Дилемма выжившего

Восьмилетний Даня оторвался от приятно холодящего ладони стекла и пошел туда. Юлька была страшненькая, красная, и раздутая, и одновременно сморщенная, как изюмина. Пересилив страх перед этим жутеньким созданием, Даня коснулся пальцами ее плеча.
— Ну-ну, — пробормотал он. Крохотная влажная ладошка обхватила указательный и сжала его изо всех цыпленочьих сил. Юлька открыла глаза — такие же черные, как у Дани, только какие-то инопланетянские — и перестала плакать.
— Данюша, — в комнату заглянул папа, бледный, испуганный после ссоры с мамулей. — Мама спрашивает, сделал ли ты уже математику?
Даня все сделал, но все равно высвободил палец из слабенькой Юлькиной хватки и пошел к себе. Он был смущен и растерян, и только потом, перечитав очень полную энциклопедическую статью о связи гормонов и эмоций, понял, что с ним случилось: он полюбил свою сестру.
Вскоре в доме появилась няня — Нина Викторовна. Она готовила для Юльки сладко пахнущие смеси, гуляла с ней дважды в день, укладывала спать в ее отшельнической дальней комнате и тихонько пела ей колыбельную про уснувших в лесу зверей, которую Даня любил слушать, притаившись за дверью. В общем, Нина Викторовна выполняла работу мамули, пока мамуля посвящала все свое время Дане.
К десяти годам каждый его день был расписан по минутам. Домашнее обучение через образовательные программы, занятия фортепиано, титулованные репетиторы по математике и физике, шахматы, приборостроительный кружок, уроки в художественной академии, плавание. Каждую свободную минуту мамуля тренировала его эрудицию, заставляла перемножать в уме уже четырехзначные числа, — и наказывала, конечно, потому что Даня иногда делал ошибки, жаловался на боли в голове, уставал («Сколько тебе лет, чтоб ты уставал?»), капризничал или недостаточно старался на занятиях («За которые отец своими кровными расплачивается, тварь ты неблагодарная!»).
— Я посвятила тебе всю свою жизнь, — скалилась мамуля, раз за разом опуская отцовский ремень с тяжелой пряжкой. — Не смей просрать это, скотина.
А затем она плакала, а Данюша, нежный Данюша, у которого свои слезы еще не высохли, забывал о боли, забывал о ремне, спешил к ней, такой трогательной и несчастной, и обнимал ее колени, и умолял простить его, обещая исправиться.
Что не такой уж он и умный, Даня начал подозревать лет в десять. В двенадцать понял, что не был он вундеркиндом. Ни дня в своей жизни. Все, чем он был, — попыткой воплощения мамулиных фантазий, сопровожденной подавленной волей и завышенными ожиданиями, при полном безразличии отца. Но с ходу поверить в это и принять это Даня не мог, хоть с каждым днем получал все больше подтверждений своему худшему страху.
К четырнадцати годам давление стало невыносимым, и Даниил Бах, гордость и надежда своей достойнейшей семьи, не выдержал. Сломался, отбился от рук, бросился во все тяжкие. Он открыл для себя мир пролетарского быдла, как выразился бы папа. И наркотики.

Если реабилитационка была чистилищем, а дом навевал мысли о склепе, то универ походил на разбуженный улей. Изначально Дане было плевать на поступление, но, к удивлению, здесь оказалось достаточно неплохо. Ему нравился ритм, в котором жил корпус физмата, нравился гудящий шум студентов, обосновывающихся в аудитории, и даже нравились лекции. Вундеркиндское прошлое тут пригодилось. Углубленный школьный курс Даня закончил в тринадцать, и старые знания позволяли проще схватывать новый материал. Это было приятно, и одногруппники поглядывали заинтересованно, прикидывая, какая польза им от Дани может быть на коллоквиумах и сессии. Пару раз он ловил на себе взгляд Светы Веснянко. В такие моменты сохранять невозмутимость было особенно сложно.
На общей с математиками двойной лекции по экологии к нему подсел Стас, вчерашний несостоявшийся утопленник из бассейна. Честно говоря, этот Стас Дане казался слегка стремным — тощий, как жердь, с потухшим взглядом. Еще и приперся на пару в сером спортивном костюме, который выдал им вчера тренер вместо промокшей одежды. Свой Даня уже постирал и вывесил сушиться на балкон. Интересно, Стас вообще догадывается, что это не подарок?
Но отсесть Даня не решился, почувствовав в этом нескладном, не понимающем, что он вообще здесь делает, Стасе что-то смутное, родственное — и тут же, конечно, этого устыдившись. Момент для побега был упущен: в аудитории появилась преподавательница.
В пятиминутном перерыве между парами они вышли в холл и заняли очередь у кофейного автомата.
— Почему физмат? — спросил Даня, просто чтобы не молчать.
— У мамы в деканате подруга работает, — пожал плечами Стас. — Ей так спокойнее.
— Спокойнее — что?
— Она не говорит. Просто — спокойнее.
— А тебе?
— А мне все равно.
Еще один смутно-понимающий звоночек, который Даня предпочел бы игнорировать. Еще одно красноречивое подтверждение — стремный!
— А что ты? — Стас посмотрел на него, и в этом равнодушном взгляде как будто шевельнулось что-то живое.
— Меня отец сюда отправил, — ответил Даня честно, хотя сначала и не собирался. — Мне просто тоже все равно. — И, подумав, добавил: — Но лекции по теоретической физике у нас вообще норм.
Под конец второй лекции со Стасом произошло что-то странное. Он вдруг швырнул рюкзак на пол, невольно обратив на себя внимание половины аудитории, и смертельно побледнел.
— Что такое? — шепнул Даня, нахмурившись.
— Его… его там не было.
И тогда Даня заметил, что из рюкзака вывалилось что-то круглое и розовое. Присмотревшись, он разглядел длинные уши и пластиковый овал нарисованного глаза. Голова мягкой игрушки.
Вот это было по-настоящему стремно.
В этот момент, не дожидаясь от преподавательницы объявления, что пара закончилась, с задних рядов шумно пронесся Бычок и выскочил из аудитории, оставив после себя приоткрытую дверь.
— Бычук! — возмущенно крикнула преподавательница. Но Даня смотрел на Стаса. Выражение ужаса и непонимания, застывшее было на его лице, переменилось.
И Стас, как пес, среагировавший на мелькнувшую в чаще дичь, бросился следом.
Все вдруг зашумели, засобирались, преподавательница махнула рукой и переключилась на подскочивших к кафедре Маринку и старост других групп.
Даня поднял Стасов рюкзак, закинул туда заячью голову (не держать же ее в руках, в самом деле) и застегнул на молнию. И только подняв взгляд, увидел перед собой Свету Веснянко.
— Слушай, — начала она, но он ничего не услышал, потрясенный тем, какой глубокой становилась зелень ее глаз вблизи. Худшие опасения подтвердились, Света была выше него на несколько ощутимых сантиметров. — Ты же Даниил, да?
— Угу.
— Маринка мне рассказала, что это по твоей инициативе вы… на перцовый баллончик мне собрали. — Света была заметно смущена, поэтому вряд ли догадывалась о том, какую бурю эмоций переживал сейчас Даня. — Я могу угостить тебя кофе? Ну, в знак благодарности. Тут одна кофейня хорошая есть, недалеко от корпуса.