Замок отравителей
«Мое личное владение!» — часто посмеивался он, любуясь горсткой черной земли, обрамленной засохшими травинками.
Вот уж точно — Жеан был, пожалуй, единственным рыцарем, таскавшим свою вотчину в седельной суме!
Иногда ему снилось, что некая фея превращала его в домового, ростом не больше ногтя мизинца, и он свободно умещался на этом комке, разгуливая по нему. Об этом шутливом сне Жеан не рассказывал никому.
Он закрыл суму, услышав, как монах зашевелился во сне.
Жеан снова погладил лошадь, чтобы успокоить ее. Животное охотно избавилось бы от сбруи, но это было бы неосмотрительно. Жеан знавал многих путников, внезапно застигнутых волками из-за того, что расположились на отдых, нарушив правило. Он проверил ремни своего щита. Овальный щит почти полностью закрывал его. Жеан сам смастерил его из самого твердого дерева и гордился этим. Бароны же умели только разрушать, и ни один из них не способен был изготовить такой красивый щит.
— Пора двигаться? — послышался за спиной испуганный голос церковника.
— Да, — коротко ответил Жеан. — Приближается гроза, слышите шум ветра в листве?
— Пожалуй. Можно подумать, что это голоса богохульствующих демонов.
Жеан передернул плечами. Как и все его собратья, Дориус был очень суеверен, и ему во всем виделись скрытые козни дьявола. По его мнению, везде, в каждом яблоке таился дьявольский червь.
Жеан легко вскочил в седло, Дориус, кряхтя, с трудом карабкался на своего мула.
— Мы правильно едем? — спросил монах в десятый раз с начала их совместного путешествия.
Жеан ответил неразборчивым ворчанием: ведь он проводник и обязан вести людей лесными лабиринтами. Он хорошо знал все дороги, а, будучи вооруженным, отпугивал бродяг, намеревающихся чем-нибудь поживиться у путников. По правде говоря, знать все дороги было невозможно. Мало было таких протоптанных, где не росла трава. Если нога человека редко вступала на них, они быстро зарастали и терялись из виду. Лишь основные тракты, старые римские дороги, по которым когда-то подвозили камень для строительства соборов и возведения укрепленных замков, еще содержались в хорошем состоянии, дабы колеса телег не вязли в грязи после первого же ливня. Они привлекали не только паломников, но и грабителей, так что лучше уж обойти их стороной, наняв хорошего проводника, чтобы не заблудиться в этом лабиринте.
— Опасно ехать ночью, — ныл монах. — Говорят, дьявол нарочно путает тропинки, чтобы досадить людям. Он переставляет дороги, подобно девственнице, раскладывающей на земле ленты. Думаешь, едешь куда надо, а попадешь в ад.
Высвободив руки из широких рукавов рясы, Дориус начал перебирать толстыми пальцами четки, с которыми никогда не расставался.
— Еще опаснее ехать лесом в темноте, — продолжил он, — ведь дьявол довольно искусен в разных хитростях и миражах. Ты слышал о злосчастной серебряной монете?
— Нет, — проворчал Жеан.
— Она появляется в полнолуние, — с отдышкой проговорил Дориус. — После дождя. Если смотреть на лужи, на дне видны сверкающие серебряные монеты. Они получаются из лунного света, который застывает в холодной воде. Не вздумай сунуть в воду руку и достать эти блестящие экю. Не думай, что ты разбогатеешь. Дело в том, что, когда ты начнешь ими расплачиваться, серебряные монеты превратятся в воду в пальцах торговца. Тебя сразу же объявят фальшивомонетчиком, а за изготовление фальшивых денег сжигают живьем на костре.
Жеан вздрогнул. Он никак не мог уразуметь, то ли монахи действительно верили в чушь, которую несли, то ли пользовались этими небылицами для запугивания доверчивых людей и завоевывания авторитета, которого у них не было и в помине.
— Не надо забывать и об оборотнях, — пробормотал Дориус, вжимая голову в плечи. — Лес — их любимое место. Они часто принимают человеческий облик, чтобы лучше обманывать нас.
«Как и вы, монахи, — подумал Жеан. — Под тем предлогом, что вы запинаясь произносите три-четыре латинских слова, вы считаете, что владеете всеми тайнами мира!»
