Мой большой... Босс (СИ)

Благие намерения, да.
Которыми вымощена дорога, понятно, куда.
Потому что все это реализовывалось ровно до того момента, как я увидел темное пятно на нежной, полупрозрачной коже шеи. Как раз в том месте, куда не спишешь банальный синяк.
Это засос. Реально, засос. Кто-то ее трогал здесь, кто-то целовал. Пока я спал и потом, пока ехал… Медленно, мать его! Медленно!
Кто-то трогал русалку, касался ее своими липкими лапами, прижимался мокрыми губами…
Глаза у меня в момент заволакивает красным, и дальше я не думаю. Вообще.
Русалку не спасает ее сопротивление, ее стойкость, упертые мне в грудь ладони, попытка смотреть независимо и непримиримо.
Ничего не спасает.
Пятно на ее шее от чужих губ — это что-то настолько неправильное…
Это нужно исправить.
Прямо сейчас.
Иначе сдохну.
  
Как вывести пятно…
 
Так странно… Дорасти до двадцати одного года, начать самостоятельную жизнь, зарабатывать деньги… Думать, что неглупая, практичная, целеустремлённая… И не знать, что может вытворить твое тело.
Не знать, что оно, такое, казалось, понятное, изученное, все-все твое… В один момент может стать чужим. Незнакомым. Жадным. Жаждущим.
Что оно, твое тело, может банально не послушаться панических призывов мозга и просто отключить его, как в фильмах ужасов сошедший с ума супер-компьютер отрубает от управления своего создателя-человека.
И дальше действует сам.
И, как водится, дела творит совершенно нехорошие.
Вот и у меня подобная ситуация происходит, когда мой Большой Босс просто прикасается губами к коже шеи.
Это ни на что не похоже! Это — словно ты одновременно превратилась в бревно, глупое и неспособное шевелиться и тут же в супер чувствительную шаровую молнию, которую только тронь — и током шибанет с такой силой, что потом лишь пепел вьется черный…
Мой вариант.
Я — молния. Только током меня бьет внутрь. Шарахает по всей коже сразу от одного лишь прикосновения жадных губ.
Сама не понимаю, как мгновенно вытягиваюсь на цыпочки, прислоняюсь всем телом к двери, словно желая слиться с ней… И покорно отклоняю голову, чтоб моему монгольскому захватчику было удобней меня… Захватывать. Покорять. Убивать.
Его руки властно и до жути умело скользят по талии, медленно и неотвратимо прижимая к себе, отрывая от дверного полотна — единственной моей точки опоры!
И заменяя другой, тоже единственной. Собой.
Я все еще на цыпочках, вытянута струной, раскрываю губы в беззвучном крике, глаза закатываются, а пальцы вяло скребут дверь, словно пытаясь хоть за что-то зацепиться. Но не за что! Ничего мне не помогает!
Босс, не прекращая своего ужасающе разрушительного поцелуя, мягко, по-медвежьи, забирает меня в плен, обхватывает, сковывает собой, не давая даже намека на свободу действий.
В мозгах у меня вполне понятное для такой неожиданной ситуации безумие. Там, даже если и пытаются лихорадочно взять управление на себя, переключить супер-компьютер на ручной режим, например, то явно все попытки проваливаются.
Босс скользит губами выше, к уху, по скуле — к подбородку, рождая в моем теле такое дикое томление, какого не было никогда. Даже на той летней улице, когда он жестоко мял меня, хватал, целовал… Там было по-другому. Мгновенная атака — и такая же мгновенная победа. Первый захват монголо-татарской конницы беззащитного русского города.
А сейчас… Сейчас происходит медленный, но совершенно неотвратимый наплыв… Когда невозможно сопротивляться, силы слишком неравные…
Я уже не дрожу… Нет…
Меня колотит. С бешеной силой, так, что зуб на зуб не попадает.
Босс тормозит коней на самом краю.
Перехватывает меня за подбородок, задирает, смотрит в глаза, и, кажется, совершенно не понимает, что этого уже не требуется. Тормозить.
Потому что я — уже в его власти. Я — уже сделаю все, что он захочет… Просто потому, что рядом с ним — ни одной мысли в голове. Только мольба, дурацкая и униженная… Чтоб продолжал. Продолжал разрушать меня. Захватывать. Покорять. Убивать.
 
