Опасная игра

Как бы там ни было, это была его земля, и он любил ее. Она была его домом. Конечно, бывал он и в других краях, которые ему тоже нравились. Но нигде Кид не чувствовал себя так спокойно и уверенно, как здесь.
Бросив вниз последний взгляд, Малыш вытащил из сумки еду. Любой араб, вне всякого сомнения, при виде подобной скромной трапезы пришел бы в неописуемый восторг, потому что в свертке не было ничего, кроме горсти сушеных фиников и ломтя черствого хлеба. Кусочек финика, кусочек хлеба… Он медленно жевал их по очереди с наслаждением проголодавшегося человека, ведь с утра ему пришлось отмахать немало миль.
Покончив с едой, слишком скромной, чтобы утолить голод, Кид напился ледяной воды из ручья, а потом уселся на берегу, лениво наблюдая, как по песчаному дну быстро движутся неясные тени, а солнечные зайчики весело прыгают на крошечных осколках блестящей слюды.
Вообще-то в жизни Малыша Кида интересовало множество вещей. Еще ни разу ему не доводилось видеть столь мертвую и безжизненную пустыню, в которой он не нашел бы для себя ничего любопытного. Оторвавшись от созерцания горного хребта, он принялся с усмешкой следить, как хлопотливо пробирался сквозь густую траву муравей, волоча за собой отгрызенную голову гигантского жука, по меньшей мере вдвое больше его самого и вчетверо тяжелее. Муравей терял эту голову раз десять за то время, пока наблюдал за ним, и десять раз терпеливо вновь находил, поднимал и упрямо тащил вперед, протискиваясь сквозь заросли, карабкаясь то вверх, то вниз, но при этом неудержимо продвигаясь вперед.
В восьми футах от Малыша был муравейник, куда, Скорее всего, муравьишка и направлялся. Но для него это были не восемь футов, а восемь миль каторжного труда.
Легкий звук удара подковы о камень заставил Кида поднять голову. Перед ним стояла Дак Хок. Кобыла замерла, как изваяние: голова вытянута, раздутые ноздри втягивают воздух, чуткие уши ловят каждый звук.
Малыш не медлил ни секунды. Привычным жестом он молниеносно накинул ей на спину седло, и они быстро двинулись по тропинке туда, где он еще раньше заметил нагромождение остроконечных скал. Проскользнув между ними, добрались до густых зарослей кустарника и деревьев, которые надежно скрыли и человека, и лошадь.
Здесь Кид принялся ждать. Прошло не так уж много времени, когда с той стороны, где тропа сворачивала к югу, послышался отдаленный стук копыт. Звякнула подкова. Он знал это место — там тропинка была усыпана камнями. Потом коротко фыркнула лошадь. Звуки все приближались, становились отчетливее, и, наконец, из-за угла вынырнул всадник на прекрасном коне, ведя в поводу еще двух лошадей.
Насколько Малыш мог разглядеть, мужчина был вооружен короткоствольным карабином или винтовкой, которая была перекинута через луку седла. С него же свисали две тяжелые кобуры, из которых торчали рукоятки револьверов, а рядом болтался внушительный патронташ.
Каждая из двух лошадей была навьючена небольшим свертком, но по всему было видно, что они ничего не весят. Скорее всего, незнакомец использовал обоих животных для смены, чтобы его великолепный жеребец время от времени мог отдохнуть.
А сам всадник был настоящим жителем Запада — высоким, поджарым, чуть ли не костлявым и мускулистым от непрерывного тяжелого труда. У здешних жителей оставалось слишком мало времени для безделья, потому редкий из них мог похвастаться даже тонким слоем жирка. И лицо у мужчины было костистое, загорелое, с великолепным лбом — высоким и упрямым. Маленькие морщинки лучиками собирались в углах рта, позволяя предположить, что этот человек любит посмеяться и не считает зазорным иной раз сам пошутить. Сейчас, однако, он даже не улыбался, в чем легко было убедиться, бросив на него всего один взгляд.
На вид ему можно было дать около сорока. Спина его была прямой, как стрела, голову он нес высоко, будто король, а быстрый, внимательный взгляд был ничуть не менее острым, чем у самого Кида.
Подумав об этом, Малыш улыбнулся, продолжая внимательно следить за всадником. Тот между тем приближался. И вот поравнялся с тем местом, где еще недавно Кид поглощал свою скромную трапезу, пока кобыла паслась в двух шагах от него.
