Двойняшки для Медведя

Нет, ну серьёзно! Я и так уже крутил варианты и этак и всё равно приходил к выводу, что одному человеку это не под силу. Или я чего-то не знаю про свою бывшую?
— Слушай, отец почти одиночка, — нетерпеливый голос Ильина выдернул меня из задумчивости и я чудом, не иначе, не отхватил себе полпальца ножом. Тем самым, который так хотелось теперь бросить в приятеля, чтоб под руку больше не говорил.
— Что вам угодно, господин адвокат? — привычно улыбнувшись хихикнувшему Женьке, я вернулся к готовке. И чуть повторно не полоснул ножом по пальцам, когда Гор невозмутимо откликнулся:
— Власть во всём мире, но об этом потом, — и хрустнув крекером, этот гад добил меня контрольным вопросом в голову. — Так что ты решил насчёт их матери, а?
— А что я должен был решить? — покосившись на приятеля, я вернулся к готовке. Подавив такое искреннее, но очень уж неуместное желание послать этого умника. Далеко, надолго и цветасто. Но, как показывал опыт, этот кадр уже везде побывать успел.
В силу, так сказать, профессиональной дотошности и дурного характера.
— Если ты меня спрашиваешь, то я бы…
Тут я всё-таки не выдержал и заржал. И, отсмеявшись, хмыкнул, сковырнув крышки с фруктового пюре:
— Последнее, что мне надо, так это совет от чувака, женившегося на спор. Прости, друг, но я как-нибудь сам разберусь, что мне делать с Войновой, — протянув Ильину банку с ложкой, я присел перед Женькиным стулом и подмигнул улыбающемуся сыну. — Как только её выпишут, заберу из больницы и будем думать, как дальше жить.
— Вместе что ли? Одной семьей? — Гор с кислой миной посмотрел на пятно на рубашке, но мужественно продолжил попытки накормить мелкую.
— Ну, это как получится, — пожав плечами, я зачерпнул пюре ложкой и, чуть помолчав, озвучил то единственное, в чём был уверен. — Но детей бросать я не собираюсь, Гор. Хватит. Я и так слишком много уже пропустил.
Ирина
Максим Андреевич Потапов.
Судорожно вздохнув, я провела пальцем по экрану планшета, разглядывая одну из фотографий, найденных на просторах сети. С неё на меня смотрел, насмешливо щурясь, призрак из прошлого, в обнимку с длинноногой брюнеткой. Как всегда красивый, подтянутый, притягательный и…
Чужой. Мужчина из разряда «не для меня». Наши отношения изжили себя ещё тогда: больные, зависимые, выпившие меня до дна. И будь моя воля я никогда бы больше не встречалась с ним.
Никогда.
— Хочешь рассмешить бога… — я криво усмехнулась, качнув головой, и вновь обвела кончиком указательного пальца знакомое до боли, до дрожи лицо. В груди кипели обида и недоумение, страх и робкая, никому не нужная надежда. Убойный коктейль, грозивший не оставить и камня на камне от моей упрямой решимости бороться до конца.
Пусть даже вся эта затея обречена на провал с самого начала. Где я, а где Потапов? Серьёзно, это даже не смешно.
— Говорят, сегодня на завтрак овсянка, — недовольно пробухтела Анька, отвлекая меня от размышлений. Желудок предательски сжался и заурчал от голода, есть хотелось просто невыносимо. Но стоило только вспомнить запах разваренной в хлам крупы, как к горлу подступила тошнота.
Умом я понимала, что кормят нас согласно строгой диете, предписанной лечащим врачом. Но легче от этого не становилось, почему-то.
— Она полезная, — я неуверенно улыбнулась, глядя на насупившуюся соседку.
Та раздраженно фыркнула, надувшись как мышь на крупу. И, в который раз за эти два дня завистливо вздохнула:
— Тебе хорошо говорить, тебе, поди, опять бульон принесут. Или мясо отварное и протёртое. Или…
— Рис на воде, — я покачала головой, убирая планшет в сторону, и сложила руки на животе. — Тоже знаешь ли, не сладкая пахвала.
— Но и не овсянка. На воде. Разваренная. Без соли. У-у-у-у, терпеть не могу!
Это чудо так смешно возмущалось, тряся кулаками и размахивая зажатым в пальцах карандашом, что я даже не пыталась сдержать рвущееся наружу веселье. Вот только, стоило первому смешку сорваться с губ, как в дверь нашей палаты постучали. Отрывисто, резко, настойчиво.
Так, что даже при всём желании не сможешь проигнорировать.
— Может, палатой ошиблись? — с затаённой надеждой, шепнула Анька, наклонившись к моей кровати.
— Вряд ли, — я снова качнула головой, сцепив пальцы в замок и сжав их так, что побелели костяшки. И, прокашлявшись, громко позвала. — Входите!
И вроде голос звучал уверенно, а сердце билось через раз и желудок сжался от неприятного предчувствия. И пусть я не могла похвастаться отменной интуицией или чуйкой, но мне хватило одного только взгляда на шагнувших в палату людей, чтобы понять — ничего хорошего ждать не стоило.
— Войнова Ирина Геннадьевна? — сухопарая женщина неопределённого возраста, в добротном деловом костюме-тройке, поправила полы дежурного халата, наброшенные на плечи. Её спутник, мужчина лет тридцати на вид, так и остался стоять у двери, оглядывая помещение нечитаемым взглядом.
— Это я, — облизнув пересохшие губы, я нервно вздохнула, до боли сжимая собственные пальцы. — А вы?…
— Дячишина Оксана Витальевна, специалист отдела опеки и попечительства. Простите, что тревожу вас вот так, в больнице, но к нам поступил сигнал и мы вынуждены отреагировать. Думаю, вы будете не против ответить на несколько моих вопросов, не так ли?
Женщина растянула губы в вежливой, почти равнодушной улыбке и смерила меня колким, оценивающим взглядом. Таким, что я невольно сглотнула и подобралась, морально готовясь к грядущим неприятностям. А в том, что они будут, я была уверена как никогда. И…
Всё равно оказалась не готова к вопросу, разорвавшему повисшее молчание:
— Итак… Где сейчас находятся ваши дети, Ирина Геннадьевна?
    
Глава 6
Ирина
Сухой, лишённый хоть каких-то эмоций тон проморозил меня до костей и заставил поежиться под чужим, слишком пристальным взглядом. Судорожно вздохнув, я нервным жестом пригладила взъерошенные волосы и тихо ответила вопросом на вопрос:
— А что… Что-то случилось? Я не понимаю, что могло бы…
— Случилось, Ирина Геннадьевна, — госпожа Дячишина снисходительно хмыкнула, сцепив руки в замок за спиной. — И прежде, чем мы вернёмся к сути нашего разговора, не могли бы вы уточнить один момент. А именно — кем вам приходится Потапов Максим Андреевич? И на каких, простите, основаниях вы отдали ему двоих несовершеннолетних детей?
На какой-то миг я забыла, как дышать. Хватая ртом воздух, я чувствовала, как ледяные когти страха сжимают моё сердце, пробивая его насквозь. И лишь одна-единственная мысль, острой занозой засевшая где-то глубоко в голове не дала мне сорваться.
Я даже смогла улыбнуться, заставив себя разжать стиснутые кулаки и спокойно проговорить: