Туманы прошлого

– Боже мой, Логан… Боже… М-мой мальчик…
Логан шепнул тихое «мама», но прийти в сознание сил не было. Женщина бросила едва не ненавистный взгляд на спину мужа, стоявшего у стола.
– Что ты сделал из нашего сына!
– Охотника-оборотня.
Шон взял в руки склянку и оглядел стол. Сколько уже детей лежало на этом старом, деревянном столе из сколоченных досок. Сколько их привязывали здесь, чтобы вколоть этот страшный зверин, это бесценное противоядие от всех ядов. Сколько их умерло от передозировки.
– Наш малыш…
– Теперь он готов к внешнему миру. К НАШЕМУ миру.
– Он возненавидит тебя.
– Он скажет мне спасибо. Для охотника быть искусственным оборотнем – огромный дар. Он научится его контролировать. Сможет пробуждать сущность по своему желанию.
Шон обернулся и взглянул на сына, который беспомощно обвис на руках матери.
– А не научится – будет мучиться всю жизнь, обращаясь при малейшей вспышке гнева. И сгниет от голода сущности и ненависти к себе.
Эльза дрожала, она чувствовала на своей груди горячее дыхание сына. В глазах застыли слезы.
– Мы не можем вернуться в поселение, – шепнула она, наконец, пока Шон поднимал и складывал на стол то, что разбросал метавшийся в агонии сущности Логан.
– С чего бы это?
– Он… Если узнают, что он…
– Чудовище?
Эльза замерла, ее взгляд изменился. Между тем, Шон продолжил, постепенно сойдя на крик:
– Я дам ему понять, как выжить. Выжить среди тебе подобных неженок в розовых очках. Которые загубят в нем его начало, и когда он выйдет в мир, окажется вне этих стен – его заклюют ему подобные! Потому что ни ты, ни кто-либо другой никогда не сможете его к этому подготовить, потому что вы этого не понимаете!
– Не смей называть моего сына чудовищем.
Шон замер, перестав хмуриться. Он взглянул на жену, впервые увидев, какой страшный огонь горел в ее глазах. Впервые услышав сталь в этом голосе. Впервые услышав упрек. Сейчас Эльза была похожа на волчицу, защищавшую своего волчонка, который родился слабым, и которого было решено убить, потому что он не прижился бы в стае.
– Что ты знаешь о том внешнем мире? – голос Эльзы стал словно на тон ниже. – Ты думаешь, весь мир устроен так? Что все бегают за зверями, сами становясь ими? Есть обычная жизнь, Шон, и, если ты не видел иного мира, это не значит, что его нет. Ты сам вырос в нем – и уготовил эту же участь нашему сыну. По какому праву ты распоряжаешься его судьбой? Это его жизнь!
– По такому праву, что я его отец.
– А я его мать. И я не позволю тебе делать из моего сына чудовище.
– Он уже им стал. А теперь замолчи – иначе на наши голоса слетится вся нечисть из чащи.
Шон подошел к Эльзе и отобрал у нее сына, набросив на него плащ, обернув в него, и направившись к двери. Женщина поднялась не сразу, взглянув на ладони. На них осталось несколько шерстинок.
– Идешь ты или нет?
– Не разумней ли остаться здесь до рассвета? Сегодня ядовитая Луна.
– Кто из нас охотник?
Шон покинул хижину, Эльза последовала за ним. Ставни проскрипели им вслед.
Через несколько дней охотники из ближайшего поселения нашли в чаще разорванного зверями мужчину и мертвую женщину, очевидно, получившую смертельный удар когтем по виску. У груди она держала завернутого в плащ мальчишку, который так и не пришел в себя за эти несколько дней. Он дышал. Его отнесли в поселение. Определили в госпиталь. После – в приют.
До первого полнолуния. Когда мальчишка потерял человеческий облик, его забросили в карцер. Он просидел там два дня. А на третий, обратившись, сломал прутья и сбежал.
Больше Логана никто в этом поселении не видел. Скоро о нем забыли. В конце концов, он был всего лишь очередным одичавшим ребенком. Неудачным экспериментом самодура-родителя. Кому до него было дело?
* * *
– Вор! Ловите его!
Раздалось отчаянно громкое кудахтанье десятка куриц, из маленького окошка птичьего двора вылетело облако перьев. И через пару секунд за край открытого окна ухватилась чья-то крепкая рука. На подоконник вскочил молодой мужчина. В свободной руке он держал мешок, наспех завязанный потертой веревкой. Обернувшись на несколько мгновений на то, что происходило в амбаре, мужчина ушел от удара сапога, который в него бросили, и спрыгнул на землю, приземлившись на корыто, расплескав воду и побежав прочь.
– Держите его!
Перед ним выскочили несколько крестьян с вилами, преградив ему путь. Мужчина на пару мгновений замер, но после вдруг оттолкнулся от земли и перепрыгнул через возникшую перед ним живую преграду. Нападавшие в ужасе посмотрели ему вслед.
– Монстр… Зверь!
Мужчина стиснул зубы и бросился наутек, больше не прибегая к своей звериной прыгучести. Пару раз ему стреляли в спину, но промахивались. Один раз опалило землю возле его стопы, он почувствовал, как разнесло клочок почвы дробью. На первом же повороте в какой-то закоулок мужчина скрылся из вида, вскоре покинув поселение и добравшись до чащи. Спрыгнув в овраг, проехавшись по его склону и ободрав локоть, он лег на скат, закинув голову назад и отдышавшись, положив ладонь на грудь. Нащупав пальцами булавку, игравшую роль единственной пуговицы, на которой держался жилет из шкуры, мужчина расстегнул ее. Когда ему перестало быть так жарко после погони, когда восстановилось дыхание, он сел, улыбнулся, кинув мешок перед собой и развязав его. Он достал буханку хлеба и сразу же вгрызся в нее немного неестественно длинными клыками.
– Теряешь навык, не захватил с собой ни одной курицы.
Пробубнив это с набитым ртом самому себе, мужчина взлохматил и без того растрепанные волосы, часть которых была, как ни странно, забрана в крошечную косу под затылком – видимо, слишком щекотало шею. Наполовину опустошив мешок, мужчина отряхнул руки, подошел к ручью, который протекал в овраге, опустил руку под воду, набрал в ладонь воды и сделал несколько глотков, после умылся. Взглянув на свое отражение в воде, он приложил пальцы к подбородку, сам покрутив свою голову из стороны в сторону.
– Оброс. Скоро звери за своего будут принимать. Пора бриться, Логан, пора…
Уже много лет его поражало, сколь велика потребность человека разговаривать. Да, он был от человеческого существа дальше, чем многие, но потребность говорить с годами не исчезла.
Сколько лет он уже так жил? Он сам толком не помнил. Его все устраивало. Почти все. Кроме беспросветного будущего. Он готов был распрощаться с частью своей свободы. Которая сводилась к его никчемности.
Ему дали шанс. Но его нужно было заслужить.
Доказать.
Себе – в первую очередь.
Но как? Как найти тот сдерживающий фактор? Живя вдали от людей, он мог в любое время отдаться ярости сущности, выпустить боль и злость, перебороть человеческий голод, выйти на охоту. Мог бродить от поселения к поселению, радуясь своей скитальческой жизни, спокойно снося все досадные неудобства. Так как заставить себя отказаться от звериной сущности? Как доказать, что он – человек? И что ему можно доверять. Да, его слову поверят. Но ведь если он солжет…