Девушка жимолости

– Не совсем, – ответил он. – У нее были связи в Причарде. Она входила в правление.
– Так вот как началась твоя карьера первого в Мобиле дилера, да? Мама просто приносила домой остатки таблеток.
– Могу я получить мою одежду?
– Нет, вначале я хочу, чтобы ты ответил.
– Это было очень давно, Алтея. Какое тебе до этого дело?
Я наклонилась вперед:
– Потому что, когда моя мама умерла, мне было пять лет и этот пузырек был почти полон. Я растянула его на восемь лет. Я не торопилась – разок сейчас, разок потом. Мои особые волшебные конфетки.
Роув скривился.
– Знаю, звучит глупо. Что сказать? Когда мне исполнилось тринадцать, таблетки кончились. Я не знала, куда пойти и к кому обратиться. Я боялась попросить отца. Ты же знаешь моего отца, он был прокурором штата. Единственным человеком, как-то связанным с Причардом, откуда эти таблетки впервые попали в наш дом, была твоя мать, так что я поехала на велике и постучалась к вам. Только открыла не мать, а ты, помнишь?
Он помнил. Судя по тому, как его лицо налилось краской, как поникли плечи. Как съежилось то, что торчало под объемистым пузом.
– Слушай, я тогда был кретином, – пробормотал он, – прости.
– За что ты извиняешься?
– Сама знаешь.
– За что ты извиняешься, Роув?
– За тот… раз… у нас в подвале…
– А как насчет всех остальных раз? – Мой голос задрожал. – Как же насчет всех остальных, блин, раз?
Трясясь от холода под нещадно работающим кондиционером, наблюдая, как моя одежда складывается кучкой на мохнатом ковре, я… умирала от стыда.
Он весь сжался.
– Прости. Я правда очень сожалею.
– Ты продал эти таблетки моей маме?
– Да, я продал твоей маме галдол. А что?
– Зачем они ей понадобились, что с ней было не так?
– Не знаю. Я даже не знаю, откуда она узнала, что я могу их достать. Я тогда только друзьям кое-что добывал. Просто решил выручить человека.
– Должно быть что-то еще, какая-то причина.
– У меня семья, Алтея. – Роув смотрел на меня умоляюще, пот градом катился от висков к подбородку. – Жена, трое детей. Младший совсем кроха. Всего, блин, три годика, понимаешь? У меня фирма, от меня зависит больше шести тысяч человек. Им надо кормить семьи. Конечно, я принимаю иногда немного того-сего, чтобы снять напряжение. Вот и все. Дурь я больше не продаю. Больше этим не занимаюсь.
– А пять минут назад занимался. И поскольку я уверена, что ты никоим образом не хочешь расстроить жену или троих деток, ты расскажешь мне все-все! – что знаешь о моей матери.
В одно мгновение его глаза потемнели и стали непроницаемыми. Он подскочил с заднего сиденья и набросился на меня с яростью цунами. Я отпрянула, как краб в раковину, на консоль между передними сиденьями. Но он с быстротой молнии выбросил кулак и прицельно ударил меня в правую бровь. Я упала навзничь, стукнувшись головой о приборную панель.
И увидела, как он навис надо мной, здоровенный, красный от ярости, как тянется ко мне обеими руками. В следующий миг он поднял меня, протащив между спинками передних сидений, повернул и швырнул ничком на заднее сиденье. Дернул за резинку моих трусов. Я билась и пиналась.
– Фоток моих захотелось? – прорычал он, нажав мне рукой между лопаток, чтобы придавить к сиденью. – Сучка. Убью на хрен.
Голова раскалывалась, перед глазами пульсировали багровые огни. Машину наполнили булькающие звуки, я поняла, что это я пытаюсь заорать, а рот прижат к кожаному сиденью. Вытянув руку, я шарила по консоли в поисках брелока. Наконец нащупала, отчаянно нажала, и тотчас в воздухе разнеслась оглушительная, режущая ухо сирена.
Почувствовав, что он отпустил меня, я отпрянула, прижавшись к противоположной дверце машины.
– Боже! – заорал он. – Выруби ее!
Я и бровью не повела, брелок был зажат в кулаке.
– Алтея!
Я смотрела на брелок не в силах сосредоточиться.
Он натягивал трусы, судорожно нашаривал рубашку.
– Да нажми ты красную кнопку, дура. – Он вытянул руку. – Дай сюда.
– Отвали, – заорала я.
Прижав брелок к груди, я выглянула в окно. Двое игроков остановились возле магазина и смотрели на нашу машину. Тут его ручища проехалась по мне и вырвала брелок. Я повернулась, попыталась отнять, но было поздно. Он победоносно сжал его в руке, и вдруг наступила тишина.
Он швырнул брелок в меня, едва не попав в голову.
– Я не хотел делать тебе больно, – спокойно проговорил он. – Но ты должна дать мне свой телефон.
– Скажи, что ты знаешь о моей маме. Скажи – и я отдам тебе телефон.
– И удалишь все фотки.
Если бы мы были гиенами, то кружили бы сейчас друг за другом, щелкая клыками. Однако я рассудила, что положение Роува, пожалуй, более уязвимо – ему есть что терять. Спустя пару секунд я увидела, что у него дергается глаз. Поразительно – я права! Я победила!
– Знаю, ты не веришь, но я только хотел помочь ей.
Да, он был прав, я ему не верила, но все равно сказала, чтобы продолжал. Даже если это чушь, я должна ее услышать. Больше у меня все равно ничего нет.
– В последний вечер, когда я ее видел, она была плохая. Не в себе, бредила, видела глюки. Она попросила отвезти ее кое-куда.
– И ты отвез?
– Да. Отвез ее в дом в Бирмингеме.
– Что за дом?
Он пожал плечами. Он никогда раньше не видел этого дома, понятия не имел, кто там живет. Трикс сказала подождать ее в машине и ушла. А он уехал.
– Ты сможешь узнать этот дом, если снова его увидишь? – спросила я.
Он покачал головой, посмотрел в окно:
– Может, и да.
Я наклонилась, просунула пальцы в щель между сиденьем и консолью и выудила телефон. Положила на сиденье между нами.
– Поедем в Бирмингем. Покажешь мне дом. И расскажешь все. Абсолютно все, что помнишь.
– Ладно.
– Правда?
Он уже яростно рылся в телефоне.
– Знаешь, когда я впервые заприметил тебя, то сразу понял, что пожалею, что с такой связался.
Я глубоко вдохнула и выдохнула – как можно спокойнее.
– Поедешь со мной в Бирмингем, слышишь, Роув? Покажешь мне дом, а потом во всех подробностях расскажешь, что с ней произошло, от и до. Понял?
Он не поднял головы, полностью поглощенный удалением компрометирующих снимков.
– Ты же знаешь, уже поздно. Они уже в облаке, ты мне не веришь?