Злая Русь. Зима 1238 (СИ)
Да, видно, не успел.
О том, что с юга по Оке следует огромная рать поганых, Еремей, коему великий князь доверил общее командование (а еще и жизнь старшего сына, названного в честь деда), узнал от беженцев. И поразмыслив, старый, опытный военачальник, успевший повоевать на своем веку и с булгарами, и с мокшей, и с орденом меченосцов да литвой под началом Ярослава Всеволодовича, решил принять бой у стен Переяславля.
Оставив не самую слабую крепость в тылу, воевода построил многотысячную рать в междуречье Трубежа и Лыбедя, преградив путь врагу двойной линией надолбов, вмороженных в утоптанный снег. Подъем со стороны обеих рек ратники старательно залили водой, превратив их берега в ледовые горки, на которые конному невозможно подняться! Пеший же осилит подъем, лишь старательно вгрызаясь в лед ножом или кинжалом — и то лишь недюжинный силач со стальными пальцами! Но на случай возможного обхода и отчаянной попытки преодолеть ледовый подъем, в тылу пешцев воевода оставил тысячу конных лучников — потомков берендеев, переселенных во владимирские земли еще при Юрии Долгоруком и Андрее Боголюбском. Тех, кто еще не растворился среди русичей и сохранил традиции конного степного боя… Берендеи успеют подлететь бодрым галопом к месту прорыва, обрушат град стрел на тех, кто с трудом карабкается по льду, отбив поганым всякое желание обойти владимирскую рать! Нет уж, бить ворогу только в лоб — сквозь линию надолбов…
За вмороженными в землю, склоненными ко врагу заостренными кольями встали многочисленные пешцы. В центре — спешенные княжеские гриди и городское ополчение Владимира да Москвы; московские белые сотни известны как лучшие в княжестве топорщики, многие из них облачены в кольчуги и шеломы. По левую руку встала тысяча новгородской панцирной пехоты в чешуйчатой броне, с тяжелыми рогатинами и ростовыми щитами. Среди них также полторы сотни воев с самострелами, что легко пробивают рыцарскую кольчугу — все, кого успел собрать и отправить на помощь верный и честный княжич Александр Ярославич. По правую же руку ополчение весей, вооруженное попроще и победнее. Никакой брони и мечей, только топоры и дубины, да обожженные на концах колья вместо копий — но хоть щиты есть у всех. И, наконец, позади пешцев — две тысячи панцирных гридей во главе с самим воеводой! На могучих, рослых жеребцах встали под началом Еремея лучшие воины владимирской и суздальской дружин! А всего двенадцать тысяч воев без учета немногочисленного ополчения Переяславля — оно целиком укрылось в граде по наказу воеводы: будет кому детинец оборонять, коли враг действительно столь силен и все же возьмет верх в сече…
А поганые действительно сильны, ничего не скажешь! Поднимаются с реки многие тысячи легких конных лучников, строятся верховые в единую линию, в которой хорошо прослеживается строй. И от опытного взгляда воеводы не укроется, что разбита вражья рать на полки, что есть у нее и центр, и правое, и левое крылья, по приказу монгольского военачальника способные действовать самостоятельно… Опасны татары, вдвое превосходя русичей числом — и стынут сердца воев при виде столь могучей рати агарян!
Наконец, поганые окончательно построились — и безмолвно замерли друг напротив друга смертельные враги. Лишь ледяной ветер полощет стяги с вытканными на них ликами Господа, Богородицы, да золотым Владимирским львом, нещадно трепет мохнатые бунчуки татар… Но вот, забили барабаны нехристей, завизжали, закричали дико поганые — и по велению темника Субэдэя ринулись в атаку многие тысячи всадников!
— ХУР-Р-Р-Р-А-А-А!!!
Глава 1
— Стоим! Стоим!!!
Разносится над рядами русичей рев сотенных голов, упреждающий невольно дрогнувших ратников! Неудержимо летит на воев конная тьма, дрожит под многими тысячами копыт земля — кажется, что одним ударом стопчут всадники пешцев! Но опытные гриди да ополченцы понимают — степняки не бросятся в лоб на ощетинившуюся рогатинами и кольями рать, не погонят лошадей на склоненные навстречу им заостренные надолбы… А как приблизились кипчаки да тюрки, да монголы к мужам владимирским на сотню шагов, так разнесся над полем новый крик сотников и тысяцких:
— Щиты!!!
