Охотники за охотниками. Хроника боевых действий подводных лодок Германии во Второй мировой войне

На третий день погода стала невероятно прекрасной. Светило солнце, видимость была великолепной. Мы пришли в море, к которому стремились. Согласно полученным мной приказам, я должен был действовать у мыса Хаттерас, если позволят запасы топлива, а если нет, то восточнее.
Я шёл «самым экономичным ходом», который был жутко медленным. Но это не имело значения, времени у нас хватало… Кстати, расход топлива зависел и от погоды – а это уже кому как повезёт. Пока что везение нам сопутствовало.
Но не долго. Этот прекрасный денёк оказался последним из таких, что мы видели за долгое время. Мы шли по «Большому кругу» – самому короткому пути, но он считался в Северной Атлантике печально известным своей мерзкой погодой в это время года. Так что, как я уже заметил, наше погодное счастье оказалось недолгим.
Утро следующего дня было ещё прекрасным, и я мог позволить себе объявлять учебно-боевые тревоги, как я всегда делал по пути на позицию, потому что каждый раз обнаруживал, что четверть команды была довольно неопытной.
На следующий день ветер поменялся и начал дуть с северо-запада, запада, юго-запада – в общем, нам в лицо. Ну и мне пришлось, конечно, принять южнее…
Нас швыряло с борта на борт, вверх и вниз на огромных пятнадцатиметровых волнах. Корабль вынужден был в буквальном смысле слова карабкаться на горы, чтобы потом съезжать с них с головокружительной скоростью.
На мостике можно было выжить лишь в таком штормовом одеянии, которое немногим отличалось от водолазного, но и в нём мы быстро промокали до нитки. Но мы ничем не могли помешать холодной воде заливаться за шиворот. Люк в боевую рубку приходилось держать всё время закрытым – со всеми последствиями для воздуха в лодке.
Носовой отсек был настоящей разбойничьей пещерой. Запасные торпеды занимали все свободное пространство. Встать в полный рост там было невозможно. Пищу моряки принимали, присев за столом, который представлял собой доски, положенные на пару торпед.
Тарелки, кружки, ножи и вилки падали и исчезали в трюмах грязной воды. Нелёгкая была жизнь. Но хуже всего жилось в дизельном отсеке с его гулом и запахами горючего.
А ещё морская болезнь. У меня на борту был молодой курсант, он был бледный и измождённый и практически ничего не ел в течение двух недель. Большую часть времени он лежал, лишённый сил и эмоций, на койке. Я ничем не мог помочь ему, раз его желудок не собирался помогать мне. Но это меня беспокоило, конечно.
И вот в такой обстановке кок корабля показывал удивительное мастерство и проявлял пунктуальность в приготовлении пищи. К восьмому дню свежие продукты, за исключением лимонов, которые снабжали нас витаминами, у нас заканчивались, и в еде преобладали консервированные продукты, которые было гораздо легче готовить.
Предвидя долгий поход, я ввёл систему планирования рациона на несколько дней.
После еды мы валялись на койках, принимая меры, чтобы не скатиться с койки при качке. Моряки называли это «детсадом». Заснуть не можешь, читать не хочется. Дремлешь понемногу. И остаётся очень много времени на размышления о себе – а в этом мало хорошего.
Горючее оставалось решающим фактором. Если мы не могли идти в надводном положении – а идти быстрым ходом ценой повышенного расхода топлива было тоже сомнительным преимуществом, – то мы шли в подводном положении, пока батареи не истощались или воздух в лодке не насыщался угольной кислотой и мы вынуждены были всплывать. Кассеты с поташом я, конечно, берег до района боевых действий.
Идти в подводном положении и на соответствующей глубине – в этом было по крайней мере одно преимущество: лодка шла ровно и спокойно. И команда сразу оживала. В центральном посту разворачивались шахматные битвы, в старшинской кают-компании на столе появлялись карты, радисты начинали разгадывать кроссворды, залезая в словари и географические атласы, в первом кто-нибудь начинал бренчать на пианино, начинали переходить из рук в руки потрёпанные и испачканные в масле, зачитанные буквально до дыр иллюстрированные газеты и журналы.
