куда они ехали. Конечно, далеко не все безоговорочно верили вербовщикам, тем более что те, как правило, изначально предупреждали о трудностях, которые ждут иммигрантов. Им не обещали золотые горы сразу по приезду, а напротив, говорили о проблемах со снабжением, жильем, советовали взять с собой достаточное количество одежды, предметов домашнего обихода, рабочих инструментов, поскольку многого в Карелии просто нет. Матти Тенхунен, которого впоследствии часто обвиняли в обмане, с самого начала предупреждал переселенцев: «Мы нуждаемся в действительных работниках, а не в искателях счастья и благополучия. Советский Союз – это не дом отдыха для престарелых… Вам надо привыкнуть есть черный хлеб вместо белого… Вы не получите ни мяса, ни масла, ни многих других продуктов, которые вы привыкли видеть на своем столе…» [219]
Многие иммигранты понимали, что жизнь в Советском Союзе будет непростой. По воспоминаниям Мириам Ноусиайнен, которой в момент переезда в Карелию было восемь лет, перед отправлением отец сказал ей: «Допивай свое молоко, мы едем туда, где ты его очень долго не увидишь…» Много лет спустя она говорила: «Сейчас я не могу представить, как мог отец решиться поехать с двумя маленькими детьми в страну, где, как он прекрасно знал, не было никаких условия для нормального существования? О чем он думал? На что надеялся?» [220] Такие вопросы впоследствии задавали многие, и объяснить, пожалуй, это можно лишь одним: то, с чем переселенцы столкнулись в реальности, среднестатистический американец, привыкший к определенному, пусть даже и невысокому по американским меркам уровню жизни, просто не мог себе представить. Тем более что часто о трудностях говорили лишь мимоходом, подчеркивая их временный характер. Главный же упор в агитации делался на обеспечение стабильной работой и заработной платой и на построение скорого счастливого будущего. И эти обещания стабильности и уверенности в завтрашнем дне в бескризисном обществе вдохновляли людей на переезд.
Помимо политических и экономических причин не следует забывать и культурный фактор. Большинство финнов, уехавших когда-то с родины в поисках работы и лучшей доли, нашли себе занятие за океаном. Но Америка так и не смогла заменить им отечество, что еще острее ощущалось в условиях кризиса. Этническая и культурная изолированность финнов, языковые проблемы и подозрительное отношение властей из-за их политического радикализма еще острее ставили вопрос об интеграции в американское общество. Многие решали этот вопрос отъездом. В то же время для тех, кто сражался на стороне красных в Гражданской войне и активно участвовал в деятельности коммунистических организаций в Северной Америке, возвращение в Финляндию – где компартия была официально запрещена – было проблематично. Для многих других это было равносильно капитуляции, поскольку дало бы повод для насмешек со стороны тех, кто изначально не советовал ехать в Новый Свет. Многим просто некуда было возвращаться.
И в этой ситуации Карелия становилась еще более привлекательной. Она была географически близка к Финляндии, имела такую же природу и климат, и финский был в ней вторым официальным языком. Как вспоминала Айно Стренг: «Мы были очень довольны, что едем в финноязычную Восточную Карелию. Нам было радостно осознавать, что Финляндия так близко. Лишь большой лес был между нами» [221]. В газетных статьях, посвященных Советской Карелии, действительно много внимания уделялось развитию финского языка, национальной культуры и той поддержке, которую республиканские власти оказывали финским переселенцам. Вербовщики утверждали, что в Карелии финны будут занимать не последнее, а первое место среди иммигрантов, они получат новый, высокий статус именно благодаря своей принадлежности к финской нации [222]. И многие действительно были полностью уверены в покровительстве и всеобщей любви, которые они найдут на новой родине. Некоторые даже смеялись над ехавшими в Карелию шведами, не понимая, что те будут там делать, абсолютно не зная финского языка [223].
Следует учитывать и такую распространенную в финской диаспоре культурную ценность, как корпоративность. Во многих воспоминаниях можно найти тому свидетельства: «В Детройте было много финнов. Все мы помогали друг другу. Еще там была очень сильная коммунистическая партия. Многие наши знакомые в ней состояли, хотя и не все понимали смысл идей. Но у финнов просто так принято, если твой сосед или хороший знакомый советует где-то участвовать, то почему бы и нет…» [224] Это в полной мере можно отнести и к принятию решений о переезде в Карелию. Для многих важным аргументом было то, что все вокруг уезжали, и они решали, что лучше присоединиться к соседям, родственникам и друзьям, чем остаться одним в Америке [225]. «Мой отец хотел переехать, он так решил, и мы переехали. Отец не вступил в партию, но многие его друзья были коммунистами и переехали в СССР. Финны жили вместе, как единая семья, и все решили ехать строить социализм. Отец сделал то же самое» [226].
Были среди иммигрантов и те, кто надеялся округлить свой капитал, занявшись предпринимательством на новом месте. Были и откровенные авантюристы, искатели приключений. Продолжение поисков Эльдорадо в наибольшей степени свойственно именно тем, кто уже однажды искал его и не нашел.