Бог-без-имени (СИ)

Треск и жар набрали силу.
— Все, все!
Незнакомец потянул замершего Фьольвира от огня. Мертвецы шевелились и переворачивались, словно искали позы поудобней. Несколько досок упали вниз. Воздух гудел, дрожал и плавился. Запах стал невыносим.
— Пошли!
Незнакомец вывел Фьольвира за частокол.
— Ночью подморозит, — сказал он. — Нам нужно успеть выбраться из залива.
— И куда мы поплывем? — спросил Фьольвир, не в силах отвернуть голову от огня и дыма, клубящегося над крышами.
Незнакомец оскалился.
— К кааряйнам.
  
Глава 2
 
У бревна перед спуском к заливу их ждал тюк с одеждой. Размотав повязку, Фьольвир переодел штаны, натянул рубаху и крепкий, добротный, длиннополый везинг — все не родное, чужое. Потом подпоясался. Незнакомец передал ему топорик и нож. Следом из рук в руки перешли мешок с хлебом и мясом и баккель с водой.
— Пошли.
Незнакомец вооружился вторым топориком, сунул под мышку два коротких весла и по тропке принялся спускаться к воде. Фьольвир еще какое-то время постоял, глядя на зарево, встающее над частоколом, попытался пробудить в себе то ли боль, то ли сожаление, но не смог — внутри было холодно и пусто. Когда жадный, высокий язык пламени пожрал крышу общего дома, Фьольвир мотнул головой и пошел вслед за незнакомцем.
Мелкие окатыши заскрипели под кожаными свейками.
Ожидая его, незнакомец сидел на корявом бревне рядом с причальными мостками и сбивал носком ноги верхушки мелких волн. Пустое лицо казалось задумчивым. Берег темнел обломками и ветками. Одинокая лодка качалась на воде. Для двоих она была маловата.
Небо с севера затягивало стылой пеной. Над заливом низко пролетели зимние утки. К скорому снегу.
— Не потонем? — кивнув на лодку, спросил Фьольвир.
— Не должны, — сказал незнакомец, соскакивая с бревна на камни. — Забирайся. Я — за тобой.
На дне лодки поблескивала вода.
— Мы так можем сразу в Тааливисто, — сказал Фьольвир, усаживаясь на скамью на корме.
— И не надейся.
— Мне-то что?
— Лови.
Незнакомец кинул Фьольвиру одно весло и легко перескочил на лодочный нос. Лодка закачалась. Вода плеснула в борт.
— Точно потонем, — сказал Фьольвир.
— Мы осторожненько.
Перегнувшись, незнакомец отвязал веревку и оттолкнулся рукой от мостков. Лодку медленно повело в сторону.
— Все, не спи, — сказал доброхот, опуская свое весло в воду. — Я — справа, ты — слева.
Фьольвиру понадобилось несколько гребков, чтобы приспособиться к манере спутника. Три взмаха веслом, короткая передышка, снова три взмаха веслом. Лодка резала залив. Серые скалы плыли мимо. Над скалами вставали сосны. По Холму Аттитойне катилось мутное солнце.
Раз-два-три. Ф-фу. Выдох. Раз-два-три.
Узор скал менялся. Где-то они зарастали мхом, а где-то краснели, темнели жилами просочившихся наружу пород. Сосны качали кронами. На середине залива лодку подхватило течение, и незнакомец сложил весло на коленях.
— Знаешь про шкатулку Телеотта? — спросил он, повернувшись.
— Нет, — сказал Фьольвир.
— Был такой мелкий бог. Телеотт. Мастер вещей. Его не особо ценили в мире богов. Его, в сущности, и у вас не ценили. Вроде бы только где-то у хансов в его честь был построен маленький храм.
— Это ты?
— Телеотт? — незнакомец рассмеялся. — Нет, но я знал его. Он был косоглаз и не в меру волосат. К тому же был жутко любвеобилен. Ни одной более-менее смазливой ваэ-кири, то есть, прислужницы не пропускал.
— Но если он был так дурен собой…
— Он был бог.
— Ну, если так.
— Ты слушай дальше, арнасон, — сказал незнакомец. — Телеотт был женат. При этом женой его была сестра Наккинейсе, жены Йоруна, красавица Фенлиль, богиня страсти и любопытства. И брак состоялся очень даже по любви.
— Ты ее тоже знал? — спросил Фьольвир.
Незнакомец вздохнул.
— Бывало. Но это не важно. Важно то, что Телеотт, стремясь скрыть свои похождения от Фенлиль, смастерил шкатулку. Резную деревянную шкатулку с рунами «турсуз» и «эбо» на стенках. А на крышке была выложена рубинами неправильная руна «энхуз», меняющая живое на неживое. Стоило кому-нибудь коснуться шкатулки, как он оказывался внутри нее, пропадал из всех миров. Не то, что Фенлиль, сами Йорун с Хэнсуйерно не могли обнаружить пропавшего, а уж им-то были ведомы все уголки земных и посмертных миров, поскольку они были их создателями.
 