Зашевелилась боевая линия русичей, поднимая над головами круглые, да ростовые каплевидные щиты, смыкая их краями да сжимая строй — а поганые, подобравшись на полсотни шагов, принялись заворачивать лошадей, да бить из тугих составных луков в сторону противника. Изгибаются нукеры по кругу, закручивая смертоносный хоровод — и каждый лучник успевает отправить в полет когда две, а когда и три стрелы с широкими, плоскими наконечниками-срезнями… Молчат орусуты, ждут приказа их стрелки — а ведь меньше их, много меньше, чем у татар! Но понимая, что от плотности сцепки щитов зависят их жизни, вои построили настоящую «стену» — и редко когда в крохотную брешь удачно влетает степняцкий срезень…
Кружат у надолбов два десятка огромных «хороводов» по несколько сотен всадников в каждом — тысячи стрел летят во владимирскую рать едва ли не в упор, уже с тридцати шагов! И столь плотен их поток, что едва ли не закрывает он небо над головами русичей… Однако вои стоят не дрогнув — и наглухо закрывшись щитами, они несут лишь малые потери. А ведь запас стрел у нукеров не безграничен, и восполнить его не так просто! Понимая это, разочарованный Субэдэй, уже убедившись, что врага никак не вытянуть за надолбы и не перебить ливнем срезней, приказал тюркам и кипчакам спешиться, оставив верхом лишь соплеменников, легких лучников-лубчитен. Туаджи уже доложили нойону, что берег со всех сторон занятого орусутами междуречья покрыт столь скользким льдом, что подняться по нему нет никакой возможности. А потому бить врага можно лишь в лоб, лицом к лицу! Сердится Субэдэй-багатур — его нукеры привычны к быстрой скачке, к обходу противника на крыльях, к ложным отступлениям и засадам, к конной перестрелке… И наоборот, на земле они слабы! А ведь еще свежи воспоминания темника о том, как безуспешно пытались спешенные монголы ворваться в лагерь орусутов у Калки… Хорошо помнит багатур, как орусуты рубили нукеров страшными ударами боевых секир, цепко держа стену из сцепленных между собой телег! Тогда их удалось выманить лживыми обещаниями о сохранении жизни, воспользовавшись сильной жаждой, охватившей врага… Но ныне остается уповать лишь на численное преимущество покоренных!
Приказ есть приказ — без всякой охоты спешились кипчаки и тюрки, пустив вперед нукеров с копьями. Остальные же перехватили деревянные, да плетеные из ивы щиты, и двинулись следом, оголив клинки — неровной, скученной толпой уже без всякого подобия строя… Ибо степняки, столь умелые в роли наездников, пешего боя не знают! Уже не столь смело наступают татары, с легким страхом смотря на сцепленные щиты орусутов, да храбрятся смельчаки, подбадривая окружающих:
— Эти бабы в мужских штанах боятся нас столь сильно, что не смеют и носа своего показать! Мы легко выломаем колья, а после перережем глотки трусливым псам, как резали глотки их визжащим бабам!
Однако русичи не боятся врага. Страшнее всего было, когда едва ли не в упор подскакала к ним тьма татарских всадников, когда дрожала земля под копытами тысяч коней и ливень стрел закрыл от воев солнце… Но сейчас, когда спешенные степняки, зачастую защищенные лишь халатами, медленно приближаются к могучей владимирской рати, ратники уже не чувствуют страха, вовсе нет! Лишь от напряжения и волнения подрагивают их руки, сжимающие древка рогатин да топоров, да нетерпеливо переминаются мужи с ноги на ногу — поскорее бы!
Но вот, татары наконец-то приблизились на тридцать шагов — и тогда раздался над рядами русичей громкий, яростный боевой клич владимирских воев, заставив поганых вздрогнуть от неожиданности:
— НЕ ЖАЛЕ-Е-Е-Е-ТЬ!!!
И разомкнулись щиты, и взвились в воздух сулицы, с силой брошенные во врага дружинниками и ополченцами! Град дротиков ударил в дрогнувших агарян, выбивая тех, кто не успел поднять щит — и вонзаясь в защиту тех, кто оказался проворнее. Вот только под тяжестью угодивших в щиты сулиц невольно опускаются руки татар — а уже полетела в поганых вторая волна дротиков! Едва ли не половина нукеров первой линии пала на окровавленный снег, да погибло множество нехристей во второй!