Я пытался читать французскую новеллу, следуя школьному методу – вполголоса. Команда смотрела на меня с подозрением и задавалась вопросом, не рехнулся ли их командир за две недели пребывания в море.
Под поверхностью моря всё было тихо и мирно. Здесь мы более или менее могли полагаться на себя. И никакие штормы, никакой хитрый противник и никакая штаб-квартира с её непрестанными радиограммами не могли нас здесь достать…
Мы находились в море уже третью неделю. Люди из-за недостаточного питания выглядели бледными. [25] Чем ближе мы подходили к Ньюфаундлендской банке, тем хуже становилась погода. Барометр прыгал как ненормальный, с каждым днём становилось всё холоднее. Подводная лодка к северу от нас уже сообщила об айсбергах. Не хватало, чтобы мы воткнулись в один из них в темноте, в туманную ночь или в подводном положении. Электрообогреватели потребляли слишком много энергии. Физические упражнения, как универсальное средство против холода, на лодке не слишком-то годились, поэтому единственным средством было одеваться как можно теплее.
В этом смысле мой старпом был чемпионом. Как-то он умудрился напялить на себя пятеро кальсон и брюк, а учитывая, что и верхнюю часть туловища он защитил не хуже, то через люк на мостик он продирался с трудом. Но вот ноги у бедняги всё время мёрзли.
На финише этих всепогодных гонок мы попали в такой шторм, какого мне до тех пор видеть не доводилось. Ночь была чернее дёгтя. Страшный штормовой ветер сопровождался дождём и градом, лодка ложилась подветренным бортом боевой рубки на воду, словно парусная яхта. Все вздохнули с облегчением, когда мы погрузились в более спокойные воды, чтобы прийти в себя. Есть всё-таки свои преимущества в службе на подводных лодках!
Наконец мы прошли 55-й меридиан. Я доложил в штаб, что у меня попрежнему большой запас топлива, и мне приказали действовать у американского побережья между мысом Тиер и мысом Хаттерас.
Но пока что мы ещё туда не пришли.
Погода улучшилась. Стало теплее. Мы попали в Гольфстрим.
Мой старпом отметил день рождения. А поскольку он заведовал кухней, то мы устроили два праздника – в полдень и вечером. Кок умудрился даже сварганить торт. Чтобы иметь возможность в мире и покое порадоваться радостям жизни, я погрузился. И я опять порадовался тому, что служу на подводной лодке.
Неожиданно вскоре, во второй половине дня 17 марта, мы увидели свой первый пароход. Мы находились в акватории, где проходили британские суда, которые шли из Южной Америки в пункт формирования конвоев у берегов канадской провинции Новая Шотландия. Но я не рассчитывал увидеть какое-то из этих судов здесь. Когда я увидел это первое судно, я находился в безнадёжной для атаки позиции, далеко у него за кормой. Я собрался следовать своим курсом на запад, как судно стало совершать зигзаг и повернуло в мою сторону. С учётом его нового курса мне нужно было только погрузиться и пойти навстречу ему. Я находился на приличной дистанции от него, и при волне оно не должно было заметить моего перископа. Потом я понял, что это танкер примерно в 10 000 тонн и, конечно, вооружённый. Я подумал, что на него нужно две торпеды, и стал ждать, когда оно подойдёт на дистанцию выстрела.
Торпеды вышли из торпедного аппарата.
– Время! – доложил штурман.
И почти тут же раздались два сильных взрыва. Обе торпеды попали в цель. Пламя и столбы дыма поднялись в воздух на сотни метров. Поскольку не было прямой угрозы нападения с воздуха, мы всплыли на поверхность. По одному команде разрешалось подняться на верхнюю палубу подышать воздухом.
Танкер оставался на ходу. Руль, очевидно, заклинило влево, и танкер совершал медленную циркуляцию. Он был похож на смертельно раненое огромное чудовище.
Горючее, – вероятно, нефть, – вылилось в воду, и танкер двигался в море огня.
Никто из команды не остался в живых. Их смерть, слава Богу, была милосердно скорой.