Янтарные небеса

– Мы должны идти, – тем не менее, спокойно и твердо произнесла она и, схватив Джейка за руки, потянула на себя.
Тяжело дыша, он кое-как сел.
– Почему мы остановились? – тут же набросился он на Джессику. – Я же говорил тебе…
– Не волнуйся, я нашла убежище. Но тебе придется пройти некоторое расстояние.
Джейк взглянул на нее так, словно она потеряла рассудок, но у Джессики не было сил с ним спорить.
– Пошли, – проговорила она, сунув ему в руку шест. – Опирайся на шест. Я знаю, ты сможешь дойти.
После многочисленных безуспешных попыток Джейку наконец удалось с помощью Джессики выбраться из лодки. Он стоял, тяжело опираясь на шест, собираясь с силами. Пот градом стекал по его лицу. Джессика предусмотрительно взяла из лодки седельные сумки и, повесив их на шею как сбрую, крепко обхватила Джейка за талию, ласково приговаривая:
– Это недалеко. Ты дойдешь.
Казалось, короткое расстояние между береговой линией и хижиной им не преодолеть никогда. Несколько раз ноги у Джейка подкашивались и он готов был рухнуть на землю, но Джессика поддерживала его. Быстро темнело, но даже в стремительно сгущавшихся сумерках лицо Джейка выделялось белым пятном, а глаза полыхали болью. Он не справится, с отчаянием думала Джессика. А если он потеряет сознание, прежде чем она успеет затащить его в хижину, она уже ничем не сможет ему помочь.
Но Джессика недооценила силу воли Джейка. Он преодолевал боль и головокружение с такой же яростной решимостью, с какой боролся со змеями и аллигаторами с самого начала путешествия. Ему удалось забраться по лестнице, хотя каждое движение причиняло нестерпимую боль. Джессика поддерживала его сзади, нашептывая всякие ободряющие слова. Волнение и страх, что он так и не доползет до спасительного убежища, нарастали в ней с каждой секундой.
– Осталось совсем немного, – шептала она. – Мы почти добрались…
Преодолев наконец подъем, они оказались на ветхом крыльце. Джессика толкнула дверь в хижину, и она легко поддалась. Джейк, у которого, похоже, больше не осталось сил, тяжело повис на Джессике, и ей пришлось почти втаскивать его внутрь. В хижине царила непроглядная мгла. Когда глаза Джессики привыкли к темноте – а произошло это довольно быстро, – она разглядела убогую обстановку: стол, стул с высокой спинкой, печурка, а в самом дальнем углу – гамак. Собрав последние силы, Джессика подтащила Джейка к гамаку, на который тот тяжело рухнул.
Несколько секунд Джессика стояла, наклонившись над ним. Он тяжело дышал и опять впал в забытье. «Господи, как же помочь Джейку?»
На столе стояла лампа. Отыскав в седельной сумке спички, Джессика зажгла ее и внимательно огляделась, надеясь найти хоть что-нибудь, чем бы можно было обработать и перебинтовать рану.
Обстановка хижины была самая что ни на есть спартанская. Пахло сыростью и плесенью. Над железной плитой низко висела полочка, на которой стояло несколько горшочков с засохшими остатками еды. По стенам были развешены капканы всевозможных форм и размеров, при взгляде на которые Джессику передернуло; на полу у плиты валялась пыльная медвежья шкура. На столе она увидела несколько острых ножей весьма зловещего вида. Выбрав самый большой, Джессика направилась к своему подопечному. Для начала нужно было разрезать ботинок. Джейк был плох. Он лежал, абсолютно ко всему безучастный. Самое ужасное – начала подниматься температура.
– Мне ужасно жаль, Джейк, – прошептала Джессика и, стиснув зубы, принялась разрезать мягкую кожу ботинка снизу вверх.
Джейк застонал: кровь уже успела засохнуть, и действия Джессики причиняли ему острую боль. При тусклом свете лампы Джессика внимательно осмотрела рану.
От середины икры вниз нога распухла чуть ли не вдвое. Кроме того, она была какого-то багрово-синего цвета. Из многочисленных глубоких ранок сочилась свежая кровь. Она смешивалась с уже засохшей кровью, так что на глаз невозможно было определить, началось заражение или еще нет.
Джессика решила промыть ранки и продезинфицировать виски.
– Какого черта! – закричал Джейк, когда боль от спиртного разлилась огнем по всей ноге.
– Виски поможет предотвратить заражение крови, – пояснила Джессика и снова плеснула на раны. На сей раз Джейк, стиснув зубы, терпел.
