Неопалимая

– Не понимаю, – сказала я. – Мне нужно отнести реликварий матушке Кэтрин, или вы имеете в виду, что я должна бежать, скрыться с ним из монастыря?
– Нет, – прохрипела она.
Мои плечи опустились от облегчения. Я не могла представить, чтобы мне пришлось бежать, бросив Софию и остальных на произвол судьбы, даже если остаться здесь означало умереть вместе с ними. Но то, что она сказала дальше, стерло мое облегчение.
– Я передаю свой долг тебе, Артемизия Наймская. Ты должна принять реликвию святой Евгении. Такова воля Госпожи.
Крипта вдруг оказалась невообразимо далеко. В глазах потемнело, а уши заполнил звон.
– Меня не обучали, – услышала я свой голос, пугающе спокойный даже для моих собственных ушей. – Я не знаю как.
– Мне жаль, – прошептала сестра Жюльенна. Ее глаза закрылись. – Богиня, помилуй нас всех.
Ее рука соскользнула с моей.
Туманные мысли расползались в голове. Долгое время я не могла пошевелиться. Затем вспомнила обо всех, оставшихся наверху в часовне – напуганных, ожидающих и беспомощных. Я рванула вперед, стиснув в бесчувственных пальцах ткань рясы.
У меня не было привычки молиться в одиночестве. Каждый день я читала вслух молитвы сестер вместе со всеми, но это было совсем другое, легче, чем придумывать свои собственные слова. Я едва могла разговаривать с людьми, а пытаться разговаривать с Богиней казалось наихудшей идеей. Но мне нужно было знать.
«Госпожа. Пожалуйста, если это действительно воля Твоя, дай мне знак».
Случилось сразу две вещи. Раздался стук металла о камень, и что-то прохладное и твердое коснулось моего колена. Реликварий выпал из ослабшей ладони сестры Жюльенны и оказался прямо напротив меня, а в глубине опалов блеснул свет свечи.
В это же время на расстоянии вытянутой руки от меня труп солдата выдохнул. Из его глазниц, носа и рта потоками заструился туман, собирающийся в тень, нависшую в воздухе над ним. Он умер, и дух, что овладел им, покидал тело. Как только он вновь сформируется, то нападет.
У меня больше не оставалось времени на размышления, колебания, сомнения. Госпожа ответила мне – не один раз, а дважды. Сглотнув желчь, я подняла реликварий и открыла его замки.
 
Глава четыре
Мгновение ничего не происходило. Внутри реликварий был обит малиновым бархатом, настолько старым, что местами потемнел и стал гладким, и от него удушливо пахло пылью. Кость пальца святой Евгении была вставлена в углубление, почерневшая, словно от огня.
Я не увидела никаких признаков того, что к ней привязан Восставший, и, что еще более тревожно, ничего не ощутила.
Когда уже начала задаваться вопросом, было ли что-то, что мне следует сделать – провести ритуал или прочитать благословение, – туман, поднимающийся от костей, вскипел, и мой мир взорвался болью.
Иногда перед рассветом я сидела на крыше келейной и наблюдала за возвращением летучих мышей с окружающих полей и лугов. Днем они гнездились в колокольне часовни, а перед самым рассветом опускались на нее огромным клубящимся черным облаком. Именно это я и почувствовала, когда впускала Восставшего в свое тело – будто его сущность ворвалась в меня вихрящимся, кричащим облаком, слепящей тьмой за моими веками и градом ударов по ребрам от тысячи крыльев. Это было слишком. Я не могла вместить его полностью.
Из горла вырвался крик. Конвульсии охватили тело. Сквозь красные полосы агонии я ощутила, как мой позвоночник выгибается, а пятки впечатываются в пол. Внутри меня что-то завыло, и мои собственные мысли распались перед его натиском. Пальцы дернулись, а затем скрючились в подобие уродливых птичьих лап.
Я никогда не думала, что это будет ощущаться так – словно снова стать одержимой. Было в тысячу раз хуже, чем с Пепельным духом. Я припомнила слова матушки Кэтрин, сказанные в саду. Я не подходила для высшей реликвии; Восставший пытался завладеть мной.
Этого я не могла допустить. И заставила сопротивляющуюся руку опуститься вниз, сантиметр за сантиметром, чтобы дотянуться до кинжала. Извлекла его из ножен и прижала плоскостью лезвия к запястью.
Кожа зашипела в том месте, где ее коснулся освященный металл. Кинжал выпал из обессиленных пальцев, и я рухнула, почувствовав облегчение, когда сила Восставшего ослабла. Но судороги все еще сотрясали мое тело, и я не могла ничего поделать, кроме как дергаться и задыхаться, лежа на каменных плитах.
Тогда я услышала голос.
– Вставай, человек. – Хриплые команды приходили отовсюду и из ниоткуда, вклиниваясь между моими мыслями. – Ты собираешься сдохнуть? Вставай!
Я подумала, что сошла с ума. Духи не умеют разговаривать. Даже овладев мной, Пепельный проявлял себя лишь в виде простых порывов, вспышек ярости и голода, которые я едва могла отличить от своих собственных желаний. Большую часть времени он даже не ощущался как отдельная сущность. Но я прикасалась к изваянию Евгении и помнила, насколько по-другому ощущался Восставший по сравнению с менее сильными духами…
– Если ты не встанешь, я тебя заставлю. Я разорву твой разум на части, если будет необходимо.
Да, он мог говорить. Я услышала свой смех – ужасное беззвучное хрипение.
– Что это с тобой? – прошипел голос. – Ты сошла с ума? Это как раз то, что мне нужно, – ненормальная монашка в качестве сосуда. – А затем: – Шевелись!
Восставший дернулся откуда-то изнутри меня. Я перевернулась вовремя, чтобы успеть увидеть, как призрачные когти духа полоснули воздух там, где мгновение назад было мое лицо. Инстинктивно я потянулась к кинжалу.
– Нет, – скомандовал Восставший. – Не это. Возьми меч мертвого солдата.
Меч лежал в пределах досягаемости. Шатаясь, я взглянула на тяжелый стальной клинок.
– Я никогда не…
– Неважно. Поднимай. Сейчас же!
Я не собиралась исполнять приказы духа, но ощущала движение где-то поблизости и знала, что медлить нельзя. Бросилась за оружием, только затем, чтобы увернуться, когда оказалось, что меч в моей руке был невероятно легок, почти невесом. Обычно ослабленные мышцы моей руки не были способны удержать такую тяжесть, но, похоже, это нисколько не мешало Восставшему.
– Развернись, – приказал он.
Я повернулась, стараясь не потерять равновесие. Дух плыл ко мне по воздуху, подобно кипящему облаку пара, приобретая все более отчетливые очертания по мере приближения. Я разглядела перекошенное лицо, черты которого оплывали, словно воск, и глаза – лихорадочные искры света в запавших глазницах. Лихорадочный.
– Замахнись.
Сквозь мое тело пронеслась неземная сила. Меч прочертил стремительную дугу, и в свете свечи сверкнула сталь. Это было так легко, что сначала я подумала, будто промахнулась. Затем увидела, что Лихорадочный замер, разрубленный почти надвое, и его половинки соединяют лишь несколько тонких нитей пара. И его лицо… Я никогда еще не видела, чтобы дух выглядел испуганным.