Воин из Ниоткуда (СИ)
Олег Владимирович Никифоров
ВОИН ИЗ НИОТКУДА
Посвящается моей любимой жене Оленьке-Аленке, ее отцу Никонову Александру Михайловичу, чья жизнь стала примером для нашей семьи, а также моим близким друзьям, ставшим прототипами героев книги.
Ты прешь на рожон,Ты лезешь в штыки,Пытаясь свою доказать правоту.Ты хочешь в обгон,Ты рвешь напрямкиИ в жизни ты мечешься, словно в бреду.Ты ищешь свой смысл,Ты не хочешь как всеИ годы досадно впустую терять.А тебе говорят:«Сгоришь ты в огне.А правду твою и в раю не сыскать.Ты послушай, сынок,Мой совет старика.Скинь с себя пелену своих снов.Тебе бы родитьсяВ былые века,А здесь твой товарищ — одиночества зов».И болью всколыхнулисьВ тебе их слова.Ведь путь столетий необратим.Не раз тебе снилисьБылые века,Где конь — твой товарищ, и меч — побратим.И взвоет в смятеньеМятежна душа.«Здесь я чужой, там был бы своим!О, Боги, за что мнеТакая судьба!Я там бы за правду в сраженья ходил!»И небо ответит:«Подумай, сынок.Не так уж и легок будет тот путь.До истины светлойИ там он далек.Там лжи и насилья кровавая жуть.В том мире такжеТы будешь чужим,Счастья тебе и там не найти.Ведь стать тяжелоВезде своим,Куда бы тебе не придти».Ты смотришь упрямо,Ты рвешься настырно,Не многим лишь веря и путь освещая другим.Смелее иди же,Ты встретишь таких жеИ будешь для них своим!ПРОЛОГ
— Ну и сколько еще тащиться до этой твоей пещеры?
— Не тащиться, а идти. И всего-то около пяти километров осталось. — с обидой в голосе ответил Макс. Нытье Андрюхи его начинало раздражать.
— Чего? Да ты чё, одурел что ли? Это же еще час с лишним пилить! И это по такой жарище?! Ну, вы придурки! И связался же я с вами на свою голову.
— Сам ты придурок. Знал же, что пешем пойдем. — слегка прикрикнул на него Олег. — Так что топай и наслаждайся природой. А то гниешь в своем городе.
— Сам ты гниешь. — добродушно огрызнулся Андрей, как говориться, не ради ссоры, а чтобы не остаться в долгу. — Лучше бы на рыбалку пошли. У нас в деревне такая рыбалка — не оторвешься. А я ведь вас звал!
— Да иди ты со своей рыбалкой. Знаешь же, что я к ней равнодушен.
— И я тоже. — добавил Макс, поправляя рюкзак на плече.
— А ну вас… — махнул рукой Андрюха, и дальше троица двинулась молча. Данная перепалка не произвела на друзей никакого действия, и настроения им ничуть не убавило. Что же касается ворчания Андрюхи, то оно не выходило за рамки обычного. А вообще не мешало бы познакомиться с ними поближе.
Так, сама по себе, эта троица ничего особенного (по крайней мере, внешне) собой не представляла. Всем троим шел двадцать третий год, и они, можно сказать, только-только переступили порог молодости. Пора наивной и прекрасной юности осталась позади. Хотя как сказать…
Макс — высокий стройный брюнет, даже под весом рюкзака сохраняющий грациозную походку — являл собой образ аристократа начала прошлого века. Открытый лоб, узкое лицо, тонкий прямой нос, слегка впалые щеки и острый подбородок, а главное умные, с легкой задумчивостью, серые глаза подчеркивали этот образ. А ранняя наследственная залысина и небольшие усы придавали лицу определенный отпечаток взросления. Профессия журналиста также накладывала свой след. После гибели отца, моряка-подводника, Макс ушел в религию. Друзей среди сверстников у него практически не было, и он все больше замыкался в себе и вере, она и стала его опорой в жизни.
И здесь полной противоположностью ему был Андрей. Среднего роста, худощавый, немного сутулый, он создавал впечатление закомплексованного человека, неудачника по жизни. Русые, зачесанные на бок волосы, острое скуластое лицо, острый нос, тонкие губы и небольшие зеленоватые, с прищуром, глаза отнюдь не способствовали перемене первоначального впечатления, а вечное брюзжание и недовольство только его усиливали. И лишь друзья знали, что скрывается под этой внешностью. Не сказать, чтобы она была обманчива, но, тем не менее, она была односторонняя. Обратная сторона медали заключалась в том, что Андрей обладал большим скрытым чувством оптимизма, был пофигистом почти во всем, а также добродушным и веселым малым. Он умел радоваться по мелочам, оставаясь тем не менее, внешне недовольным всем и вся, ругая все, на чем свет стоит. И при всем при этом умудрялся постоянно попадать в дурацкие ситуации, а иногда и просто сам их создавать.
Так что они запросто могли бы пройти мимо, не обратив друг на друга никакого внимания, что совершенно неудивительно. Да и прошли бы, если бы не одно «но». И этим «но», а также своеобразным связующим звеном был третий, хотя и в список противоположностей внес немалую лепту. Олег был одного роста с Максом, но более крепкого телосложения. Каждое его движение отдавало уверенностью и твердостью, и при всем при этом походка у него была мягкая, кошачья, хотя и казалась внешне довольно вальяжной. Черные, слегка волнистые волосы, смуглая кожа, как после загара, черные пышные усы и темно-карие глаза делали его похожим на выходца с Востока. Но себя он считал настоящим казаком, и кудрявый чуб был, по его мнению, тому доказательством. Ни в какое казачество Олег, конечно, не входил, как он сам говорил, в его крови столько намешано, что можно хоть куда, и в тоже время никуда. Там были и казаки, и дворяне, и даже цыгане. Своим спокойствием, уверенностью, мягким лучистым взглядом он притягивал к себе людей как магический шар. Но стоило произойти чему-нибудь серьезному, и его взгляд становился холодным и властным. И почти черные, глубоко посаженные глаза с длинными ресницами и сдвинутые на переносице густые черные брови лишь усиливали его. Наверное, поэтому, одни считали его чуть ли не душой компании, а другие называли страшным человеком и обходили стороной.
К дружбе Олег относился трепетно и считал, что ближе Макса и Андрея у него никого нет, хотя иногда не понимал ни того, ни другого. С Максом они вместе заочно учились в университете на истфаке, сидели за одной партой, упорно спорили на разные исторические темы, особенно касающиеся происхождения славян, часто приходя в конечном итоге к общему мнению и полному согласию, что практически не случалось в их религиозно-филосовских спорах. Олег считал себя приверженцем единого космического разума, и его вольное учение было смесью буддизма, православия и язычества, что воспринималось Максом в штыки, но им хватало благоразумия не переводить «ученые разногласия» на личные отношения.