Кит на пляже

– Простыл, простыл. Фу, гадость.
Мама смеётся. Папа смеётся. Я улыбаюсь, потому что знаю: это я виновата, что он простудился. А Игорь повторяет, как будто знает, о чём я думаю:
– Апчхи! Фу, гадость! Ничего страшного, ничего страшного, Ника!
Когда мама убирает тарелки со стола, папа смотрит мне в глаза и говорит:
– Ника, прости меня. Я ни на кого в жизни никогда не поднимал руку. И был уверен, что и не подниму. А тут как будто само… Я слышал и знал всё, что ты говоришь. Прости. На самом деле это я сам себя ударил.
– Ага, а больно-то было мне, – не сдерживаюсь я.
Папа грустно усмехается.
Мама садится рядом:
– Мы ошиблись. Трудно быть родителем, – говорит она. – Ну, сама ещё поймёшь.
– И вы простите, – неуверенно говорю я. Я бы им ещё с удовольствием сказала, что и девочкой быть тяжело. Особенно в такой семье. Особенно если все считают, что ты уже взрослая, хотя на самом деле нет. Нигде не сказано, как стать взрослым. Этому нельзя научиться. Я думала, что ты взрослый, если стараешься быть лучше всех, если делаешь то, чего от тебя ждут, думала, что это легко… Но нет. Я бы им с радостью это всё рассказала. Но ведь они и так знают, наверное. И они когда-то были детьми и подростками. Но если они это знают, почему они мне не помогут? Почему я не могу им сказать, что мне нужна их помощь?
Это их «прости» убрало что-то тяжёлое с моей груди. И моё «простите» тоже что-то сдвинуло. Мне кажется, всё вдруг стало немножко легче. Наверное, это и есть секрет: найти правильный момент, чтобы сказать «прости». Если действительно просишь прощения. Не знаю. Не знаю. Извиняться мне всегда ужасно тяжело, но, видимо, мы все приложили усилие, чтобы справиться с этим днём, который, слава богу, скоро кончится, и мы слегка придём в себя. Как в каком-нибудь телесериале. Ну, пусть так и будет!
Игорь тоже в этом участвует:
– Прости, прости, прости, прости…
Нам легче от его смешных слов.
– Если не хочешь ходить на фехтование… – начинает папа, и я сразу подхватываю, потому что мне кажется, что он на этом хочет остановиться:
– И на испанский больше не буду ходить.
Мама молчит. Папа понимающе кивает:
– Как хочешь. Заставлять не буду. Ну, я тебя никогда и не заставлял, правда?
– Вы меня не заставляли. Не нужно было. Мне казалось, что я должна. Чтобы вы были довольны, – отвечаю я. Думаю: «Довольны, что у вас по крайней мере один нормальный ребёнок», но спохватываюсь и ничего больше не говорю. Это было бы не очень. Кроме того, я прошлой ночью поняла, что Игорь совершенно нормальный, только очень не похож на остальных.
– Хорошо, – говорит папа. – Так и будет. Нам надо многое обсудить. И обсудим. Подробнее, чем раньше. Я обещаю.
И мы опять некоторое время молчим.
– Ну, – задумчиво говорю я, – на фоно, может, всё-таки пойду.
Мама еле слышно замечает:
– Кто бы сомневался.
– Что? – взрываюсь я. – В чём ты не сомневалась? – Хочет меня задеть. На что-то намекает.
Мама удивлённо смотрит на меня и говорит:
– Ни в чём. Что я такого сказала?
– Я ничего и не слышал, – усмехается папа. Потом оба улыбаются и смотрят на меня со значением.
И Игорь тоже довольно хмыкает и берёт меня за руку.
– Моя сестра-а-а-а! – говорит он и начинает хохотать.
– Мой бра-а-а-ат! – отвечаю я и тоже ржу.
* * *
Раздаётся дверной звонок: дзынь-дзынь.
– Гости! Гости в гости! – с восторгом говорит Игорь.
– Я открою, – говорю я и встаю. Иду к двери, смотрю на экран – и чуть не падаю в обморок. На чёрно-белом экране я вижу Петру, Алекса, Матевжа и Милана. Они стоят на тротуаре и смотрят на меня. Все четверо уставились в глаз камеры слежения над воротами. Я автоматически отступаю на шаг. Как будто хочу спрятаться от их взгляда. Папа с мамой из гостиной следят за моей реакцией.
– Что там? – спрашивает папа.
– Ты откроешь? – интересуется мама.
– Гости в гости, – ржёт Игорь.
Я стою в прихожей у двери и смотрю на них. А они смотрят на меня. Петра протягивает руку; снова раздаётся «дзынь-дзынь».
– Дед Мороз, Дед Мороз! – радуется Игорь.
Мама берёт его за руку и пытается успокоить:
– Дед Мороз приходит на Новый год.
– А опять Новый год! – не сдаётся Игорь.
Папа встаёт и подходит к двери. Смотрит на экран.
– А, это твои одноклассники. Пришли спросить, почему тебя не было в школе. – Он нажимает на кнопку. Я вижу, как Петра толкает ворота. Смотрю в окно. Они уже в саду. Подходят к дому.
Мне не по себе. Я не хочу с ними видеться. По крайней мере, сегодня. Чего им нужно от меня? Петра и Алекс идут рядом. Держатся за руки? Нет. Ну, хоть что-то.
Папа открывает дверь. Они на пороге. Впереди Петра, трое парней за её спиной.
– Привет! – радостно говорит им папа.
Мама с Игорем тоже подходят поближе. А они вчетвером стоят и смотрят на меня. С серьёзными лицами. Мне не по себе. Наверное, станут извиняться, говорить, что вчера зря хамили. Хватит мне извинений на сегодня. Скажут «прости», потом я скажу «простите». Прости, прости, нет, это вы простите, нет, это ты прости… Когда уже будет конец фильма?
– Проходите, проходите! Добро пожаловать! – любезничает папа. Он делает широкий и при этом довольно глупый жест, почти кланяется, приглашая их в дом. Они не двигаются с места. Стоят, как окаменевший плакат, как замороженный рисунок.
– Моя, моя, моя! – радостно кричит Игорь, который, видимо, узнал Петру.
Лицо Петры не меняется. Все страшно серьёзные.
– Что-то случилось? – спрашивает папа.
Петра открывает рот, как будто хочет что-то сказать. Но молчит. Только теперь я вижу, что у неё по лицу текут слёзы.
– Барбка в больнице, – наконец выдавливает из себя Алекс.
– Самоубийство, – всхлипывает Петра.
 
Чашку разбил не Игорь

Мы сидим в гостиной.
После первого потрясения – мы не могли поверить, что не ослышались, – мама позвала моих одноклассников в гостиную. На этот раз она не сказала «зал».
– Пойдёмте в гостиную! Я сделаю чаю, какао… – Она была совершенно сбита с толку. – Шоколад… что хотите.
И пошла на кухню. Игоря взяла с собой.
– Игорь, иди помоги мне.
Игорь тоже почувствовал ужас ситуации. Он не стал возражать и покорно пошёл за ней.