Мужчина рывком выпрямился в седле, туго натянул поводья и машинально поправил карабин, так, чтобы он был под рукой. После этого повернул лошадь и принялся всматриваться в скалы и деревья, окружавшие его со всех сторон, точно так же, как орел оглядывает небо в поисках желанной добычи. Было и еще что-то в его манерах, напоминающее хищную птицу, — то ли яростное стремление поразить врага, то ли голод, который ясно читался в его глазах.
Окинув все вокруг испытующим взглядом, он, казалось, немного успокоился. Однако через мгновение соскочил на землю и принялся внимательно рассматривать траву, явно догадываясь по тому, как распрямлялись смятые стебельки, что если кто-то здесь и был, то очень недолго, а уехал совсем недавно. Потом мужчина снова выпрямился во весь рост и еще внимательнее принялся вглядываться в скалы и расщелины, которых тут было немало. Наконец вскочил в седло и отправился на поиски.
 
Глава 7
ЛОЩИНА
Итак, охота на человека началась. К счастью, ветер дул в сторону Кида.
Только поэтому он решился так рискнуть — поставить на карту все, уповая лишь на ум и невероятную сообразительность Дак Хок. Ему достаточно было слегка повернуть голову кобылы назад, где в густой поросли кустов чернел проход, а потом махнуть рукой, как она послушно направилась туда.
Все это было проделано почти бесшумно. Умная кобыла с самого рождения привыкла двигаться беззвучно, как кошка, заранее выбирая, куда поставить ногу. В этих местах, где леса тянутся сплошной стеной, дикие лошади с рождения знают, как важно, чтобы тебя не было слышно. Те, кто не понимает этой простой истины, погибают молодыми. Горные львы — прекрасные наставники. Поэтому Дак Хок двинулась вперед с привычной осторожностью, а если и хрустнула случайно задетая ветка, то этот звук поглотил шорох листвы под внезапно налетевшим порывом ветра. Благополучно оставив за собой густые заросли, в которых укрылся хозяин, она обернулась и вопросительно взглянула на него, но Кид лишь махнул рукой, приказывая ей идти дальше. Кобыла пробралась по узкой тропинке до выступа скалы, свернула за него и исчезла.
Теперь, когда Малышу удалось избавиться от лошади, пришло время подумать, как действовать самому. К этому времени незнакомец уже успел разобраться в следах и бодро продвигался вперед по той самой тропинке, где еще совсем недавно проезжал и он. Кид не сомневался — не пройдет и минуты, как этот человек отыщет его укромное убежище в лесистой лощине.
Мысли эти вихрем пронеслись у него в голове. Малыш бросился на землю и с ловкостью ящерицы прополз несколько метров в том же направлении, где скрылась кобыла, пока наконец не добрался до дерева, которое показалось ему подходящим для осуществления его замысла. Подпрыгнув, он подтянулся и ловко вскарабкался вверх, потом отыскал ветку, которая могла бы выдержать его вес, и с комфортом вытянулся вдоль нее.
К сожалению, ветка все-таки была довольно короткой. Поколебавшись немного, Кид кое-как обвился вокруг нее наподобие гигантской змеи. Во всем его облике вдруг появилось нечто нечеловеческое, присущее скорее дикому зверю. Крепко ухватившись за ветку руками и ногами, упираясь каблуками в ствол, он ухитрился держаться довольно цепко. Любой другой на его месте уже давно бы разжал руки и рухнул вниз, не выдержав чудовищного напряжения, но Кид обладал цепкостью и упорством обезьяны. Затаив дыхание, он ждал, пока наконец из кустов не появилась морда мустанга. Всадник, склонившись над тропой, внимательно изучал следы на траве, оставленные Дак Хок.
Добравшись до того места, где останавливался Малыш со своей лошадью, он на мгновение замешкался, но тут же двинулся вперед. С каким-то диким, животным упорством этот человек шел по следам копыт лошади, читая их, как открытую книгу. Уголки рта его чуть заметно подергивались, и вдруг губы раздвинулись в хищной, торжествующей улыбке. Глаза Кида, которые ни на мгновение не отрывались от лица незнакомца, чуть заметно сузились. Ему показалось чудовищным, как можно радоваться тому, что через мгновение ты надеешься уничтожить себе подобного. Но у самого при мысли о том, что сейчас он из добычи превратился в охотника, в груди поднялось какое-то первобытное ликование.