Сироты на продажу

Гордо подняв куклу, чтобы похвастаться ею, девочка снова улыбнулась, погладила грязной ручонкой потрепанную голову игрушки, прижала ее к себе, прислонилась к плечу Пии и закрыла глаза. Пия растерялась. Что теперь делать? Держать сиротку, пока она засыпает? Покачать? Малышка явно соскучилась по ласке и почему-то стала искать ее у Пии. Доверилась ей, как доверяли сестре Олли и Макс. От страха, пережитых страданий и любви слезы полились у Пии ручьями, и, стараясь сдержать их, она обняла девочку и стала качать ее туда-сюда. Она подвела братьев, нельзя оттолкнуть еще и эту крошку. Разве трудно приголубить ее? Через несколько минут девочка уже спала. Глядя в ее бледное грязное личико, Пия невольно гадала, как малютка попала в приют. Родители умерли? Или бросили ее? От одной только мысли об этом у Пии болело в груди.
Вдруг к ней с другой стороны площадки направилась девочка постарше с короткими косичками не толще мышиных хвостиков, и Пия вытерла глаза: не стоит показывать свои слезы, не то ее сочтут слабой. Вторая девочка подошла к крыльцу и села рядом с Пией, натянув на костлявые колени поношенное платье. Ее нос и щеки были усеяны веснушками.
— Привет, я Дженни, — представилась она. — А тебя как зовут?
— Пия.
Дженни указала на малышку:
— А это Джиджи. Ее настоящего имени мы не знаем, поэтому придумали новое.
Стараясь выглядеть дружелюбной, Пия слегка улыбнулась.
Дженни показала на другую девочку на площадке, с кудрявыми волосами и длинными ногами с бугристыми коленками:
— Ее мы зовем Колетт. Она тоже не говорит по-английски, но мы поняли, когда она назвала свое имя. — Она перечислила несколько других детей, мальчиков и девочек, и про всех пояснила, что они говорят на других языках. — Видишь вон ту темноволосую девочку, постарше, которая стоит в углу с сосновой шишкой в руках?
Пия кивнула.
— Это Айрис, она слепая. Говорят, ее давно уже перевели из другого приюта, там она и ослепла.
— Что же с ней случилось?
Дженни пожала плечами.
— Кажется, там над ней проводили медицинские эксперименты, связанные с туберкулезом.
— Кто? Родители?
Дженни покачала головой:
— Нет, какой-то врач.
У Пии перехватило дыхание.
— Как это? Я думала, приюты должны спасать детей.
— Да, я тоже когда-то так думала, — пожала плечами Дженни. — Но мы отбросы. Они могут делать с нами что угодно. Вот увидишь.
— Что ты имеешь в виду? А как же монахини? Разве они не должны обо всех заботиться?
— Просто постарайся не привлекать к себе внимание, — посоветовала Дженни. — Вот и все, что я могу тебе сказать.
Пия осмотрела площадку, и глаза снова наполнились слезам. Казалось, она увязла в кошмаре, от которого ей никогда не проснуться. Если в приюте Святого Викентия к детям относятся как к расходному материалу, неудивительно, что никто не стал помогать ей в поисках братьев.
— А что случилось с твоими родителями? — поинтересовалась Дженни, отвлекая Пию от страшных мыслей. — Они тоже подцепили «лиловую смерть»?
— Ты о чем?
— Так монахини называют инфлюэнцу, — объяснила Дженни. — У заболевших кожа становится лилового цвета. Многие из нас заразились, и три девочки умерли. И две монахини, которые за нами ухаживали. Я слышала, в лазарете еще остались больные.
У Пии пересохло во рту. Она почему-то считала, что обособленные места вроде приютов и психиатрических лечебниц защищены от инфлюэнцы. Теперь, когда выяснилось обратное, ей стало еще страшнее. От мысли о смертельном заболевании в таком месте, откуда не сбежишь, по коже побежали мурашки.
— Мама умерла от инфлюэнцы, — сказала она. — Но отец сражается на войне.
— Думаешь, он вернется?
Пия пожала плечами, но в горло у нее встал комок. Даже если вернется, здесь он ее никогда не найдет.
— А ты как сюда попала? — спросила она у Дженни.
Та взглянула в осеннее небо, словно что-то там искала.
— Помню только, как мама одела нас с младшим братом в нарядную одежду и привезла сюда. Сначала она нас навещала, обещала скоро забрать. Но потом просто перестала появляться. Это было два года назад.
Пии не верилось, что мать способна намеренно бросить своих детей. Но потом в мозгу вспыхнуло воспоминание: Олли и Макс в подполе, — и она чуть не вскрикнула. Разве имеет она право судить других? В животе разверзлась холодная пустота, и Пии показалось, что сейчас она потеряет сознание. Она сжала зубы и стала медленно и глубоко дышать, пытаясь успокоиться. Одно было ясно: она заслуживает наказания.
— Пия! — окликнула ее Дженни. — Ты меня слышишь?
Девочка заморгала и взглянула на собеседницу.
— Ах да. Мне жаль, что мама не вернулась за тобой. Это ужасно.
Дженни махнула рукой.
— Вот бы только знать, почему: с ней что-нибудь случилось или мы просто стали ей не нужны.
Пия оглядела остальных детей.
— Кто из них твой брат?
— Его здесь нет, — сказала Дженни. — Он исчез, когда мать перестала приезжать. Месяцами я каждый день спрашивала о нем у монахинь, но потом мать Джо сказала, что хватит надоедать им. Я так и не знаю, куда он делся.
Пия снова ощутила пустоту в животе. Раз Дженни не сообщили о судьбе брата, значит, окажись Олли и Макс здесь, ей тоже ничего не скажут. Она уже хотела заверить Дженни, что понимает ее чувства, но остановилась, внутренне сжавшись. Дженни не виновата в исчезновении своего брата, в то время как пропажа Олли и Макса лежит целиком на совести Пии. Никому в приюте нельзя рассказывать о том, что она натворила. Ее сочтут чудовищем. И будут правы.
— Сочувствую тебе. — Пия не знала, что еще сказать. Но тут ей пришло в голову: раз Дженни уже два года в приюте Святого Викентия, она успела изучить обстановку. — Ты не знаешь, здесь есть младенцы?
— Конечно, — ответила Дженни.
Пия резко вдохнула.
— И где их держат?
Дженни дернула плечиком.
— Не знаю, я никогда их не видела.
— Тогда почему ты уверена, что они здесь есть?
— Иногда по ночам я слышу, как они плачут.
По рукам у Пии побежали мурашки.
В эту минуту за их спинами монахиня открыла дверь и хлопнула в ладоши, отчего Пия вздрогнула.
— Девочки, заходите в дом! — крикнула монахиня. — Пора ужинать!
Дети на площадке бросили свои занятия или просто поднялись на ноги и медленно направились к крыльцу. Проходя мимо Пии, они поглядывали на нее одновременно с любопытством и сочувствием. Пия опустила глаза и встала, держа спящую Джиджи на руках, и тоже шагнула к двери. Монахиня вышла на крыльцо и преградила ей дорогу.