Тест Роршаха. Герман Роршах, его тест и сила видения
Уже работая репетитором, Роршах подумывал о том, чтобы стать учителем, как его отец, но был обеспокоен тем, что ему, возможно, придется учить детей религии. Он предпринял необычный шаг — написал Геккелю, прося у него совета, и знаменитый богоборец ответил: «Как мне кажется, твои опасения не имеют под собой почвы… Прочитай мою “Монистическую религию” — это своеобразный компромисс с официальной церковью. Мы должны дипломатично обходиться с чужим положительным мнением о господствующей религии (к сожалению!)».
Этот храбрый поступок семнадцатилетнего юноши вырос впоследствии в нечто большее. По воспоминаниям нескольких человек, близко знавших Роршаха, он спросил Геккеля, стоит ли ему поехать в Мюнхен, чтобы учиться рисованию, или же начать карьеру в медицине, — и великий человек посоветовал науку. Вряд ли Роршах, планируя свое будущее, полностью положился на совет незнакомого человека, и, насколько известно, он писал Геккелю лишь один раз. Однако основополагающий миф для карьеры Роршаха был рожден. Практический вопрос, касавшийся преподавательской работы, превратился в символический выбор между искусством и наукой, а самый влиятельный художник-ученый старшего поколения передал свой жезл художнику-психологу из поколения нового.
Глава третья
Я хочу читать людей«Насколько я понимаю, этот волдырь на горном склоне может в любой момент соскользнуть в озеро, с грохотом и запахом серы, как это случилось с Содомом и Гоморрой в стародавние времена», — Роршах явно не был в восторге от расположенного во франкоговорящей западной Швейцарии городка под названием Невшатель, где он провел несколько месяцев после того, как закончил школу в марте 1904 года. Многие немецкоязычные швейцарцы перед поступлением в университет брали дополнительный семестр, чтобы улучшить свой французский. Роршах хотел давать уроки латыни и на французском тоже, чтобы посылать больше денег домой. Он был одержим идеей поехать для обучения прямо в Париж, но строгая мачеха не позволила ему сделать этого. По сравнению с Шаффхаузеном, в котором Роршах чувствовал себя «настоящим ученым», невшательская Академия казалась скучной: «Не было глупее места, в котором я мог бы оказаться, чем эта унылая помесь Германии и Франции».
Единственным плюсом Академии являлся двухмесячный языковой курс, проходить который нужно было во французском Дижоне. Там Роршах время от времени захаживал в легальные во Франции бордели, для регулярного посещения которых он был слишком беден. «30 августа, — писал он в своем тайном дневнике, ключевые моменты в котором были, для еще большей тайны, зашифрованы при помощи стенографии, — посетил “дом терпимости”: красные фонари на узенькой аллее, красивый домик… проститутки повсюду [неразборчиво]; Tu me paye un bock? Tu vas coucher avec moi? [ «Купишь мне пива? Хочешь со мной переспать?»].
Именно в Дижоне произошел резкий поворот в интересах Роршаха. Вдохновленный русскими писателями, которых он читал в Шаффхаузене, Герман начал искать общества русских людей. «Все знают, что русские очень легко учат иностранные языки», — писал он Анне, и, что было важнее для молодого человека, который жил на чужбине совсем один: «Они любят поговорить и легко обзаводятся друзьями». Особенный интерес он вскоре стал проявлять к одному конкретному человеку, политическому реформатору и «близкому другу самого Толстого». «Этот добрый господин уже поседел, — писал Роршах, — и не просто так».
Иван Михайлович Трегубов, рожденный в 1858 году, был выслан из России и, как и сам Роршах, приехал в Дижон, чтобы учиться французскому. Роршах называл его «человеком глубочайшей души» и писал, что «хочет впоследствии извлечь выгоду из знакомства с ним». Трегубов был не просто другом Льва Толстого, а находился в самом центре его «ближнего круга», будучи лидером духоборов, — предельно пацифистской секты, в деятельности которой Толстой принимал участие на протяжении десятилетий. Это было первое столкновение Роршаха с настолько традиционалистским духовным движением. В России было много подобных сект и организаций: от староверов, флагеллантов, отшельников и странников до прыгунов, молокан и скопцов. Все они были лишены гражданских прав вплоть до революции 1905 года и преследовались либо подавлялись церковью и государством. Духоборы были одним из самых почтенных таких сообществ, ведя свою историю по меньшей мере с середины XVIII века.
В 1895 году Толстой назвал духоборов «явлением чрезвычайной важности», настолько возвышенными, что они являются «людьми 25-го столетия». Он сравнил их влияние с появлением на Земле Иисуса Христа. В 1897 году, за четыре года до вручения первой Нобелевской премии мира, Толстой написал открытое письмо шведскому редактору, утверждая, что деньги Нобеля должны достаться духоборам, а сам вернулся из заявленной ранее «отставки», чтобы написать свой последний роман «Воскресение» и отдать все доходы от него секте. К тому времени Толстой был не просто автором таких популярных произведений, как «Анна Каренина» и «Война и мир», но также духовным лидером, провозгласившим «очищение души». Он вдохновлял людей по всему миру носить простые белые рубахи, становиться вегетарианцами и работать во благо мира — быть «толстовцами». То, что он представлял собой для Роршаха и миллионов других, было не просто литературой, а моральным крестовым походом, цель которого — исцеление мира.
Трегубов открыл Роршаху глаза. «Наконец-то этот молодой швейцарец, который меньше всего в своей жизни заботился о вопросах политики, — писал он из Дижона, говоря о себе в третьем лице, — начинает понимать, что такое политика. Отдельное спасибо за это нужно сказать русским, которым приходится учиться так далеко от своего дома, чтобы найти свободу, которая им нужна». Вскоре он напишет: «Я думаю, окажется так, что мы увидим: Россия будет самой свободной страной в мире, свободнее, чем наша Швейцария». Он начал изучать русский, совершенствуя владение языком в течение двух лет, пока у него не было занятий.
Именно в таком контексте Роршах окончательно обнаружил свое призвание. У него уже возникало желание стать врачом. Анна вспоминала, как он сказал: «Хочу узнать, возможно ли помочь отцу». Но в Дижоне он понял: «Я больше не хочу читать просто книги, как я делал это в Шаффхаузене. Я хочу читать людей… Чего мне хочется — так это поработать в сумасшедшем доме. В принципе, почему бы и не освоить врачебную специальность полностью, но самая занимательная вещь в природе — это человеческая душа, а самое лучшее, что может сделать человек, — лечить эти души, больные души». Склонность к психологии была обусловлена не столько его профессиональными или интеллектуальными амбициями, сколько «толстовским» импульсом лечить души, а также близким общением с такими представителями русского народа, как Трегубов. Когда Роршах покинул «гнойник на склоне горы», он был намерен продолжить свое обучение в школе психиатрической медицины мирового класса, в городе, где проживала одна из крупнейших русских диаспор в Европе.
В конце концов Роршаху удалось наскрести достаточно денег, чтобы поступить в университет. Поскольку его отец был гражданином двух швейцарских городов, Арбона и Шаффхаузена, Герман мог рассчитывать на финансовую помощь от обеих коммун. Говоря конкретнее, это был величайший подарок, который могла ему дать склонность его родителей к перемене мест. Осенью 1904 года, за несколько недель до своего двадцатого дня рождения, он прибыл в Цюрих с ручной тележкой личных вещей и менее чем тысячей франков за душой.