Красивые вещи
Оказалось, что Тахо-Сити никакой не город, а лесистая деревушка на берегу озера. Главная улица – ленивая цепочка ресторанов, где готовят отбивные, пунктов проката лыж, риелторских контор и художественных галерей, где продают горные пейзажи, нарисованные густыми слоями масляной краски. На южной окраине городка из озера вытекала река Траки и лениво текла вдоль по склону горы к далеким равнинам. Ее вода кишела туристами на надувных лодках и покрышках.
А наше новое жилище оказалось не квартирой в большом доме. Это был домик на тихой улочке, за которой начинался лес. Стоило мне увидеть этот дом – и я мгновенно влюбилась в него. В веселую желтую краску, в печную трубу, сложенную из речного сланца, в ставни с вырезанными в середине сердечками. Все это обещало радость. Передний двор представлял собой ковер из сосновой хвои – мягкий, потому что нижний его слой медленно истлевал. Снаружи за домом ухаживали лучше, чем внутри. Гостиная оказалась темной, от ковра пахло пылью, столешница в кухне была обшарпанной, в спальне стояли шкафы без дверец. Но все внутри было отделано сучковатыми сосновыми досками, поэтому мне казалось, что мы с мамой – бурундуки, поселившиеся в дупле.
Мы приехали туда в начале июня, в то самое время, когда из зимнего хранения вынимают моторные лодки, а к главной дороге подтаскивают лодочные трапы. В первые несколько недель по утрам я ходила к озеру и смотрела, как лодочники развешивают по бокам причалов кранцы [34], похожие на черные сосиски (когда борт лодки касался этих кранцев, слышался визгливый звук), а владельцы ресторанчиков достают из кладовых летние зонтики и убивают пауков, которые поселились в складках ткани за зиму. В восемь утра поверхность озера была похожей на стекло, а на мелководье вода была такой прозрачной, что было видно, как ползают по илистому дну раки. К десяти часам винты моторных лодок и лыжи водных лыжников превращали воду в пенистый суп. Озеро наполнялось подтаявшим снегом. Купаться еще было рано, разве что в гидрокостюме. И все же вряд ли можно было пройтись по пирсу, не увидев, как кто-нибудь из приехавших на лето детишек прыгает с дальнего края «бомбочкой». Через несколько минут мальчишки забирались на пирс, бледные и покрытые пупырышками «гусиной кожи».
Я не плавала. Я проводила лето на берегу, устроившись в заржавевшем шезлонге, который однажды нашла на берегу. Сидела в шезлонге и читала книги по списку, полученному в новой школе. «Мэр Кэстербриджа» [35], «Квартал „Тортильяфлэт“» [36] и «Урок перед смертью» [37]. Большую часть времени я была в одиночестве, но меня это не угнетало: для меня друзья всегда существовали в прошедшем времени. Каждый вечер моя мать облачалась в вечернее платье цвета кобальта, усыпанное блестками, с таким высоким разрезом сзади, что едва не были видны трусики. К нижнему краю декольте был приколот беджик с ее имением – «Лили». Мать садилась за руль и ехала сорок пять минут в штат Невада, где подавала запотевшие стаканы с джином и тоником игрокам в покер в казино «Фон дю Лак».
Помню, как она радовалась в первый вечер, вернувшись домой с чеком от хозяина казино, совсем как ребенок с новой игрушкой, которую не терпится всем показать. Я проснулась от запаха сигаретного дыма и дешевой туалетной воды.
Мать сидела на краешке моей кровати с конвертом в руках. Она помахала этим конвертом:
– Это чек, детка. Это зарплата. Совершенно законная, представляешь? – Она радостно открыла конверт и вытащила тонкий листок бумаги. Но стоило ей прочесть цифры на чеке, и радостное выражение ее лица пропало. – О, я не ожидала, что у них такой большой налоговый вычет. – Она еще несколько секунд рассматривала чек, но потом выпрямила спину и улыбнулась: – Ну да ладно. Конечно, я знала, что главное тут чаевые. Мне один парень сегодня дал зеленую фишку за выпивку. А это двадцать долларов. Я слыхала, что если приставят к столам, где игроки делают большие ставки, так там чаевые сотнями раздают.
Но я услышала в ее голосе нечто такое, что меня встревожило: едва заметный флер сомнения в том, что ради меня она выбрала правильный путь. Мать потянула за кончики воротника платья, и я увидела, что ее белая кожа по краю выреза расцарапана докрасна, чуть не до крови, блестками. И тогда я подумала: может быть, моя мать до сих пор не могла удержаться ни на одной нормальной работе не потому, что ее никуда не принимали без аттестата и резюме, а потому, что она сама не хотела работать от звонка до звонка.
– Я тоже найду работу, – заверила я мать. – Не стоит тебе работать в казино, если ты это ненавидишь.
Мать перевела взгляд на чек и покачала головой:
– Нет, я должна там работать. Это же ради тебя, детка, так что стоит того. – Она протянула руку и расправила мои волосы, разметавшиеся по подушке. – А твоя работа здесь – учиться. Обо всем остальном я позабочусь.
Моя учеба в North Lake Academy началась сразу же после Дня труда [38]. В этот день летние тучи исчезли за горой, на дорогах неожиданно пропали роскошные универсалы, а возле ресторанчика «У Рози» перестали выстраиваться очереди на бранч [39].
До школы меня довезла мать. После ночной смены в казино глаза у нее были красные, под ними размазалась тушь. Когда мы подъехали к входу, мать хотела припарковаться и пойти со мной. Но прежде чем она вытащила ключи из зажигания, я положила руку на ее запястье:
– Нет, мама. Я сама справлюсь.
Мать посмотрела на поток школьников, проходящих мимо нашей машины, и одарила меня лучистой улыбкой:
– Конечно, детка.
North Lake Academy была маленькой, прогрессивной школой старших классов, целью которой была «подготовка всесторонне обученных граждан мира». Основал эту школу магнат из Кремниевой долины, ушедший на пенсию в сорок девять лет и ставший филантропом и любителем-бейсджампером [40]. Кампус представлял собой коллекцию стеклянных построек, окруженных соснами. Школа расположилась в горной долине, на небольшом расстоянии от горнолыжного курорта. На сайте школы было множество громких слов – вызовы, самостоятельность, осуществление, работа в команде – и, конечно, хвастливые заявления о том, что двадцать процентов выпускников поступают в университеты Лиги плюща [41].