– Дай-ка мне фляжку, – слабым голосом проговорил он, протягивая руку.
Поколебавшись, Джессика выполнила его просьбу. Приподнявшись на локте, Джейк сделал щедрый глоток и снова рухнул на кровать, тяжело дыша.
– Черт подери, женщина, ты что, хочешь убить меня?
Джессика воспрянула духом: это было первое полное предложение, которое Джейк произнес после нескольких часов, наполненных лишь стонами и отрывистыми междометиями.
– Что ты сделала с моим ботинком?
– Разрезала, – спокойно ответила Джессика.
Джейк разразился потоком ругательств, и Джессика вздохнула с облегчением: раз ругается, значит, чувствует себя лучше.
Однако эта вспышка, вызванная, по всей видимости, воздействием спиртного, быстро прошла. Джейк замолчал, с трудом переводя дух. Джессика принялась искать, чем бы ему перевязать ногу.
– Где это мы? – спросил Джейк слабым голосом несколько минут спустя.
– Думаю, в хижине охотника.
– Хоть какие-нибудь признаки жизни есть?
Джессика покачала головой:
– Нет, но я уверена, что хозяин ее рано или поздно объявится. А пока он не вернулся, мы можем здесь отдохнуть.
Джейк помолчал, собираясь с силами, потом спросил:
– Как ты нашла ее?
Джессика нашла наконец какие-то лоскутки, не очень грязные.
– Я знала, что она где-то должна быть. Ведь если есть капкан, значит, должен быть и тот, кто его поставил.
Джессика наклонилась над Джейком. Ей показалось, что в его затуманенных болью глазах мелькнуло восхищение. Губы Джейка дрогнули, будто он собрался улыбнуться. Но как только Джессика осторожно взяла в руку его ногу, плотно сжал губы и устало закрыл глаза.
– Дай еще… виски, – выдавил он из себя.
Джессика покачала головой, хотя сердце ее разрывалось от боли.
– Не могу, Джейк. Мне нужно смочить повязку.
– О Боже! Нога прямо горит.
Смочив тряпочку виски, Джессика аккуратно наложила повязку.
– Еще немного потерпи, – прошептала Джессика, увидев, как Джейк вцепился руками в веревки гамака.
На дне фляжки виски осталось на пару глотков, и она, поддерживая ему голову, дала ему пригубить. Какое счастье, что он за время путешествия по большей части не вспоминал о заветном напитке! Что бы они сейчас делали?..
Джейк уронил голову Джессике на колени, и она ласково гладила по его спутанным волосам. Голова у бедолаги кружилась от слабости, по телу равномерно, как биение сердца, проходила пульсирующая боль.
На шершавой стене прямо перед ним в углу висела густая паутина. Джейк видел этот угол отчетливо, а вот остальная, большая часть комнаты и лицо Джессики меркли в желтовато-белесом свете лампы. Джейк чувствовал на себе ласковое прикосновение пальцев Джессики, но не ощущал тепла ее ног. Он боролся с болью и пытался удержать ускользающие проблески сознания, и борьба эта отняла у него все силы. И вскоре он понял: бороться с болью бесполезно, лучше принять ее как друга, нежданно-негаданно заявившегося в гости.
– Ах, Джессика, – пробормотал он после продолжительного молчания, – ну почему, черт подери, мы должны помирать в таком паршивом месте?
Джессика собралась было ответить, но поняла, что вопрос риторический. У Джейка начинался бред. Что ж, может, это и к лучшему – не так будет чувствовать боль.
Джейк закрыл глаза, устав бороться с неизбежным, однако обрести покой оказалось не так-то просто. А слова продолжали литься из него бурным потоком. Он и сам не понимал, почему это происходит, просто возникла потребность говорить и говорить, и он не стал ей противиться.
– Я всегда, даже мальчишкой, был сущим дьяволом, – деловито пробормотал он, – а вот Дэниел – образцовым мальчиком. Он пошел в мать, а я – в отца. Отец мой был сварливым необразованным стариканом, хотя и владел огромным ранчо. Маме так и не удалось, как она ни старалась, придать ему светский лоск… Мамы своей я не помню. Она умерла, когда я появился на свет, но мне всегда казалось, что я ее знаю. Имя ее было известно в Техасе каждому, ее не забыли и после смерти. Это мама заставила отца построить красивый дом, разбила роскошный цветник, заставила слуг ходить по дому в обуви, купила пианино. О ней ходили легенды. Как бы мне хотелось ее знать! Может, я стал бы тогда совсем другим. Кто знает?