Последняя из Лунных Дев

Лиззи пропустила ее замечание без ответа, предпочтя сменить тему разговора.
— Расскажите мне о себе, Эвви, — попросила она, садясь со своей тарелкой за стол. — Как вы познакомились с бабушкой и как получилось, что вы перебрались сюда жить?
Эвви сняла очки с кончика носа и положила их на стол.
— Это пчелы.
— Пчелы? — с недоумением переспросила Лиззи.
— Выгляни в окно.
Вытянув шею, Лиззи поглядела в окошко, выходящее на задний двор. Не сразу, но через пару-тройку секунд она наконец различила слева от старой бабушкиной теплицы три одинаковых вертикальных ящика, выкрашенных в пастельные тона. «Пасека», — вспомнила она их общее название.
— Так вы разводите пчел?
— Не развожу. Лишь ухаживаю. А еще делаю ювелирные украшения. Большей частью браслеты.
Лиззи кивнула, пытаясь представить, что подразумевает под собой ухаживание за пчелами. Но тут вдруг поняла, что Эвви, по сути, и не ответила на ее вопрос.
— А как вообще связаны пчелы с моей бабушкой?
Эвви резко встала из-за стола, пересекла кухню и поставила на плиту чайник.
— Это моя сестра, — сказала она, доставая из шкафчика чашки. — Не помню сейчас уже, зачем, но несколько лет назад ей случилось здесь оказаться, и она заглянула в лавку твоей бабушки. Когда она вернулась домой, то ни о чем другом и говорить не могла: какие удивительные вещи делает Альтея, как у нее тут все диковинно — и какая сама она необыкновенная. А потому я написала ей письмо, предлагая поставлять часть моего меда в ее магазинчик. И она согласилась. После этого мы еще много переписывались. — Эвви помолчала, ностальгически улыбаясь. — Эта женщина знала толк в письмах.
Лиззи тоже улыбнулась:
— Да, что верно, то верно.
Эвви потянулась за чайником, едва он начал свистеть. Закончив заваривать чай, она принесла на стол две кружки и вытащила из кармана фартука маленькую баночку с медом.
— Мед с «Фермы Лунных Дев», — с гордостью сообщила Эвви. — Можно сказать, прямо с пасеки.
Лиззи приняла в руки баночку, покрутила в ней ложкой и, намотав полную, положила себе в кружку. Эвви между тем села обратно на свой стул.
— Итак, вы рассказывали, как оказались здесь, на ферме, — напомнила ей Лиззи.
— Два года назад она пригласила меня в гости. — Эвви ненадолго умолкла, пожимая плечами и накладывая себе в кружку изрядную порцию меда. — Назад я так и не вернулась.
— Назад — это куда?
— В Батон-Руж.
— Но акцент у вас как будто не чисто южный. Явно еще что-то примешивается.
— Kréyol la lwizyàn [3], — выразительно проговорила Эвви, подняв лицо над ободком своей кружки. — Креольский акцент. Народ моей мамы пришел из Вест-Индии.
— И у вас там осталась семья? В смысле, в Батон-Руж?
Эвви помотала головой.
— Больше уже нет. Сестра второй раз вышла замуж и переехала аж в Техас. А потом у меня умер муж. Мне там оставаться после этого не было особых причин. — Ее лицо на миг омрачилось, и Эвви отвернулась. — Вот так я здесь и оказалась со своими пчелами и бусинами. Коротаю остаток жизни. Ну, а ты? Ты почему здесь? В чем настоящая причина? Вчера вечером ты сказала, что приехала забрать кое-какие личные вещи бабушки. Но я подозреваю, дело не только в этом.
Лиззи посмотрела на свой едва тронутый завтрак. Она надеялась как можно дольше держать свои планы при себе, пока не возьмется как следует за, так сказать, логистику всего дела. Однако в сложившихся обстоятельствах Лиззи сочла это нечестным. Эвви заслуживала того, чтобы знать, какая судьба ожидает этот дом, чтобы успеть подготовиться к переменам и перестроить собственные планы.
— Я приехала, чтобы выставить ферму на продажу, — тихо произнесла Лиззи. — Я собираюсь продать имение.
— Так я и думала.
— Дело тут вовсе не в деньгах, Эвви. У меня просто совершенно нет причин за нее держаться. Я прекрасно знаю, о чем мечтала Альтея, — но что мне вообще делать с этой фермой?
— То же, что и она. Кое-что выращивать, кое-что из этого создавать. Помогать людям.
— Но у меня уже есть работа — ради которой я так долго и упорно трудилась, — и она у меня в Нью-Йорке.
Эвви сложила руки на столе, собрав губы трубочкой, словно тщательно обдумывая, что сказать дальше.
— Твоя бабушка мне о тебе рассказывала, — заговорила она наконец. — Какой ты была особенной. Она не могла тобою нахвалиться — причем хвасталась не только твоими дарованиями, но и тем, кто ты есть и кем ты стала. Что у тебя, дескать, была мечта — и что ты ее целеустремленно добивалась. За это она очень гордилась тобой — даже при том, что это предполагало твой отъезд и означало для нее одиночество. Она понимала, что тебе надо чего-то добиться, что-то постичь — но она никогда не теряла веру в то, что однажды ты обретешь то, что искала. И наконец вернешься сюда.
Лиззи поставила кружку на стол, полная решимости внести в ситуацию ясность.
— Да, я вернулась — но не в том смысле, что вы подразумеваете. Здесь мне делать нечего.
Эвви фыркнула — Лиззи уже поняла, что этот звук означает проявление скептицизма.
— То есть ты сюда приехала, просто чтобы воткнуть в землю табличку о продаже, а потом шнырнуть обратно в Нью-Йорк?
Лиззи не по душе пришлось слово «шнырнуть», однако она не могла поспорить с основным посылом вопроса.
— Ну, по большому счету да.
— У тебя там кто-то есть?
— В смысле — кто-то?
— Кто-то, — повторила Эвви. — Кто-то, готовый сварить тебе супчик, когда ты больна, или держать тебя за руку, когда на душе плохо. Кто-то, кто для тебя по-настоящему важен.
Лиззи хотела было солгать, но она уже успела уяснить для себя, что ничего не сможет утаить от Эвви.
— Нет, супчик мне там точно состряпать некому.
Однако она добровольно заключила с собою эту сделку. То, что никто ей не приготовит суп, означало также, что никто не станет задавать ей нежелательных вопросов о ее семье, не потребует от нее того, чего она не способна дать. Это означало никаких серьезных связей. Никакой «головной боли». Никаких обнажающих сердце признаний. Ей так и не довелось овладеть искусством распахивать душу перед другим человеком. Вместо этого она все больше постигала искусство одиночества — и, надо сказать, неплохо в этом преуспела. Одиночество означало для нее безопасность.
— Мне сейчас слишком некогда, чтобы строить какие-то отношения, — ровным голосом добавила она.