Жена Тони
Чичи судорожно вдохнула. Крепко держа ребенка одной рукой, она молотила ногами в воде, отчаянно пытаясь нашарить свободной рукой плот. К ним уже приближался спасатель. Мальчик безжизненно качался на воде, скользкий, похожий на резиновую куклу. К тому времени, как до них добрался спасатель, губы ребенка успели посинеть. Он так и не открыл глаза. Спасатель что-то сказал Чичи, но она не слышала его указаний – казалось, она плавает в бутылке из толстого стекла, а мальчик, плот и спасатель где-то снаружи.
– Держитесь за плот! – повторил спасатель, приподнимая мальчика и укладывая его лицом вниз на спасательную доску.
Чичи подплыла к другому краю доски, чтобы не дать ребенку свалиться. Так они и поплыли к берегу: спасатель с одной стороны, а Чичи с другой, удерживая ребенка поровнее. Следом за ними прыгал по волнам на веревке плот.
Изо рта мальчика сочилась морская вода. На вид ему было не больше семи. На мелководье к ним бросилась мать, оттолкнув подругу и Барбару.
– Майкл! – крикнула она.
– Не подпускайте ее, – велел спасатель.
Барбара обняла молодую женщину за плечи, удерживая ее вместе с подругой. Казалось, все собравшиеся в тот день на пляже Си-Айла молча сгрудились на берегу, наблюдая, как спасатель делает искусственное дыхание мальчику, неподвижно лежавшему на доске, вытащенной на холодный песок.
Чичи встала на колени рядом с мальчиком. Спасатель начал давить ему на грудь и дышать в рот.
– Ну давай же, Майкл, – прошептала она ребенку на ухо. – У тебя получится. Давай, возвращайся.
Спасатель бережно и ритмично нажимал ладонями на грудь мальчика, пытаясь заставить его легкие работать.
Голубоватая кожа вокруг носа мальчика начала розоветь. Он дернул шеей. Спасатель помог ему повернуть голову набок, и ребенка немедленно вырвало морской водой. Он начал судорожно хватать воздух ртом. Чичи и спасатель помогли ему сесть. Спасатель легонько постучал по его спине. Мальчик наклонился и отхаркал еще немного воды. Вскоре, почувствовав жжение в горле, он схватился за шею и расплакался. Мать вырвалась из рук Барбары, подбежала к сыну, рухнула на песок рядом с ним и сжала в объятиях, сотрясаясь от рыданий. Грудь ребенка тяжело поднималась и опускалась.
Чичи села на корточки, не спуская глаз с сына и матери. Майкл свернулся калачиком в материнских объятиях, его бледно-розовая спина напоминала завиток ракушки. Он плакал. С каждым всхлипом ровная линия его позвоночника плавно шевелилась, как звенья цепи.
Спасатель знаком показал зрителям, что ребенок в безопасности. Толпа встретила это известие радостными возгласами. Чичи была уверена, что восторженный вопль раскатился по всему пляжу, до самого Уайлдвуд-Креста. Все стали лихорадочно обсуждать счастливый конец: «Будет жить!», «Ожил!», «Бедняга, чуть не умер!» Барбара забросала песком то место, куда ребенка вырвало, скрывая все следы происшествия. Спасатель погнал пляжников обратно к зонтам и покрывалам. Все с облегчением отошли от кромки воды. Значит, сегодняшний день все-таки будет самым обычным, без трагических происшествий.
Чичи продолжала смотреть на мать с сыном. Она закусила губу и почувствовала соленый вкус. Но это была не морская вода, а слезы.
– Сколько нас будет всего, Ма? – спросила Барбара, высовываясь из кухонного окна.
– Думаю, человек двадцать пять, но если придут Рапукки, то все тридцать, – улыбнулась ей Изотта, накрывавшая вместе с Чичи стол на заднем дворе их свежевыкрашенного дома в Кейп-Коде.
Скатерть в красно-белую клетку ровно легла на деревянную поверхность стола.
Изотта Донателли была итальянкой венецианского происхождения, но в свои сорок пять, проведя столько лет замужем за Мариано, неаполитанцев знала как облупленных. У нее были теплые карие глаза, бледная кожа, прекрасные белоснежные зубы и крупный прямой нос, какой часто встречается у северных итальянцев. Улыбка у нее была широкая и сияющая. Как и у дочерей, у нее были длинные темные волосы, однако тронутые сединой у висков; она их заплетала в косу и укладывала в узел.
– Ну как же так вышло? – посетовала Чичи. – Ты ведь вроде бы собиралась в этом году не дать числу гостей выйти из-под контроля, Ма. Я не хочу работать, когда у меня выдалась неделя отпуска. Хочу загорать и отдыхать.
Средняя дочь Изотты уже успела заколоть в пучок свои мокрые волосы, но пока оставалась в красном раздельном купальнике, открывавшем с полдюйма загорелой талии. Трусики, скроенные на манер мужских, как короткие шорты, заканчивались на середине бедер. Чичи надеялась провести время после обеда, укладывая волосы в прическу, чтобы затем влезть в сарафан и золотистые сандалии и протанцевать ночь напролет в павильоне на променаде.
– В этом и состоит проклятье жизни на побережье, – сказала Барбара, опуская на стол стопку тарелок. – Все лето напролет на пляж выбрасывает родственников.
– А кто вообще придет? – спросила Чичи, раскладывая столовые приборы.
– Кузены из Мичигана, – начала перечислять мать, попутно пересчитывая места и тарелки.
– Фермеры, – вставила Чичи.
– Сталелитейщики, – поправила ее Барбара.
– А в чем разница?
– Первые волокут корзины перцев для закруток, а вторые привозят каталог «Форд» с новыми моделями 1938 года, – мечтательно сказала Барбара. – Один подарок нам только прибавит работы, а вот другой – моя книга мечты.
– Кузина Джузи – помнишь ее, она дочь троюродной сестры моей матери, – так вот, она приведет свою кузину по мужу. Которая вышла за того типа из Италии примерно тогда же, когда мы с твоим отцом обвенчались. Его фамилия Армандонада, – пояснила Изотта.
– То есть с самой Розарией мы не в родстве? – уточнила Барбара.
– Я знаю! Нам надо просто открыть ресторан. Тогда, по крайней мере, мы начнем зарабатывать деньги, вместо того чтобы бесплатно кормить всех этих двоюродных и семиюродных родичей, – проворчала Чичи.
– Сын Розарии – певец.
Чичи сузила глаза:
– А он выпустил какие-нибудь пластинки?
– Об этом тебе придется спросить у его матери.
– А я ведь спрошу, ты же знаешь.
– Заранее сочувствую девушке, которой достанется такая фамилия. Звучит как название баржи времен Нерона. – Барбара последовала за сестрой, расставляя вазочки для салата. – Зачем вообще выходить за итальянца из Италии? Викторианство какое-то.
– Не знаю, Барбара, – улыбнулась мать. – Может быть, по любви?
– Для каждого человека любовь имеет свое, особое, значение, – напомнила ей Чичи. – Ты слышала о Монике Спадони? Родители просватали ее за парня, которого она в глаза не видела, из деревни, где она никогда не бывала, из семьи, которой она не знала, – и все это после одной-единственной фотокарточки, которая была прислана авиапочтой из Неаполя.
– А он был красивый? – спросила Барбара.