Стоило Фенлиль услышать где-нибудь во дворце рокочущий голос мужа и задорный женский смех, как она неслась туда в надежде поймать Телеотта возлежащим на супружеском ложе с одной из ваэ-кири, а то и с обычной земной женщиной. И что же она видела? Телеотт возлежал, но никакой женщины рядом не было и в помине. Ни под ложем, ни за коврами, ни за занавесками, ни в сундуках, ни в нишах, ни прижавшейся испуганной тенью за окном.
Телеотт же изображал недоумение и с обидой восклицал, что не заслужил и ничтожной доли тех подозрений, что он ловит во взгляде несравненной, распрекраснейшей и обаятельнейшей супруги.
Впрочем, долго длиться обману было не суждено.
Незнакомец замолчал, вскинул голову, и на губах его заиграла странная улыбка.
— Что там?
Фьольвир обернулся и увидел далекие красные сполохи над заливом.
— К ночи догорит, — сказал незнакомец.
— Может, мы зря? — спросил Фьольвир.
— Нет, — качнул косматой головой его спутник. — Должен быть знак. А огонь — хороший знак.
— Знак кому?
Незнакомец не ответил. Лодку несло вперед, к открытой воде. Холодный туман накрывал берега, прятал сосны и скалы. Темнело. Вода хлюпала на дне лодки.
— Однажды Телеотту надоело, что Фенлиль носится туда и сюда с горящим взором, мешая ему развлекаться, — продолжил незнакомец свой рассказ, сделав несколько гребков, — и он попросил ее: «Загляни-ка, милая, в шкатулку. Там тебя ждет изумительное ожерелье моей работы».
— Заглянула? — спросил Фьольвир.
— Она была богиней любопытства, а не богиней мудрости. Ну и, конечно, пропала. Целую неделю после этого Телеотт блаженствовал в обществе десятка разных женщин, пока разъяренная Наккинейсе не вломилась во дворец в поисках сестры. Как рассказывали свидетели, Телеотт носился из одних покоев в другие, из термы в пиршественный зал, из зала — во внутренний сад, из сада — через комнаты слуг — опять в покои, а за ним летали блюда, вазы, щиты, ковры, камни, мраморная плитка, сорванные со стен полотна, освежеванный, но еще не зажаренный бык, мечи, стрелы, одежда, рабочие инструменты. Все эти предметы стремились его ударить или наподдать ему пониже спины. Спасения от них не было.
О, ярости своей жены побаивался даже Йорун.
В конце концов, избитый вещами Телеотт сдался и рассказал о шкатулке. Фенлиль выпустили наружу, и тут выяснилось, что для богов внутри не существует ни времени, ни пространства, они не могут там применить свои силы и вообще едва себя осознают. Мало того, выбраться самостоятельно из-под крышки с руной «энхуз» не имеют возможности даже верховные боги. Наккинейсе испробовала шкатулку и была в ужасе. Она хотела тут же разломать ее, но, подумав, отнесла мужу.
Так шкатулка перешла к Йоруну.
— Это сказка? — спросил Фьольвир.
Незнакомец хмыкнул.
— Это жизнь, братец.
— Я думал, боги другие.
— Такие же, как и люди, — сказал незнакомец. — Возможностей у них побольше и забот побольше, как с вахенами, а так…
Он опустил руку, набрал воды в ладонь и умыл лицо, пригладил волосы. Блеснули голубые глаза.
— Со временем, конечно, боги портятся, — сказал он. — То ли изначальная тьма на них так влияет, то ли собственное могущество. Но портятся, это точно.
— Наш Аттитойне не портился, — сказал Фьольвир.
— Это который почти медведь?
— Да.
— В строгом понимании, он и не бог, ваш Аттитойне, — сказал незнакомец. — Он, скорее, дух, ваэн, природная сила. В некотором смысле, конечно, бог, но очень особенный.
— Он нас хранил, — сказал Фьольвир.