Замок отравителей

Закутавшись в плащ, Жеан решил вздремнуть после утомительного переезда. Спать в монастыре необычайно сложно, поскольку колокол звонит почти всю ночь, призывая братию к мессам. Каждые три часа он внезапно будил Жеана, после чего тот вертелся с боку на бок в ожидании следующего призыва.
Этим вечером Жеан оказался один в скриптории  [1], в компании с Алжерноном, на удивление худым братом копиистом-переписчиком, в чью задачу входила также нумеровка позолоты миниатюр истершимся волчьим зубом.
Не умея читать, Жеан любил рассматривать картинки, иллюстрирующие манускрипты. Он завидовал тем, кто обладал даром рисовать эти замечательные рисунки. В этот вечер Алжернон ни минуты не сидел спокойно.
— Вам нравятся рисунки, рыцарь? — возбужденно спросил он. — Вы еще не видели те, что украшают склеп основателя нашего ордена, приора Жильбера?
Жеан плохо знал этот монастырь, являвшийся не лучшим его работодателем. Он редко переступал порог кухни и имел дело только с подначальными монахами, в основном с послушниками, не прошедшими еще рукоположения.
— Идите за мной! — прошептал Алжернон. — Я вам сейчас все покажу.
Отодвинув свои письменные принадлежности, он провел Жеана по лабиринтам коридоров до подземного склепа, где находился саркофаг под стеклянной крышкой. В этом удивительном гробу лежала мумия с желтоватой кожей; после бальзамирования она походила на статую из некачественной слоновой кости. Труп был обряжен в рясу, руки скрещены, а веки зашиты нитками.
— Это приор Жильбер, — пробормотал Алжернон. — Вот уже десять лет, как он скончался, причем при довольно трагических обстоятельствах.
— Чума? — предположил Жеан.
— Нет… нет, — чуть слышно произнес копиист. — Его отравили.
— Кто?
— Брат Базен, бывший в ту пору келарем. В него вселился бес. Ужасная история… Вам ее не рассказывали?
— Никогда.
— В таком случае вы не видели и картины?
— Какие?
— Пойдемте!
Алжернон суетился, как мышь. Поглядев через плечо, чтобы проверить, нет ли кого в конце коридора, он достал из рукава ключ и открыл обитую гвоздями дверь.
— Никто и никогда не входит сюда. Строго запрещено. Здесь собраны богохульные писания и изображения, подозреваемые в ереси. Но вам следует посмотреть на них. Вот эта картина на деревянной доске намалевана служкой келаря, простоватым послушником, умершим вскоре от воспаления мозга. Благодаря ей удалось арестовать Базена, отравителя. Как увидите ее, мурашки побегут.
Он говорил так быстро, что Жеан с трудом понимал его, некоторые слова вообще были ему непонятны. Алжернон шарил в темноте, ища масляную лампу. Наконец по стенам склепа заплясали тени от колеблющегося язычка хилого пламени. Жеан прищурился. Среди вороха книг, часть которых была опутана цепью с висячим замком, стояло деревянное панно с изображением жанровой сценки на кухне. Жеан без труда узнал кухню с ее обстановкой, толстого мужчину с красным носом за работой — как всегда, склонившегося над котлом. Одной рукой он помешивал ложкой варево, другой сыпал в рагу какой-то белый порошок, очевидно, соль. Вокруг висели и стояли сверкающие котелки, котлы и чаны, с потолочной балки свисали гирлянды колбас и каплунов, ждущих своего вертела. Ленточная надпись занимала нижнюю часть картины.
— Что там написано? — спросил Жеан.
— О! — многозначительно произнес Алжернон. — Это написано на очень плохой латыни. Означает, примерно, следующее: «Отравление монсеньора Жильбера, приора д'Эглевьей». Дописано это было младшим приказчиком келаря, который потом умер от кровоизлияния в мозг. Можно подумать, что в этом рисованном обвинении сосредоточилась вся нечистая сила.
— Значит, брат Базен не соль высыпает в котел… — процедил сквозь зубы Жеан.
— Нет, не думаю. Сначала посчитали, что дон Жильбер скончался от горячки, и только по картине все поняли, что он был отравлен. Кисть художника точно описала виновного. Полагаю, что младший приказчик случайно оказался на кухне, но келарь Базен так его запугал, что тот не рассказал об увиденном даже на исповеди. Повторяю, рыцарь: служка келаря был совсем мальчишкой. Считалось, что он немножко не в себе, никто и не подозревал в нем художника. Когда нашли картину, Базена посадили на скамью подсудимых и… с пристрастием… допросили. Приказчик ничего не мог сказать, он к тому времени уже умер.
