Святая сестра (СИ)

Дарнишцы на западе были другой из породы: не фанатики, но кровожадные и поддерживаемые магией своих жрецов. Они любили ссориться между собой, однако пересекли море Марн на своих барках и вступили в бой с империей, как только до них дошла весть о победах Скифроула. Их святые мужи приходили на войну, размахивая посохами из боль-дерева и сея опустошение как огонь-работой, так и вода-работой марджал. Нона видела слишком много горящих городов, слишком много семей, полегших на полях, которыми те пытались прокормиться.
Император держал Красных и Серых рядом с собой, а Мистиков — в качестве последнего резерва, но скоро он выпустит их всех. Нона не знала, переломит ли это ход войны, вытолкнет ли Скифроул обратно за горы и утопит ли Дарн в красном море. Но она знала точно, что на землях, оставшихся после такого конфликта, мертвых будет больше, чем живых.
Сестра Сковородка всегда шла впереди, когда вела послушниц в запечатанные комнаты. Нону и Ару она водила в первые две. О существовании третьей они знали только потому, что в башне было достаточно места для нее. Кроме того, каждая послушница знала: на Путь-испытании надо добраться до Третьей комнаты без посторонней помощи. Нона повернулась и пошла вниз по винтовой лестнице, протиснувшись мимо Ары и Джулы. Она расфокусировала свое зрение, как делала всегда, когда следовала за Сестрой Сковородка в запечатанные комнаты. Как правило, этот взгляд упирался куда-то между лопатками старухи. Она сосредоточила свои мысли на Третьей комнате, на том месте, где должна была находиться дверь, на ее форме, на стене, в которую та, вероятно, должна быть вделана.
Нона была так глубоко погружена в свои поиски, что была потрясена, обнаружив на спиральной лестнице кого-то, преградившего ей дорогу.
— Настоятельница... — Настоятельница редко появлялась в Башне Пути.
— Где Сковородка? — рявкнула настоятельница, с явным отвращением глядя на девушку.
— Госпожа Путь в скриптории, настоятельница. — Нона спокойно встретила враждебный взгляд старухи.
— Хммм. — Настоятельница отвернулась, очевидно, не в силах придраться к ответу Ноны, и эта неудача еще больше распалила ее дурное настроение. Она оглянулась через плечо, с новым подозрением в своих бледных глазах. — Что ты здесь делаешь, девочка? Воруешь?
— Нет, настоятельница. — Нона обокрала настоятельницу сегодня утром, а днем, если повезет, будет воровать в Башне Пути. Но как раз сейчас она не воровала.
— Тебе следует быть в куполе и молиться. — Покачав головой, настоятельница зашагала вниз по лестнице, стуча посохом по каждой ступеньке.
Ара появилась позади Ноны, поглаживая ладонями каменную кладку:
— Это была Настоятельница Колесо?
— Да. — Нона вернулась к своим поискам.
— Кровь Предка! — Из-за спины Ары. Самое близкое к проклятию, что могла сказать Джула. — Нам действительно не следует этого делать.
Нона искала быстрее своих подруг, оставив их позади. Примерно на полпути ее зрение на мгновение дрогнуло. После этого, ничего. Даже покалывания. Она вернулась на место и изучила его нить-зрением. Ничего. Она представила себе Путь и попыталась заглянуть за него в стену. Ничего. Она положила обе руки на камень и напрягла всю свою волю, давя изо всех сил.
— Откройся, черт бы тебя побрал! — В то же самое время она ступила одной ногой на сияющую славу Пути, реку силы, которая соединяет и определяет все сущее. Нона почувствовала, как внутри что-то поддалось, словно она провалилась сквозь тонкий лед. Однако крик победы замер на ее губах. Она все еще стояла на лестнице, прижав руки к холодному камню. Чувствуя себя глупо, она потянулась к своей безмятежности и попыталась снова. Ничего, даже укола. Она вытерла ладони о свою рясу и продолжила спускаться, призвав транс ясности, чтобы обнаружить любой слабый след, который мог бы указать место для применения ее магии.
Одна из остальных. спотыкаясь, последовала за ней.
— Тише, — прошипела Нона, не оборачиваясь. — Настоятельница Колесо, возможно, все еще прячется внизу.