— Русалка… — низко-низко, на грани слышимости вибрирует его голос, входя с моим глупым телом в идеальное звуковое и чувственное сочетание, — я не могу…
Сквозь невероятное созвучие моего тела и его голоса пробивается диссонирующая нота.
«Не могу», — говорит он…
Что он не может? Не может продолжать? Да? Почему? Почему? Не хочет? Хочет же! Очень хочет! Глаза его затягивают, еще больше толкая меня за грань безумия, губы требовательные и жадные, руки крепкие, не размыкаются! Он хочет!
«Не могу»…
Или… Или у него… Вика?
Конечно, Бог мой!
Конечно, у него Вика…
Какая я дура! Опять! Опять!
Как могла позволить?
Замираю в его руках, не делая попытки высвободиться, сердце стрекочет, словно обезумевшая цикада, рванет сейчас в груди!
Отпусти меня! «Не могу»… Отпусти тогда! Я тоже не могу!
— Не могу… Остановиться… — договаривает он с выдохом, а затем, не дав мне возможности осознать его слова, не дав мне переключиться опять с ужаса, что сейчас все остановится, к ужасу, что сейчас все произойдет, целует в губы.
Делая окончательный выбор в пользу безумия.
За нас обоих.
И я…
Я поддерживаю его в этом.
Обнимаю, отчаянно вцепившись в ворот светлого джемпера пальцами, раскрываю губы, позволяя жесткому языку требовательно хозяйничать во рту, и не замечаю даже, как меня просто и незатейливо отрывают от пола, лишь для того, чтоб ему было удобнее целовать, чтоб не приходилось сгибаться надо мной в три погибели.
Я вишу в лапах своего Большого Босса и ощущаю себя… Беспомощной маленькой самочкой в зубах взрослого хищника. Он хватает за холку и тащит туда, куда ему нужно.
А я только позволяю ему это все делать.
И от такого безволия жутко и сладко.
Мне сейчас не до мыслей о том, почему мне так странно, я потом про это подумаю.
Но эти эмоции, эти ощущения — что-то настолько новое и настолько яркое, словно вспышками на Солнце бьет в голову.
Я это запомню. Я этого не смогу просто забыть.
Как целует меня Темирхан, жадно, дико, кажется, полностью утратив самоконтроль. И от этого жарко и страшно.
Как укладывает на широкий кожаный диван, замирает на мгновение, рассматривая мою фигуру, и в этот момент мне мучительно стыдно и хочется натянуть юбку пониже.
Но Большой Босс рывком стягивает светлый джемпер через голову…
И я застываю. Еще хлеще, чем тогда, летом, когда, вытаращив глаза, рассматривала его массивную, растатуированную, заросшую жестким волосом грудь, по которой текли капли воды. Прозрачной и ледяной. И от нее соски съеживались… Хотелось их укусить…
Сейчас, в полумраке випа, мой Большой Босс выглядит еще больше. И еще привлекательней. Широченные плечи, увитые мускулами руки, вены выпуклые на предплечьях, запястья… шириной с три моих, наверняка. Или еще шире.
Живот, такой крепкий, что в него хоть кувалдой бей — не пошатнется. Живот воина, сильного мужчины. Дорожка темных волос по нему — вниз, за ремень джинсов…
Сглатываю и поспешно возвращаюсь к лицу.
Наверняка, я выгляжу на редкость нелепо с красными щеками и сбившимися в колтун волосами… По сравнению с ним, я — словно странное идиотское существо рядом с… Тяжеловесным и знающим себе цену монгольским ханом.
— Красивая такая, русалочка, — хрипит мой Босс, — хочу тебя. Ты же видишь, да?
Эти слова — нечто совершенно ненужное сейчас. Потому что и ему, и мне понятно, что просто так я отсюда не уйду.
Давно понятно.
Еще с момента первого поцелуя у двери.
Но, судя по всему, Темирхану надо соблюсти формальности. Зачем-то.
Мне все равно. Я не думаю.
Он называет меня красивой.
Он.
Самый красивый мужчина, которого я когда либо встречала, называет меня красивой.
Кто я такая, чтоб спорить?
Киваю.
— Я не остановлюсь, русалка… — продолжает Темирхан, — ты понимаешь?