— А брат Базен признался?
— Да, он заявил, что им водила рука дьявола. Через три дня его сожгли. Сатана не выносил душевной силы приора Жильбера, поэтому и овладел разумом келаря.
— Гм-м-м, — проворчал Жеан, всматриваясь в картину.
Она была написана воском, как это было принято еще в античные времена, и хорошо переносила сырость. Базен, одержимый келарь, изображался несколько карикатурно, однако злобы в нем не чувствовалось.
— А этот Базен, — заметил Жеан, — совсем не выглядит пособником сатаны… Он больше похож на повара, чем на колдуна.
— Помолчите-ка, рыцарь! — доверительно предостерег его Алжернон. — Как бы вас кто-нибудь не услышал! Ведь вы говорите о преступнике, осужденном и сожженном заживо. Этот проходимец умертвил одного из служителей церкви. — Он перекрестился. — И все-таки, — добавил он, — я должен согласиться с вами: художнику следовало бы придать ему более отталкивающий вид. Думаю, он сделал так по неопытности. Может быть, поэтому картину прячут подальше от глаз. В ней есть что-то безнравственное.
Алжернон вдруг заспешил. Задув лампу, он пропустил Жеана, вышел сам и закрыл тяжелый замок. .
— Холодновато здесь, — поежился он. — Поднимемся ко мне. Я закажу горячий отвар.
Жеан спал очень плохо. Понятно, поручений вечером не будет и придется провести ночь в монастыре. Он завернулся в плащ и растянулся на деревянной скамье около камина. Сразу нахлынули сны, в которых Жеан видел, как брат Базен горстями сыплет соль в варево приора Жильбера… Возникло беспокойство, но он не знал отчего. Какое-то смутное впечатление, похожее на предчувствие. Одно из тех тревожных чувств, появляющихся в гуще леса, которое позволяло Жеану угадывать грозящую засаду.
Братья возвращались с заутрени, и тут Жеана осенило.
Он осторожно встал, проскользнул в скрипторий, где за столом, положив голову на руки, похрапывал Алжернон рядом со своими письменными принадлежностями.
— Проснитесь, — прошептал Жеан, легонько тряся его за плечо. — Вы зря жжете свечу. Берите ключ, я хочу еще раз взглянуть на картину.
— Нет… нет, не стоит, — запинаясь, проговорил писец. — Мне не надо было показывать ее вам, но захотелось похвастаться… Меня одолела гордыня.
Жеан взял его за локти и силой заставил встать. Через некоторое время они уже входили в запретную кладовку. Покидая скрипторий, Жеан захватил с собой большую лупу, при помощи которой копиист читал пришедшие в негодное состояние манускрипты.
Он приказал Алжернону светить ему, пока медленно водил лупой по картине. Почти сразу Жеан отыскал желаемое.
— Смотрите-ка! — присвистнул он. — Вот сюда, на поверхность котла.
— Что? — воскликнул писец-миниатюрист.
— Взгляните на котел слева, — пояснил Жеан. — Он сделан из меди, а на нем отблески огня. Если смотреть внимательно через лупу, можно заметить, что детали выписаны очень тщательно, и они отражаются в металле, как в зеркале.
Жеан снова наклонился к картине. Он не лгал. Художник написал на выпуклости котла крохотное деформированное изображение. Сцена происходила за картиной, и сосуд служил как бы зеркалом. Прищурившись, можно было разглядеть монаха с длинным узким лицом и крючкообразным носом; он доставал из рукава рясы черный флакон, собираясь вылить его содержимое в бокал, стоявший на подносе. Лицо монаха выражало напряженность и ненависть. На округлости флакона ясно виделся череп, так что не оставалось никаких сомнений в содержимом бутылочки.
— Вот вам и настоящий убийца, — прошептал Жеан. — Разгадка заключается в картине, но никто этого не заметил. Все увидели только очевидное: повар за работой. Понимаете? Если убрать лупу, изображение исчезает, видны лишь отблески огня. Изобразивший это так боялся отравителя, что не посмел откровенно указать на него. Он облегчил свою совесть этой проделкой.