Невозможный Роман

Лев Израильевич ушел в девяносто третьем. Оплакав смерть мужа, Тамара Егоровна взяла на себя управление всеми активами семьи и постепенно ввела детей в бизнес. Так и жила. Работой, повзрослевшими и выпорхнувшими из гнезда сыновьями. Пока на одной из выставок не встретила свою Вторую Большую Любовь.
Александр Васильев на тот момент был уже довольно известным художником. Но, несмотря на это, их брак с Тамарой Кошман в прессе называли не иначе, как мезальянсом. Ну, во-первых, потому, что невеста была на целых двадцать лет старше жениха, а во-вторых - на двадцать миллиардов богаче. Впрочем, самим молодожёнам было плевать на досужие сплетни. Они купались в счастье и нежданной поздней любви. От которой и родилась Аглая...
- Мама... мама! Ты меня слышишь? Там в дверь звонят!
Глаша сонно потянулась, растерла лицо ладонями, стряхивая обрывки сна, и посмотрела на дочку мутными глазами.
- Кажется, ей нехорошо, Дашка... Может, сами откроем?
- Мне мама не разрешает самой дверь открывать.
- А мы в глазок посмотрим!
Аглая попыталась встать, сказать что-то... Но не смогла. Горло болело просто нечеловечески, и было ужасно холодно.
А в это время за дверью Роман все сильнее нервничал. Он думал, что управится быстро, но на стройке такого наворотили, что не тут-то было. Поляков понятия не имел, как его мужики могли ошибиться почти на метр, монтируя систему отопления. Теперь либо ему придется весь план менять, либо им - к черту все переделывать. А это деньги - сами понимаете. В общем, Роман задержался. В который раз сплоховал. Это уже становилось какой-то недоброй традицией!
- Ну, слава богу! Чего так долго не открываете? - Роман шагнул в открытую Женькой дверь и замер посреди коридора: - А где Аглая?
- Там... Похоже, она заболела, - отрапортовала Даша, ткнув пальцем в сторону комнаты.
Роман, который только и мечтал, как отсюда поскорее свалить, проглотил готовые сорваться ругательства, стащил с ног безобразно грязные ботинки и шагнул за порог. Аглая лежала на диване, закутавшись в одеяло, как в кокон. Когда за ним захлопнулась дверь - разлепила глаза и тут же снова зажмурилась.
- Вам нехорошо?
Аглая показала на горло и покачала головой. Что? Так плохо, что она и говорить не может? Поляков насупился и подошел ближе. Включил лампу на тумбочке - в полумраке ни черта не было видно.
- Что вы делаете? - просипела Глаша.
- Включаю свет, что ж еще?
- По глазам... бьет.
- Ничего. Переживете. Ну-ка, откройте рот, - непонятно зачем скомандовал Роман. Что он там надеялся увидеть? Он же архитектор, мать его, а не врач!
- Это простая ангина. Я тысячу раз ей болела... в детстве.
- Открывай!
Аглая тяжело выдохнула. Облизала сухие губы и широко, вытянув язык, открыла рот. Признаться, он не впервые видел нечто-то подобное. Только раньше барышни делали так совсем при других обстоятельствах.
‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍
Дерьмо! О чем вообще он думает?! Извращенец чертов… Но, как говорится, поздно было метаться. Член выпрямился и натянул его порядком измятые брюки.
В который раз за этот проклятый день.
Поляков включил фонарик на телефоне, поднес к лицу и посветил.
- Ого! Да тут действительно ангина… - присвистнул. Аглая захлопнула рот, клацнув зубами, и устало прошептала:
- А я вам что говорила?
- Да у тебя и температура! – Поляков приложил ладонь к Глашиному вспотевшему лбу и еще сильнее нахмурился.
Аглая никак это не прокомментировала. Только еще сильней скукожилась под одеялом.
- При температуре нельзя кутаться. Снимай! – скомандовал Поляков. Боже, почему он просто не свалит и не оставит ее в покое?! Глаша попыталась вернуть одеяло на законное место, но их силы с Романом явно были неравны. – Да снимай же! Что ты как маленькая?! Жаропонижающее у тебя где?
- Нету…
- Блядь! Не женщина, а тридцать три несчастья.
- Почему сразу тридцать три? – искренне заинтересовалась Аглая, а потом, подумав, добавила: - И не ругайтесь! Здесь вообще-то дети…
А Поляков замер дурак-дураком, удивленный её вопросом. И правда… почему тридцать три? И почему он ругается? Здесь же вообще-то дети, да… И что ему с ними со всеми делать? На часах – одиннадцатый час. У этой дурынды даже парацетамола нет. Пока он в аптеку сгоняет, пока вернется – ночь на дворе. А завтра новый день, детям в сад вставать рано.
Нет… Ну, какого хрена? Как он вообще до этого докатился? Дети, больная баба… А главное, по его ведь вине! Не чувствуй он ее за собой, так, может, и ушел бы с чистой совестью. Но ведь где он, а где чистая совесть?
Идиот! Это ж надо было ее окатить… Что за мальчишеская выходка? Как ему вообще такое пришло в голову?
- Так, лежи здесь! Я сейчас приду… - пробормотал Роман, как будто она и впрямь могла отсюда куда-то деться. В дверях переминались девочки. И если Женька была просто взволнована, ее подружка с трудом подавляла слезы.
- Ну-ка, чего стоим? Давайте умываться и спать.
- Как спать? Здесь? – удивилась Женька.
- Угу! Пока я вернусь из аптеки, чтобы вы уже лежали в кровати.
- Вы не уйдете? – с облегчением выдохнула Даша, уставившись на Романа прозрачными Аглаиными глазами. Это было, пожалуй, единственное, что ей передалось от матери.
- Никто никуда не уйдет. Знаете, как в песне? Друг в беде не бросит…
- Так вы мамин друг!
- Ага… - соврал Поляков, так и не найдя ответа, как же с ним могло приключиться такое дерьмо.
- А мама точно поправится? – раздался тоненький голосок, когда Роман уже обулся и открыл входную дверь, чтобы выйти.
- Точно. Это обычная простуда. Для жизни не страшно.
Что ж так тошно-то, а? Поляков захлопнул дверь и сбежал вниз по ступенькам. Луна светила так ярко, что фары в машине запросто можно было не выключать. Дом Глаши был крайним в ряду, и в нем, на удивление, не было аптеки. Роман уселся в машину, открыл карты и нашел ближайшую.
- Большую пачку Дюрекса… - бросил Поляков по привычке заспанному провизору – дородной женщине с завивкой, модной еще, наверное, в Мезозой. И только потом вспомнил о настоящей цели своего визита: - То есть, нет. Презервативов не надо. Мне бы жаропонижающее и что-нибудь от ангины.