Лютая охота
Сервас наблюдал за реакцией мадам Сарр. Страдание ее было огромно, целый океан слез. Этот образ – ее сын, бегущий по лесу от преследователей, как дикий зверь, – останется с ней до конца ее дней. Для нее Муса будет вечно бежать по этому лесу. Таково уж человеческое горе. И такова уж самая трудная сторона ремесла сыщика: быть гонцом с дурными новостями и отнимать и радости, и надежды.
Самира тоже выразила соболезнования матери и брату погибшего и повернулась, чтобы посмотреть на него. Шариф сразу же смерил «легавую» презрительным взглядом, в котором сквозили и почти физическое отвращение, и принципиальная классовая ненависть. И не только потому, что она была полицейским арабского происхождения, а потому, что она была женщиной-полицейским с арабскими корнями. Что еще презреннее в глазах Сарра. Самира глаз не опустила, и Серваса поразила безмерная, жгучая ярость, которая вспыхнула в глазах старшего брата.
– У вас уже есть подозреваемый? – поинтересовался адвокат.
– Мы только что приступили к расследованию, мэтр.
– Это верно, что у него на груди было выжжено слово ПРАВОСУДИЕ? – спросил Шариф Сарр голосом, в котором звенело бешенство.
Сервас вздрогнул. Мать снова залилась слезами. Адвокат шагнул к ней, но Шариф быстро пересек комнату, оттолкнул адвоката и обнял мать. Не выпуская ее из объятий, он повернулся к остальным. Глаза его сверкали.
– Это точно кто-то из легавых, – выкрикнул он. – Всем известно, что полицейские расисты. По вашей милости мой младший брат чуть не угодил в тюрьму, хотя был невиновен!
– Это вы убили моего сына! – вдруг взвыла мать. – Вы убийцы, душегубы!
Сервас без слов застыл на месте, словно ему дали пощечину. Впрочем, этот гнев был ему понятен. Разве он сам не впадал в ярость, когда кто-нибудь из коллег поддерживал взгляд на полицию как на структуру расистского толка, и тем самым бесчестил всю профессию? Он повернулся к журналистке:
– Это вы вселили в их головы такую мысль?
Эстер Копельман молча, с непроницаемым видом его разглядывала. Тогда он обратился к матери.
– Я хотел бы с вами поговорить без присутствия этих людей, – сказал он ей и Шарифу, указав подбородком на адвоката и репортершу.
– Я остаюсь, и никаких разговоров, – отрезал адвокат.
Сервас подавил вздох. Мать Мусы Сарра обернулась к Эстер Копельман. Та нагнула голову и поставила свою чашку на стол в углу столовой.
– Мадам Сарр, позвольте снова выразить вам мои соболезнования. Я вам действительно искренне сочувствую. Шариф, позаботьтесь о матери.
И она направилась к двери, на ходу попрощавшись с Сервасом.
* * *
– Когда вы видели сына в последний раз? – спросил он.
Мать бросила на него опасливый, враждебный взгляд и замялась.
– В пятницу… или в четверг… пожалуй, в четверг.
Они сидели в гостиной на диване и двух креслах.
– А когда он вам в последний раз звонил?
– Я не помню… На прошлой неделе… Он редко мне звонил.
– А в эти выходные звонил?
Она промокнула глаза платком:
– Нет.
– То есть с четверга у вас о нем не было никаких известий?
Мать заерзала на диване и помотала головой.
– И это вас не обеспокоило?
– Муса был уже совершеннолетний, – вмешался Шариф, сидевший в кресле справа от Серваса. – Он не всегда ночевал дома, то исчезал, то появлялся. И в этом не было ничего особенного.
– А где он ночевал, если не ночевал дома? – тихо спросила Самира.
Шариф Сарр ответил, глядя только на Мартена:
– У друзей… У женщин… Я мало об этом знаю… Повторяю еще раз: Муса был достаточно взрослый, чтобы распоряжаться собой.
– И все же вы были его попечителем, – заметил Сервас.
Шариф вздохнул. В воздухе повисла осязаемая недомолвка.
– Меня назначил судья… Это все идиотское правосудие с их дебильными правилами. Спрашивается, где они только все это берут…
– И вы помните, когда говорили с ним в последний раз?
Шариф снова испепелил его взглядом:
– К чему все эти вопросы? Я уже вам сказал: ищите прежде всего среди вас… Это вы его убили, – повторил он. – Вы или кто-нибудь из ваших… А теперь вы делаете вид, что расследуете … Но я знаю, что это все для проформы, чтобы сказать потом: «Видите, мы же провели расследование». Я знаю, что дело быстро закроют…
– Ответьте на вопрос.
– В четверг вечером. Он мне позвонил и сказал, что ночевать не придет, а останется у друзей. Сейчас каникулы, и занятий у него не было.
– У него были враги?
Зрачки у Шарифа сузились.
– Да мать вашу, сколько раз вам повторять? Вы, легавые! – снова выхаркнул он. – Только дети ваших легавых шлюх могли такое сотворить!
Мартен проигнорировал оскорбление.
– А кроме нас?
– Как насчет семьи той девчонки, что обвиняла его в изнасиловании, что скажете? – предположил парень совершенно хладнокровно.
«Нашел дурака», – подумал Сервас.
– Когда можно будет получить тело? – спросила мать. – Его уже пора похоронить…
– Скоро, – уклончиво ответил он и встал.
– Мне надо осмотреть его комнату, если позволите. Туда кто-нибудь заходил после четверга?
– Я, – слабым голосом ответила мать, – чтобы поменять белье и прибрать.
* * *
Постеры на стенах изображали рэперов с мускулистыми торсами, обвешанных золотом, как античные полубоги, только в бейсболках с прямым козырьком. Рядом висели афиши концертов, реклама мощных, сверкающих автомобилей, а напротив – фото девиц в бикини.
Вот он, полный каталог желанного и недостижимого: фантастическая вселенная, искусственная реальность, предназначенная маскировать настоящую. Ту, что из бетона и обмана, пригородную зону, отодвинутую подальше от центра, где поселяли таких парней, как Муса, в надежде, что их бешенство не дохлестнет до благополучных кварталов. Но, сколько ни огораживайся окружными путями и кусками «ничейной земли», поток гнева все равно вырвется наружу. Когда вы, поколение за поколением, ощущаете себя элементом маргинальным, обесцененным изгоем, который во всем виноват, как тут не взрастить в себе ненависть и желание поквитаться?
Сервас и Самира надели синие акриловые перчатки и принялись поднимать подушку и матрас, заглядывать под кровать, открывать ящики небольшого письменного стола, рыться в платяном шкафу, осматривать этажерки.
– Вот, смотри, – сказала Самира, разглядывая постер «GTA [12] V». – Мальчик чуть ли не с пеленок играет в сверхжестокие компьютерные игры, где надо убивать, бить и воровать, чтобы заработать очки. Он слушает тех рэперов, что выдают себя за гангстеров и хвастают поступками, которых не совершали. К тому же он знает, что у него нет будущего и что гораздо легче зарабатывать себе на жизнь бизнесом, чем любой нормальной работой… И я спрашиваю себя, какова вероятность, что он пойдет по плохой дорожке, и какова – что по хорошей?