Огненные шары

— Неужели вы не можете признать человеческое в нечеловеческом? 
— Я предпочитаю находить бесчеловечное в человеке. 
— Но если я докажу, что эти существа грешат, знают грех, ведут жизнь духовную, наделены свободной волей и разумом — что тогда? 
— Меня вам придется убеждать долго. 
Быстро холодало; ужиная печеньем и ягодами, священники глядели в огонь, видя в нем отражения самых странных своих желаний. Потом они улеглись спать под звездный благовест. Прежде чем в последний раз повернуться с боку на бок, отец Стоун, уже несколько минут пытавшийся найти, чем поддеть своего товарища, пробормотал, глядя в розовеющие угли: 
— Не было на Марсе ни Адама, ни Евы, ни первородного греха. Может быть, марсиане и не отпадали от благодати Божьей. Тогда мы сможем вернуться в город и прийти к людям. 
Отец Перегрин напомнил себе помолиться за отца Стоуна, за избавление его от гневливости, а теперь и от мстительности — помоги ему Бог! 
— Но ведь марсиане убили нескольких наших поселенцев, отец Стоун. А это грех. Были здесь и грех первородный, и марсианские Адам с Евой. Мы еще найдем их. Люди, к сожалению, остаются людьми, как бы ни выглядели, и одинаково склонны к греху. 
Отец Стоун притворился спящим. 
Отец Перегрин не сомкнул глаз. 
Конечно, они не могут позволить марсианам отправиться в ад, не так ли? Как они могут, пойдя на сделку с совестью, вернуться в новые колонии, в города, полные притонов греха и яркоглазых, белотелых женщин, кувыркающихся в кроватях с холостыми рабочими? Но не там ли место духовников? Не каприз ли — этот поход в холмы? О Церкви ли господней он думал или утолял жажду ненасытного любопытства? Но эти пламенно-синие шары — каким лихорадочным огнем пылают они в его душе! Что за вызов воображению — найти человека под маской, под нечеловеческой личиной! Сможет ли он гордиться — хотя бы в душе — что обратил в веру истинную полный огненных шаров бильярдный стол? Что за гордыня! Но в ней не стыдно покаяться — ведь гордыня часто рождается из любви, а он так любил Господа, так счастлив был той любовью, что желал этого счастья всем на свете. 
Уже засыпая, он вновь увидел синие шары — они парили над ним, как огненные ангелы, беззвучно баюкая его беспокойный сон. 
Когда отец Перегрин проснулся ранним утром, его синие мечты все еще парили в небе. 
Отец Стоун спал, свернувшись калачиком. А отец Перегрин наблюдал, как парят и наблюдают за ним марсиане. Они тоже люди — он чувствовал это сердцем. Но он должен доказать это, или он предстанет пред епископом, чтобы тот без злобы и сожаления отстранил его от миссии. 
Но как доказать это, если они таятся под сводами небес? Как призвать их и дать ответы на тысячи опросов? 
«Они спасли нас от лавины». 
Отец Перегрин поднялся и, пробираясь между скал, начал карабкаться по склону ближайшего холма, пока не оказался над двухсотфутовым обрывом. От восхождения и мороза у него перехватило горло; он постоял немного, переводя дыхание. 
«Если я упаду отсюда, то непременно разобьюсь». 
Он столкнул в пропасть камешек. Через несколько секунд донесся стук. 
«Господь никогда не простит меня». 
Он скинул еще камушек. 
«Но ведь если я делаю это из любви к нему, это ведь не будет самоубийством, так?..» 
Он поднял глаза на синие шары. 
«Но сперва — еще одна попытка». И он позвал их: 
— Эй! Здравствуйте!.. 
Отзвуки обрушились лавиной, но синие шары не шелохнулись, не мигнули. 
Пять минут кряду он говорил с ними. Замолчав, отец Перегрин глянул вниз — отец Стоун все еще упрямо дремал у костра. 
«Я должен доказать. — Отец Перегрин шагнул к краю обрыва. — Я старик. И нет во мне страха. Он ведь поймет, что я делаю это ради него?» 
Он глубоко вздохнул. Вся жизнь промелькнула перед его глазами, и подумалось ему: «Я сейчас умру? Я боялся, что слишком люблю жизнь. Но есть тот, кого я люблю больше». 
И с этой мыслью он шагнул с утеса. 
И упал. 