Нона добралась до нижней ступеньки, не обнаружив больше никаких намеков на вход. Настоятельница, казалось, решила не дожидаться Кастрюлю и вышла из башни. Нона вздохнула и повернулась, чтобы снова подняться по ступенькам. Что-то привлекло ее внимание. Среди других висел новый портрет. Как раз справа от двери, через которую, должно быть, вышла настоятельница. Она подошла к картине, удивляясь, что никогда не видела ее раньше. Казалось невозможным, что она раньше не замечала его — она бывала в башне почти каждый день в течение большей части десятилетия. Возможно Сестра Сковородка повесила его совсем недавно. В этой женщине было что-то знакомое, лицо бледное и острое, но дружелюбное, высокие скулы, голубые глаза. Ее светлые волосы завивались близко к черепу, но клочок за клочком тянулись в воздухе, создавая слабую дымку нитей, которые заполняли пространство вокруг нее.
 
Нона склонила голову набок. На вид монахине было не меньше тридцати. И все же…
— Гесса? — Глаза Ноны наполнились слезами. — Как... — Она наклонила голову, вытирая лицо. Гесса умерла еще ребенком, и с тех пор Нона каждый день скучала по подруге. Ее смерть от руки Йишт преподала Ноне много горьких уроков, которые стояли как вехи на пути от девочке к женщине. Не последним из этих уроков была ее собственная склонность ошибаться. Сколько ее подруг умерло из-за того, что она не сделала все необходимое для их спасения? Как часто собственные ошибки сбивали ее с толку? Ее гордость, ее гнев… Потеря Гессы научила ее, что месть — пустая ложь, своеобразное тщеславие для того, чтобы отвлечься, зависимость, которая не предлагает тебе никакого лечения.
— Я скучаю по тебе. — Но, когда она снова подняла глаза, мир качнулся, новый слой льда сломался, и, каким-то образом, комната стала другой, и она стояла на коленях возле кровати.
— Нона? — Настоятельница Стекло лежала в постели с посеревшим лицом, она потеряла свое уютное округленное тело, на костях осталась только кожа. — Не плачь, дитя.
Нона вскинула голову, дико озираясь. Спальня настоятельницы в большом доме. Здесь она и умерла. Вот так она и умерла. Забранная болезнью, которая съела ее изнутри и на которую не смогли подействовать ни таблетки Сестры Роза, ни микстуры Сестры Яблоко.
— Я не понимаю...
— Значение переоценивается, Нона. — На мгновение настоятельницу сотряс приступ кашля, в глубине ее груди заклокотало. Она сказала именно это, «значение переоценивается». Это Нона помнила, но не помнила вопрос, который задала, чтобы побудить такой ответ. — Может не быть значения для мира или в нем, но это не значит, что то, что мы делаем, не имеет значения. — Стекло замолчала, и в течении самой длинной минуты Ноне казалось, что она больше не заговорит. Но она продолжила, слабым и запинающимся голосом: — Древо Предка — это то, что посадило человечество, то, что мы поливали своими делами, своими заботами, каждым актом любви, даже своей жестокостью. Держись за него, Нона. Цепляйся... — А потом, как помнила Нона, она действительно замолчала, блеск исчез из ее глаз.
Нона стояла, ее сотрясали старые рыдания. Когда умерла настоятельница, Сестра Роза спала в кресле у окна, спала сном, который подкрадывался от слишком многих ночей без отдыха. Она проснулась от рыданий Ноны и сделала глубокий вдох. Но сейчас стул был пуст, а у двери стояла Сестра Сковородка с блестящими влажными глазами.
Старая монахиня заговорила странно отстраненным голосом:
— Ты все дальше отходишь от двери, Нона.
— Что?
Сестра Сковородка повернулась к окну. За крышами трапезной возвышалась Башня Пути, похожая на линию темноты, видимую в то мгновение, когда дверь начинает открываться или почти закрылась.
Нона нахмурилась, разрываясь между смущением и горем. Она знала, что это только воспоминание о том ужасном дне, но оно казалось более реальным, чем все те дни, которые стояли в очереди между ней и ним. Стекло победил враг, против которого Нона не могла сражаться, и сердце Милого Милосердия было разбито. Когда Йишт похитила корабль-сердце, монастырь стал холодным, а магия исчезла, и Нона решила, что невозможно нанести ему более сильный удар. Но истинным сердцем Милого Милосердия всегда была настоятельница, и пустота, которую она оставила после себя, была глубже, чем та, которую знала Нона.