— Есть здесь и феи из старых верований, — не отставал Дориус. — Они сидят по ночам на деревьях. Увидев прохожего, проникают в его мысли и зарождают там непристойные мечты.
Дориус перекрестился, так как усилившийся ветер и раскачивающиеся ветки подняли невообразимый шум.
— Далеко ли еще? — спросил он.
— Нет, — отрезал Жеан. — В конце этой дороги будет опушка, на опушке стоит холм с хижиной отшельника. Я никогда не входил туда. Я даже не уверен, что в этой развалюхе обитает живая душа. Что найдем мы наверху?
— Тебе не обязательно это знать, — закудахтал Дориус. — А впрочем, мощи… Очень ценные мощи, которые я должен доставить в замок барона Орнана де Ги ко дню его свадьбы. Я плачу тебе за то, чтобы ты берег меня и эти мощи. Тебе известно, какой это дорогой груз.
— Я знаю, что некоторые не очень щепетильные монахи продали немало зубов Господа нашего Иисуса, достаточно, чтобы заполнить пасти трем крокодилам! — насмешливо произнес Жеан.
— Замолчи, несчастный! — вспылил Дориус. — Ты богохульствуешь. Только безбожная торговля оплачивается дорого.
Продолжать он уже не смог, поскольку в этот момент разразилась гроза. Жеан натянул капюшон на свой многострадальный, побитый шлем и плотнее завернулся в плащ. Прямо перед ними открылась поляна с каменной насыпью, наверху которой возвышалась безыскусная часовенка, сооруженная еще в первые годы христианства.
Дождь и молнии усилили неуверенность и беспокойство, не перестававшие преследовать Жеана с тех пор, как он согласился на эту поездку.
Это началось в аббатстве Обалон, куда он прибыл по приглашению брата Дориуса. Пока Жеан томился в ожидании, среди ночи произошли два страшных события. Два необычных явления, которые легковерный человек принял бы за дурное предзнаменование.
Сначала засорился канальчик песочных часов, отмеряющих ход времени, и перестал течь песок. Жеан сердцем почувствовал, что время вот так же скоро может остановиться, люди не будут больше стареть, дети не вырастут, а те, кто еще только зачат, так и останутся в материнском чреве.
Брат переписчик застыл с поднятым пером, устремив глаза на песок, надеясь, что пыль времени возобновит свое течение. А потом совершенно неожиданно в промасленный пергамент, натянутый на бойнице, врезалась птица. И хотя это оказался всего-навсего воробей, сломавший себе шею, шуму он наделал не меньше барабана, в который ударили железной латной рукавицей.
— Их привлекает свет, — виновато проблеял переписчик.
Ну конечно. Свет свечи привлек птицу. Отсыревший песок забил канальчик между двумя стеклянными шарами… Вот вам и объяснение. Однако Жеан уже не мог избавиться от дурного предчувствия.
— Дело в том, что к нам присоединится группа, которая приглашена на свадьбу нашего господина Орнана де Ги в его замок Кандарек, — пояснил Дориус после затянувшейся паузы. — Там будут трубадуры, жонглеры и фокусники, соседство с которыми мне, правда, неприятно, но лучше уж двигаться всем вместе. Я, разумеется, буду самой важной персоной в этой группе и, естественно, единственным, которого ты должен оберегать днем и ночью. В случае нежелательной встречи с разбойниками ты должен заботиться только о моем спасении. Понятно?
Жеан ответил утвердительно, потому что это выливалось в несколько дополнительных горстей колец для его кольчуги, и ему надоело носить старый кожаный жилет с приделанными к нему железными пластинами, купленный у пешего сержанта, возраст которого не позволял ему продолжать службу. Не рыцарское это облачение. Да, нужны еще шпоры. Золотые шпоры, какие описываются в легендах Круглого стола. Эх, наступит ли такой день?
Порыв ветра водяным хлыстом стеганул его по лицу. Жеан очнулся. Перед ним возвышался холм отшельника.
— Ты не должен никому говорить о том, что увидишь наверху, — произнес Дориус, слезая с мула. — Если у тебя длинный язык, то его святейшество приор моего ордена жестоко накажет тебя.