— Глупец! — вскричал он, кружась в воздухе. — Ты ошибся! — Камни метнулись к нему, и он увидел на них себя — разбившимся, мертвым. — Зачем я сделал это? — Но он уже знал ответ. Мгновением позже спокойствие снизошло на него. Ветер ревел в ушах, и скалы мчались навстречу. 
А потом дрогнули звезды, вспыхнуло голубое пламя, и отца Перегрина окружило синее безмолвие. Секундой позже его бережно опустили на камни. Он сидел там почти минуту, ощупывая себя и взирая на отлетевшие ввысь синие огни. 
— Вы спасли меня! — прошептал он. — Вы не дали мне умереть. Вы знали, что это грех. 
Он кинулся к безмятежно спящему отцу Стоуну. 
— Проснитесь, проснитесь. отец! — тряс он его, пока не разбудил. — Отец, они спасли меня! 
— Кто спас? — Отец Стоун, моргая, сел. 
Отец Перегрин пересказал, что с ним случилось. 
— Сон. Кошмар. Ложитесь лучше спать, — раздраженно ответил отец Стоун. — Вместе со своими цирковыми шариками. 
— Но я не спал!
— Ну полно, отец, успокойтесь, хватит. 
— Вы мне не верите? У вас есть пистолет? Да, вот он, дайте сюда. 
— Что вы делаете? — Отец Стоун подал ему пистолетик, захваченный для защиты от змей и прочих злобных гадов. 
Отец Перегрин вцепился в рукоять. 
— Я докажу вам! 
Он прицелился себе в ладонь и выстрелил. 
— Стойте! 
Блеснул свет, и на их глазах пуля замерла в полете, остановившись в дюйме от раскрытой ладони. Мгновение она висела в голубом ореоле, потом с шипением упала в пыль. 
Трижды стрелял отец Перегрин — в руку, в ногу, в туловище. Три пули замерли, поблескивая, и мертвыми осами упали к его ногам. 
— Видите? — проговорил отец Перегрин, опуская руку, и выронил пистолет. — Они знают. Они не животные Они мыслят, судят, им ведома мораль. Какой зверь стал бы спасать меня от меня самого? На это способен лишь человек, отец Стоун. Ну, теперь-то вы мне верите? 
Отец Стоун глядел на синие огни в небе. Потом опустился на колени, молча подобрал еще теплые пули и крепко сжал в кулаке. 
За их спинами разгорался рассвет. 
— Мне думается, пора вернуться к остальным, рассказать им все и привести их сюда, — сказал отец Перегрин. 
Когда солнце встало, они преодолели почти полпути до ракеты. 
Отец Перегрин начертил на аспидной доске круг. 
— Се Христос, сын Отца небесного. 
Он притворился, что не слышит изумленных вздохов слушателей. 
— Се Христос, во славе его, — продолжил он. 
— Больше похоже на задачу по геометрии, — заметил отец Стоун. 
— Удачное сравнение. Мы здесь имеем дело с символами. Будучи изображен кругом или квадратом, Христос не перестает быть Христом. Столетиями крест изображал его любовь и страдание. Этот круг станет Христом марсианским. Таким принесем мы его в этот мир. 
Святые отцы беспокойно зашевелились, переглядываясь. 
— Вы, отец Маттиас, изобразите в стекле подобие этого круга, сферу, наполненную огнем. Пусть стоит она на алтаре. 
— Дешевый фокус, — пробормотал отец Стоун. 
— Наоборот, — терпеливо ответил отец Перегрин. — Мы дарим им понятный образ Господа. Если бы Христос явился на Землю в облике осьминога, так ли легко приняли бы мы его? — Он развел руками. — Разве дешевым фокусом со стороны Создателя было привести к нам Христа в теле Иисуса? После того, как мы благословим церковь, построенную нами, освятим алтарь и этот символ, разве откажется Христос обрести тот облик, что мы видим перед собой? Вы сердцем своим чувствуете — не откажется. 
— Но в теле бездушного зверя! — воскликнул брат Маттиас. 
— Мы уже говорили об этом много раз, брат Маттиас, с тех пор как вернулись. Эти существа спасли нас от обвала. Они знали, что самоуничтожение суть грех, и раз за разом предотвращали его. А потому мы должны построить церковь в холмах, жить с марсианами, найти их грехи и пути, которыми идут они, и помочь им найти Господа.