Все познается (СИ)

Вообще-то умер Гарри буднично и просто. И гибель его была вполне закономерной — не то чтобы он тогда об этом задумывался. Не до того было, он с головой провалился в омут горя и депрессии, плохо спал, почти не ел и, если честно, совершенно не представлял, что делать и что теперь будет.
Вокруг копошились такие же вялые и заторможенные ученики — те, кто выжил, — и Гарри, провалившийся в свое горе, не замечал, что жизнь-то бурлит. Не хотел замечать, идиот.
Ему было плохо, дикий забег от Волдеморта с подручными закончился бойней, Гарри, вроде, победил, но у этой победы был вкус пепла. Его окружающее не интересовало, его, как любого подростка, волновало личное, вот только он тогда не учел, что у Избранных личного не бывает, да и сами Избранные не принадлежат себе, являясь сплошь общественными. Пока дети плакали от кошмаров, взрослые как-то слишком быстро и резво занялись делами.
И Гарри так же резко и очень неприятно для собственного самолюбия обнаружил, что оказался не у дел.
Он никого не интересовал, никому не был нужен, никто не спешил с ним общаться. Гарри вдруг — опять вдруг! — понял, что у всех есть какие-то интересы, дела, жизнь, а он в эту жизнь не вписывается никоим образом. Шли какие-то процессы, суды, до которых его не допускали, хотя он даже пытался настоять. Но Шеклбот только смерил его равнодушным взглядом и отмахнулся, раздраженная Макгонагалл лишь пнула в сторону развалин Хогвартса, требуя помощи в восстановлении, в том числе и денежной, ученики отмахивались и не желали с ним разговаривать, мисс Блэк забрала Тео, о котором неожиданно вспомнил Гарри, и уехала. Идти ему тоже было некуда: дом на Гримуальд-плейс разрушен, жить в Хогвартсе не позволили, а податься к тете Петунии… Он приехал, только чтобы увидеть, что в доме живут совершенно чужие люди.
Пришлось вновь возвращаться в магический мир, унижаться перед гоблинами, ополовинившими содержимое его сейфа — он же не думал, что воровство и прочее сойдут ему с рук? Ну, почему-то думал, но теперь пришлось платить. Теперь Гарри ютился в снятой комнатке, отлично вписавшись со своим потрепанным видом в стройные ряды магических нищих и бомжей. Потом неожиданно оказалось, что Министерство почему-то конфисковало дом Сириуса, и не только его, победители обдирали побежденных как липку, и Гарри, чувствующий себя готовой взорваться бомбой, ринулся к Шеклботу, требуя пресечь беззаконие, как завещал Дамблдор. Свежеиспеченный министр, ранее бывший таким хорошим товарищем по Ордену Феникса, смотрел на истерящего Гарри терпеливо-брезгливо, как на проблемного ребенка. Впрочем, не то чтобы он это заметил — нервный срыв просто сорвал стоп-кран. Может, все бы и обошлось, вот только Гарри вякнул что-то о том, что он чего-то там требует, и отношение тут же изменилось. Шекклбот покивал, выразил сочувствие, а через день Гарри неожиданно пригласили в Отдел Тайн. Якобы Арка заработала, и есть шанс вернуть Сириуса. Ну, он и ломанулся, идиот, и так и не понял, кто именно его пнул, проткнув ножом для верности: невыразимец или министр лично. Он свалился в матовую, полную шепотов темноту, а где-то там остались и Бузинная, и его личная палочки, и мантия-невидимка, ведь по правилам нельзя допустить влияние магических артефактов друг на друга.
Он даже думал, что все, конец, но оказалось, что это только начало.
Очнулся Гарри в подворотне, грязной и воняющей, и таким же грязным и вонючим был он сам. Кровь была, рана была, но не на спине, а на животе, с головы сочилось, челюсти распухли, и Гарри пополз вперед, скуля и хрипя, едва не попав под машину. Вокруг говорили со странным акцентом, его затормошили, потом повезли, потом обследовали и даже лечили.
На все вопросы он только молчал, потому как выяснилось, что вокруг почему-то Америка, но это не было самым страшным. Самым страшным оказалось то, что теперь Гарри не узнавал себя в зеркале, и он стал обычным человеком.
И вот именно последнее его и сломало.
Потом, через годы, бывший Поттер, вспоминая те, первые дни в чужом мире, только цинично смеялся. Как же! Мелкий мажонок, Избранный, считающий себя пупом земли, вдруг обнаружил, что стал как все. Обычным. Просто Гарри.
