Головы профессора Уайта. Невероятная история нейрохирурга, который пытался пересадить человеческую г
Однако успешная пересадка ноги или волшебство с сохранением конечностей невозможны без подавления иммунитета. Стоит заметить, что в те времена русские в основном проводили эксперименты по приживлению рук и ступней к тому же телу, от которого они отделены. В 1972 году в лаборатории В. В. Кузнецова были открыты ишемические токсины (вещества, накапливающиеся в тканях, лишенных кислорода, и способные вызвать смертельный для человека токсический шок): о своем открытии лаборатория не трубила, обращаясь с ним как с государственной тайной.
Может быть, в СССР и планировали создать банк тканей, но на тот момент работа еще не сдвинулась с мертвой точки. В ходе опытов с двухголовой собакой Демихов изучал возможности «прививки», но в основном ради шумихи. Мерилом его успеха можно считать то, что пленку разрешили вывезти из СССР и распространить за границей. Это на время задержало занесенный над ним топор. Но Демихову пришлось расплачиваться иначе.
Пленка шокировала не только Запад – советские люди тоже возмущались, глядя на Цербера. Институтский покровитель Демихова пришел в ужас и не захотел даже взглянуть на чудовище. Не прошло и года, как Демихов потерял работу в институте. Ему удалось найти место в «Сеченовке», и спустя еще год – благодаря престижу института – Демихов получил разрешение выехать на международную конференцию в Мюнхене. Его отпустили со строгим наказом: ни в коем случае не упоминать двухголовую собаку. Демихов ослушался и объявил о результатах своих экспериментов на конференции, материалы которой были опубликованы на Западе. Во-первых, это означало, что Демихов и его странные опыты стали официально известны за пределами СССР. Во-вторых – Демихов нарушил уговор. Он тут же получил клеймо «политически незрелого авантюриста» и по возвращении домой рисковал отправиться за решетку за разглашение государственной тайны, однако на сей раз его риск оправдался [183]. Работа Демихова вызвала ажиотаж во всем мире, и вскоре к нему начали стучаться журналисты из Life и The New York Times. Но даже такой успех был до обидного краток.
Милиция за ним не пришла, но Министерство здравоохранения закрыло его лабораторию, и в 1960 году Демихов перешел в Институт Склифосовского, где условия были совсем уже спартанские [184]. К 1964 году революционные разработки Демихова по реваскуляризации перешли к Василию Колесову, который вместо Демихова получит Государственную премию и прославится как один из пионеров кардиохирургии. Хуже того, бунтарское поведение долго мешало Демихову получить ученое звание, которое могло бы гарантировать более высокую зарплату и надежную работу. В отчаянии, без средств к существованию и под угрозой выселения из квартиры Демихов задумал суицид. Его остановило, по разным версиям, не то вмешательство близких, не то публикация его книги по трансплантологии (и ее перевод на английский и немецкий), не то прием в шведское Королевское научное общество в Уппсале. Впрочем, запоздалое мировое признание не спасло репутацию Демихова на родине. Прилетев в Москву, Уайт надеялся найти Демихова в крупном институте – талантливого ученого на передовой советской науки. А нашел изгоя.
Район Хамовники расположен к юго-западу от центра столицы, в излучине Москвы-реки. По сравнению с первыми напряженными днями Уайт гуляет по городу более или менее свободно (хотя по-прежнему с «хвостом» из незаметных – а на самом деле очень даже заметных – сопровождающих), удивляясь, как много сохранилось исторических зданий. Там и тут среди бруталистских бетонных коробок, в каких, например, располагаются некоторые лаборатории Московского университета, попадаются удивительные строения, пережившие бомбежки Второй мировой, большевистскую реконструкцию и даже пожар в наполеоновскую войну. По странной случайности хамовнические церкви уцелели, поскольку служили конюшнями для любимых арабских скакунов Наполеона. В СССР им нашли новое применение.
Напротив больницы возвышается светлый кирпичный купол, со всех сторон окруженный стальной изгородью. Храм Преподобного Димитрия Прилуцкого построили в 1890 году по проекту архитектора Константина Быковского из Московского университета, чтобы бедняки могли отпевать своих родных рядом с больницей, где те умирали. В этом приземистом здании с толстыми стенами и простыми фасадами тоже содержат животных, но уже не лошадей. Это здание, классифицированное Министерством здравоохранения как «бесполезное», служит лабораторией почти забытому Владимиру Демихову [185].
«Ко мне нечасто заходят», – говорит Демихов, сияя улыбкой. И особенно редко у него бывают знаменитые заокеанские хирурги. Уайт растерян: человек, ради встречи с которым он проделал весь этот путь, считает, что это Уайт – знаменитость. Вот он обхаживает американского гостя, с неподдельным восторгом показывает подопытных – собак с пересаженными органами, рассказывает, над чем работает сейчас, оставшись без государственного финансирования. Теперь большинство хирургических инструментов Демихов изготавливает сам, а записи ведет в конторских книгах с пестрыми картонными обложками [186]. Однако при полном отсутствии современного оборудования Демихов разработал 24 методики пересадки дополнительного сердца в грудную клетку собаки, из которых 22 оказались успешными.
Уайт не верит глазам. Как же этот русский умудрился достичь таких результатов, если у него в лаборатории нет ни оксигенатора для сердца и легких, ни охлаждающего оборудования? [187] Уайт как никто представляет себе потребности мозга в кислороде, а при операции на сердце без полноценного искусственного кровообращения приток крови к голове на какое-то время прерывается. Это приводит к слабоумию, и во избежание таких последствий Уайт при операциях по изолированию мозга использует сложнейшую аппаратуру. Чем дольше идет операция, тем выше риск поражения мозга. Демихов только пожимает плечами. Техники нет, и он выходит из положения, выполняя манипуляции быстрее. Возможно, на сегодня это самый быстрый скальпель в мире.
Демихов пересаживал едва ли не все органы тела, обходясь самым жалким бюджетом [188]. Уайт вынужден признать: в том, что Россия не оказалась сокровищницей секретных медицинских достижений, вины ученых нет. Демихов – величайший талант, но ему не дали развернуться: виноваты и политическая ситуация, и его собственное неверие в западные работы об иммунном ответе. Чего еще достигли бы русские, если бы их ученые не боялись и получали достаточное финансирование? Сколько теряет общемировой прогресс из-за того, что ученые живут впроголодь? Уайт ожидал встретить в России соперника, а встретил чудака, с которым почти подружился. Впоследствии он будет неизменно отзываться о Демихове как о человеке обаятельном, любезном и открытом, несмотря на засилье секретности. «Он должен быть признан во всем мире, а в Америке даже не знают его имени», – сокрушался Уайт [189]. О Демихове просто забыли, и его Цербер остался лишь цирковым трюком – без всякого практического применения.