Сводный гад

— И Иван не при чем! Это я! Ясно! Если бы не он… Сейчас меня бы здесь не было!! И искал бы ты меня дальше по моргам и больницам!
В гостиной повисает тишина.
— Ладно… — кладу на стол ключи и кредитку. — Забирай!!
Бросаю на Эдика взгляд. Он что-то совсем поник.
— Эдику плохо. У него температура высокая. Врача надо вызвать.
— Отбой, — тихо бросает отец своей гвардии. — Идите наверх, дети.
Мама залетает с улицы, обнимая меня без всяких выволочек. И просто всхлипывает.
— Извини, мам… — выступают у меня слезы тоже.
Иван уходит наверх.
Эдик — в мою комнату. Мы ждём врача и его маму…
Сижу рядом с ним на кровати. Мне равнодушно. Хотя я мочу полотенце, отжимаю его, кладу ему на лоб, как делает мама, когда я болею. Но смотрю в стену. Там где-то Иван, прямо за ней. И моë сердце тоже там. Непреодолимо тянет туда.
Выхожу на балкон. Стучу к нему, приоткрывает дверь.
— Можно?
Отрицательно качает головой, тяжело сглатывая.
— Не заходи ко мне в комнату. Никогда.
Растерянно стою в дверях.
Он берёт пачку сигарет и выходит ко мне на балкон.
— Почему?…
Молча курит, застряв уставшим взглядом где-то на моей шее.
— Вань… — обиженно кусаю губы.
Но мне больше некого попросить.
— Там собака… — срывается мой голос. — Я понимаю, что ты устал очень…
— Номер скидывай, — тушит сигарету, встряхиваясь, взъерошивает волосы.
Я, торопясь, перекидываю ему контакт.
Он набирает. Скупо говорит с хозяином.
— Ясно… — стихает его голос. — Понятно.
— Что?! — заглядываю ему в глаза.
— А собаку забрали другие люди, — ровно и уверенно.
Мой взгляд плывёт, я прислушиваюсь к своему сердцу. Оно сжимается, сбиваясь с ритма и грудь окатывает волной щемящей боли.
— Ты соврал! — начинает трясти меня. — Ты врешь! Её усыпили, да?!
— Нет. Я же сказал — забрали еë, - спокойно, убедительно.
Его голос такой честный, и взгляд тоже.
Но я ловлю правду через что-то другое. Просто чувствую еë.
— Усыпили! — начинаю беззвучно рыдать я, захлебываясь.
Потому что уже полюбила эту собаку, которую никогда не видела.
— Нет! — сгребает меня. — Нет, Ясь! Забрали!
Не в силах контролировать эмоции, отталкиваю его. Словно он в этом виноват.
Но виновата я!!
Иван не отпускает, скользя губами по моим мокрым глазам, щекам.
— Яся…
— Зачем они так сделали?! — задыхаюсь от слез. — Я же сказала — приеду.
— Забрали её! — рявкает он, сжимая меня до боли. — Всë!
Мы сползаем по стене на пол. Я рыдаю у него на груди.
— Я тебе щенка куплю, хочешь? — гладит меня, пытаясь успокоить.
— Не хочу я никакого щенка. Я эту люблю-ю-ю… Зачем мне другая?! — заикаюсь я.
— Ну, всë… всë… Всë!
Сжимает мои волосы, задирая лицо. Смотрит в глаза остекленевшим взглядом. Веки смыкаются, ведёт ласково щекой по моей. Касаемся носами. Целует меня в бровь. И снова прижимает к груди, утешая. Всхлипывая, слушаю его тревожное сердце. Наши пальцы сплетаются… Вылетаю в болезненную прострацию. Тупо, не моргая смотрю вперёд на стену.
— Не хочу никого видеть, — шепчу вяло.
Он поднимается, берёт меня на руки, уносит к себе. Укладывает на кровать. Закрывает одеялом.
— Спи…
Переодевается, уходит.
Плаваю в его успокаивающем запахе, словно он всë ещё обнимает меня. Обессиленно отключаюсь.
    
Глава 22 — Рулетка
— Бессо Давидович, я не могу, правда. Я труп… Застряли вчера, полночи её толкали… Ага… — объясняю. — Мышцы до отказа. Надо восстановиться. Алёне Максимовна позвоню обязательно. По весу вниз пошёл, — отчитываюсь я. — Спасибо! До завтра.
Надо возвращаться.
Не хочу туда ехать… Как-то неприятно ворочается внутри. И в тот же момент — тянет… Мне нужно к Ясе. Хорошо бы до того, как она проснётся. У меня для неë лекарство.
Звонит Алексей Михайлович.
— Да.
— Иван, вернись, пожалуйста. Я не хотел тебя обидеть.
— Вы меня не обидели.
— Пойми меня. Ты самостоятельный взрослый парень. Ярославна — инфантильная и тепличная девочка. У вас не одинаковое «дано»! Она не может о себе позаботиться. И защитить себя не может.
— Да я не спорю.
Но он словно не мне, а себе доказывает, почему сказал так, как сказал. Я честно говоря и не заметил бы, если бы Яська не акцентировала.
— Да мне правда всë равно, Алексей Михайлович. Мне особой любви никто в рамках нашего договора не обещал. И я конечно приеду, слово я своë держу. Так что можете не… Не надо, в общем, этого всего. Всë нормально.
— Иван… Я с тобой не в рамках нашего договора сейчас говорю. Как отец.
— Нормальный вы отец. Ярославна вас любит. Через пару часов буду.
— Да подожди ты! Что ж ты такой ёрш! — злится.
Ну, окей.
— Мне, правда, очень хочется, провести с тобой время как-то… более… Наладить отношения… Сделать это не формальным. Но сейчас действительно очень тяжёлый период! Когда это закончится, я всë компенсирую. Обещаю.
— Да что Вы хотите от меня, я не понимаю! — начинаю нервничать я.
— Да я сам не понимаю… — вздох. — Ладно. Просто играй в моей команде, пожалуйста. В долг.
Мне немного его жаль, заëбанный он какой-то по жизни.
— Я пытаюсь…
Надо ехать, да. Но перед этим одно дело минут на двадцать. Забегаю в кофейню на набережной возле спортивной площадки. Оглядываю столики.
Вот она, кажется. Авка у неё такая, что лица не видно. Только копна рыжих волос.
— Лера?
Оборачивается. У меня на секунду раздваивается восприятие.
Эту Леру я знаю! Но не как подписчицу. Подружка Ясина.
— Да! — улыбается.
— Неожиданно! Обычно я исключаю из «рулетки» всех знакомок, — улыбаясь, присаживаюсь я. — Чтобы было честно.
— Я честно сделала ставку и честно выиграла. Меня обещали угощать кофе и радовать компанией.
— Легко! Какой кофе ты любишь?