 
О, это кокетство! Как он ломался, словно престарелая кокотка, когда поправлял восторженных почитателей, говоря, что он не мистер Гарри Поттер, не Избранный, а просто Гарри. Да, так и говорил.
— Зовите меня просто Гарри.
А сам в глубине души упивался своей избранностью, тем, что ему сходит многое с рук, тем, что его дружбы и внимания ищут, не замечая понимающих ухмылок взрослых.
Оказалось, что быть «просто» — не слишком-то и просто. Беспризорник, изредка посещающий муниципальную школу, состоящий с детства в бандах, Брок Рамлоу — а именно таким оказалось имя его нового тела, — никому был не нужен.
Тогда Гарри сломался еще раз. Выяснилось, что без магии маги представляют собой жалкое зрелище. Выяснилось, что Гарри настолько привык пользоваться магией, что теперь оказался практически беспомощным. Из больницы его выперли сразу, как смог передвигаться, и Гарри-Брок остался один в этом чужом и полном опасностей мире.
Гарри Поттер считал себя несчастной жертвой произвола взрослых? Брок Рамлоу был сиротой, росшим на улицах, зубами и кулаками выгрызающим у сотен таких же, как он, конкурентов кусок съестного. У него не было ни образования, ни каких-то особых талантов. Выброшенный на те же улицы Гарри только теперь, голодая и замерзая, смог оценить, насколько чудесным было его детство и юность. Тетя Петуния гоняла его по домашнему хозяйству? Она научила его работать руками, обихаживать себя и дом, готовить, стирать, делать покупки и прочее. Да, она его не любила, но она и не обязана была его любить. Кто он ей? Подброшенный на порог племянник? Без документов, без содержания, без ничего, только с требованием растить и воспитывать этого кукушонка, пока он не вернется в магический мир, туда, где простецам нет места.
Он и вернулся, не думая о тратах, о том, что магические выбросы постоянно приносили одни убытки семье, что работал только Вернон, а тетя сама содержала дом и сад, обихаживала троих засранцев-мужиков, и все в условиях экономического кризиса. У него были еда, крыша над головой и одежда. Да, любви не было, так что? На улицах Гарри такого наслушался и насмотрелся, пытаясь выжить, что понял: по сравнению с другими он жил, как принц.
Только теперь, воруя, нанимаясь на самую тяжелую, грязную и малооплачиваемую работу, ведь без образования о хорошем месте и мечтать нечего, Гарри оценил, сколькому его научила презираемая им Петуния. Та, что терпела подкидыша, не имея возможности даже отдать его в другую семью или приют: почему-то теперь воспоминания о том, как Дамблдор заставлял скакать стаканы на головах Дурслей, вызывали только стыд. А доброму магу, светочу и прочее, магглолюбцу и стороннику интеграции двух миров, стыдно не было. И применять магию против не способных защититься людей — тоже.
Гарри понял это лишь теперь, проведя на улицах год, видя, как люди унижают и убивают друг друга. Тяжелый и страшный год, выбивший из него романтическую чушь. Теперь оказалось, что воровать не так-то просто без магии, что работать руками — еще тяжелее, что поступить в колледж или еще куда ему не светит, ведь отсутствовали базовые знания. Слишком быстро Поттер забыл то, чему учили в начальной школе, в мире магии не нужны были естествознание с географией и химия с физикой. Там не учили математике и геометрии, чистописанию и истории обычного мира. Гарри смотрел, как парни и девушки из кожи вон лезут, пытаясь заработать на стипендию, получить гранты, и вспоминал, как страдал фигней на уроках, ведь зачем, если есть Гермиона, которая побухтит, но проконтролирует выполнение домашней работы. Впрочем, не то чтобы магические науки ему теперь пригодились. Разве что латынь, да и той учили крайне усеченно — в магическом мире рулило домашнее образование, а также личное обучение у мастеров — все то, о чем Гарри и слышать не хотел.
Именно тогда, трясясь в какой-то ночлежке, где пришлось кулаками выбивать право согреться, Гарри впервые заплакал, вспоминая все то, что не ценил и утратил. Теперь даже тетка, часто наблюдающая за ним с каким-то тоскливым обреченным отчаянием, казалась родной и близкой, и он впервые осознанно поблагодарил ее. Осознанно, искренне раскаиваясь в том непонимании, заботливо созданном другими людьми, что так усложнило им обоим жизнь.