Симфония времён
Бюст девушки безжалостно затянули в длинный корсет, доходящий до бедер и скрывающий лишние изгибы. Потом Олимпию заставили поднять руки, чтобы натянуть на девушку платье из воздушной ткани кремового цвета. Оно было таким легким, что сквозь него просвечивали очертания фигуры. Лиф с очень глубоким декольте был оформлен элегантными складками и держался лишь благодаря двум тонким бретелям, охватывающим плечи. Многослойная юбка ниспадала до пола, плавно расширяясь от талии книзу, а сзади оканчивалась небольшим шлейфом, зрительно вытягивавшим фигуру.
В подобных обстоятельствах радость матери казалась Олимпии неуместной, ведь здоровье ее подруги важнее возможности получить хорошую должность. Девушке хотелось бежать в квартиру Септимы, посидеть с ней и поддержать в беде, возможно, чем-то помочь. Вместо этого ей придется расшаркиваться перед богом, его свитой и перед верховным прелатом Фаустусом, этим старым дураком…
Что поделаешь, двор есть двор, и никому не позволено обсуждать приказы духовенства, ведь жрецы являются проводниками божественной воли. Олимпия лучше кого бы то ни было усвоила эту истину: десять лет назад простой спор с одним из жрецов стоил жизни ее дяде и всей его семье. Лишь ценой ловких ухищрений и долгих унижений Марсии удалось вместе с дочерью вернуться ко двору, в Собор.
Волевым усилием Олимпия заставила себя отбросить опасные мысли – чего доброго, их можно истолковать как мятежные и крамольные…
«Боги велики, боги чисты и справедливы. Боги велики, боги чисты и справедливы. Боги велики, боги чисты и справедливы…»
Олимпия мысленно повторяла эти слова всякий раз, когда ее начинали одолевать противоречивые идеи – а случалось это довольно часто. Скоро она войдет в ближайшее окружение бога Эреба. Мать права, это редкая удача, вот о чем сейчас нужно думать. Ей выпал шанс приблизиться к верховному прелату, каким бы он ни был, и попытаться его соблазнить, чтобы он на ней женился, она не в том положении, чтобы пренебрегать такой возможностью.
Если этот безумный план сработает, позорное пятно с их фамильной чести будет смыто навеки. Если Олимпия обретет такое положение, то она сама, ее мать, все их близкие, а также ее будущие дети до конца жизни будут защищены от всех опасностей. Они станут почти неприкосновенны, неуязвимы пред лицом заговоров, которые постоянно плетут придворные Пепельной Луны.
– Я рассчитываю на тебя, девочка моя, – заявила Марсия. Она критическим взглядом оглядела дочь, протянула было к ней руки, но тут же отдернула, боясь стереть слой белоснежный пудры с плеч девушки. – Будь достойна нашего дома и примени на деле все уроки, что я тебе давала. Отныне наше будущее целиком и полностью зависит от того, насколько хорошо ты разыграешь свои козыри: красоту и очарование.
Олимпия тяжело сглотнула. Ей совершенно не хотелось играть в эти игры. Однако она ответила:
– Я сделаю все возможное, чтобы раз и навсегда избавить нас от всех напастей, мама.
Марсия кивнула, явно довольная решением дочери. В ее глазах зажегся странный, тревожный огонек, граничащий с безумием – смесь надежды и алчности.
Олимпия неслась со всех ног – насколько позволяли ужасные туфли – в крыло Собора, в котором обитали большинство богов. Несколько раз ступни у нее подворачивались, каждую лестницу она преодолевала с огромным трудом, рискуя упасть. Вся взмыленная, она наконец добралась до покоев Эреба, где ее уже ждали. От потеков пота слой краски на ее лице, приклеившийся к коже, словно фарфоровая маска, потрескался.
Тяжело дыша, девушка осторожно промокнула щеки краем многослойной юбки, стараясь ее не испачкать. Потом дворецкий впустил ее в комнаты, предназначенные для персонала, обслуживающего божество.
Там уже собрались с дюжину юных девушек, происходивших из мелких дворянских родов: все они, как и Олимпия, были наряжены, напудрены, затянуты в корсеты. Все глядели на вновь прибывшую холодно, а некоторые – с нескрываемой враждебностью. Одна из них, самая высокая и сухопарая, проинструктировала Олимпию: ей надлежало забрать из столовой, где проходил завтрак, поднос с грязной посудой, а потом помыть тарелки в кухне. Таким образом, ей предстояло находиться в одном помещении с божеством совсем недолго.
Скрепя сердце Олимпия вошла в маленькую прихожую, смежную со столовой, и стала послушно ждать, когда настанет ее черед заходить внутрь. Она обмирала от страха.
Если Септима быстро поправится, вполне вероятно, Олимпии больше не представится такой возможности. Не важно, каким образом, но сегодня утром ее непременно должны заметить…
– Новенькая, пошевеливайся, твоя очередь! – резко отчеканила старшая дама. – Опусти голову и не смей смотреть на Его Высочество! Ясно?
Олимпия кивнула и быстро вошла в столовую, дрожа всем телом. Никогда еще она не удостаивалась чести приближаться к одному из богов. До сих пор ей удавалось увидеть членов императорской семьи лишь издалека, мельком, во время приемов, на которые их с матерью не приглашали, так что ей приходилось стоять на галереях, предназначенных для публики, вместе с другими аристократами низшего ранга.
Войдя в комнату, Олимпия немедленно выпрямилась и выпятила грудь, как учила мать. Собирая тарелки, она опустила веки, чтобы ресницы грациозно трепетали, а сама сосредоточила все внимание на собравшихся за столом – вопреки наказу старшей дамы, являвшейся, по сути, одной из ее конкуренток.
Все придворные старались любой ценой подняться хотя бы на ступеньку выше во внутренней иерархии дворца, понравиться наиболее высокопоставленным жрецам и приблизиться к их божественным господам. Лишь это имело значение, только эта мысль занимала умы придворных. Это была цель всего их существования.
Единственная цель…
Для Олимпии это тоже стало главным устремлением, и сейчас ей выпал шанс осуществить свои намерения. Возможно, уникальный шанс.
Она старалась не смотреть на Эреба, хотя не заметить его было сложно – сидевший в центре стола бог возвышался над окружающими, словно гора. Светлые, почти белые волосы божества то и дело отливали фиолетовым, если свет падал на них под определенным углом; глаза цвета перламутра казались совершенно прозрачными и неестественно блестящими.
По обеим сторонам от бога разместилась его свита – все придворные выглядели сытыми и сонными, тут и там журчали приглушенные разговоры. Следовало признать, что третий сын Ориона поднимался по утрам довольно рано, так что все члены его свиты тоже вынуждены были соблюдать такой режим. Верховный прелат – его легко можно было узнать по символам, вытатуированным на лице и богато расшитой тунике, – вытирал рот, очевидно, только что закончил набивать брюхо.
Приглядевшись, Олимпия поняла, что жрец не так уж и стар… Просто он был ужасно толстый: круглые щеки и двойной подбородок подрагивали, шея почти скрылась под мягкими складками жира, так что казалось, будто голова сразу переходит в плечи. Еще верховный прелат был краснолицым и рябым, так что даже многочисленные татуировки на лице не могли этого скрыть.
Взгляд маленьких, глубоко посаженных глаз жреца остановился на Олимпии – именно этого она изначально и хотела, – потом скользнул ниже, задержавшись на глубоком декольте; на пухлой физиономии отразилось неприкрытое вожделение. Толстые, испачканные жиром губы священнослужителя скривились в неприятной полуулыбке, а в следующую секунду мир вокруг Олимпии перевернулся.