Очертя сердце

Он отвернул манжету. Не прошло еще и четверти часа с тех пор, как началась его пытка. Рыбак выудил из воды что-то блестящее, извивающееся. Лепра спустился на несколько ступенек вниз, зашагал вдоль набережной, подошел к рыбаку, вытиравшему руки носовым платком. Рыбак насвистывал песню Фожера.
— Садитесь, мадам, прошу вас.
Комиссар Борель прошел по кабинету, оперся на спинку своего кресла. Ева в мгновение ока составила о нем мнение: умный, чуть излишне самоуверенный, красивый, хотя зубы неровные, но в общем для чиновника вид достаточно благородный. Брюки не мешало бы отутюжить… Она улыбалась, слегка наклонив голову и глядя ласковым взглядом, но внутренне вся начеку.
— Я счастлив видеть вас здесь, мадам. Для меня, поверьте, это большая привилегия. Я вами восхищаюсь…
— Следует ли понимать ваши слова так, что вы пригласили меня сюда для частного разговора, чтобы наговорить мне комплиментов?
Прикрыв глаза, комиссар приподнял массивную руку, на которой блестел перстень с печаткой.
— Нет, конечно нет, но я такой же человек, как все… Слушая ваши песни, я позволяю себе помечтать. И вот сегодня вы здесь, передо мной…
— …во плоти и крови, — досказала Ева.
— Вот именно во плоти и крови!… Так что, с вашего разрешения, я хочу насладиться этой минутой…
Он старался говорить шутливым тоном, но это звучало фальшиво. Глаза его не улыбались. Они были, пожалуй, чересчур голубые — того оттенка, который при электрическом свете приобретает стеклянный блеск.
— Я с грустью и удивлением узнал о смерти мсье Фожера, — продолжал он.
— Мой муж был недостаточно осторожен.
— Знаю.
Борель сел и похлопал ладонью по лежащей на столе папке.
— У меня тут копия полицейского рапорта. Впрочем, в неосторожности ли тут дело… Мсье Фожер выпил, он ехал на большой скорости, но в конце концов это случается со многими автомобилистами, особенно в летние месяцы, во время отпусков… Большая потеря… Тем более горестная, что я узнал… стороной… будто вы решили покинуть сцену.
— Быстро вам все сообщают! Борель шутливо поклонился.
— Такова моя профессия, мадам… Могу ли я задать вам вопрос?.. Вы в самом деле думаете, что ваш муж погиб в случайной аварии?
Ева ждала этого выпада. И все же ей оказалось трудно выдержать взгляд комиссара.
— Бог мой, конечно… — сказала она. — Мне и в голову не приходило… Вы что-нибудь обнаружили?
— Обнаружил?.. Нет. Авария как будто сомнений не вызывает.
Открыв папку, он на мгновение задумался. А Ева подумала о Лепра. Бедный мальчик! Она вовлечет его в катастрофу. Никогда ему не понять, почему она призналась. Потому что она расскажет всю правду. Если у этого полицейского есть доказательства, что Мориса… Нет, она не может допустить, чтобы ее уличили во лжи, чтобы ее презирали.
— Полагаю, у мсье Фожера, как у нас всех, были враги, — сказал Борель. — Вы не заметили ничего необычного в последние недели его жизни? Ваш муж не был ничем озабочен? Он не сказал вам ничего такого, что могло бы…
— Ничего.
— Странно. У вас были хорошие отношения?
— Нет.
Борель с усмешкой покачал головой.
— Прекрасно! Вот это прямой ответ.
Он вынул из папки письмо и перечитал его. Ева сидела слишком далеко и не могла опознать почерк, но она почувствовала, что это конец. Фожер сдержал свое слово.
— У меня есть любовник, — сказала она, — для вас это не новость. И поскольку вы хотите все знать…
Борель подался вперед, протягивая ей письмо.
— Прочтите сначала вот это, — сказал он. — Я не должен был бы вам этого показывать, но я рассчитываю на вашу скромность.
Письмо писал не Фожер. Округлые, тонкие буквы… где она уже видела этот почерк?
«Все друзья Мориса Фожера с горестным изумлением наблюдают за бездействием полиции. Следствие пришло к выводу, что произошел несчастный случай, но это чепуха. Фожер отлично водил машину. Кроме того, он обыкновенно выбирал дорогу в объезд, чтобы избежать крутых поворотов Ансени…»
Закинув ногу на ногу, Ева держала письмо на колене; взгляд Бореля помогал ей сохранять выдержку; она дочитает письмо до конца, не сломившись…
«… Таким образом, гибель Мориса Фожера вызывает недоуменный вопрос: почему он не поехал своей обычной дорогой?.. Да потому, что хотел покончить с собой… Он придал своему самоубийству вид случайной катастрофы из порядочности, чтобы пресечь толки. Но если он, человек, который так любил жизнь, совершил самоубийство, значит, его на это толкнули…»
И вдруг Ева узнала почерк Флоранс. Дома она поищет у себя в секретере… Там наверняка найдутся старые почтовые открытки, посланные из Дании, из Швеции в ту пору, когда Флоранс еще не стала… Точно, это был ее почерк, она его даже не изменила — глупый, вульгарный почерк…
«…а тот, кто довел человека до самоубийства, преступник. Полиция должна бы поинтересоваться, не причастна ли к смерти своего мужа Ева Фожер. Мое имя вам ничего не скажет. Я требую одного — правосудия».
Ева сложила письмо.
— Мы получаем подобные письма десятками, — сказал Борель как бы в свое оправдание. — От маньяков, завистников, одержимых… И однако…
— Однако? — переспросила Ева.
— Это часть нашей рутинной работы. Мы обязаны проверить…
— Вы считаете, что я виновата в смерти мужа?
— Вовсе нет, дорогая мадам Фожер. В случае с вами… Прежде всего я поддался искушению с вами познакомиться… и главное — хотел вас остеречь… Совершенно очевидно, кто-то точит на вас зуб… Вы не знаете кто?
Ева с отвращением положила письмо на кончик стола.
— О, конечно, знаю, — сказала она. — Но вы мне тут ничем помочь не можете.
— И однако, если кто-то будет изводить вас, преследовать, мое участие…
— Спасибо, — пробормотала Ева. — Вы очень любезны, но я справлюсь сама.
Борель едва заметно одобрительно кивнул головой.
— Так или иначе, я вас предупредил. Если кто-то попытается устроить скандал, не задумываясь, обращайтесь ко мне… Вам, конечно, неизвестно, в самом ли деле ваш муж имел обыкновение пользоваться объездом, как упомянуто в этом письме?
— Не имею понятия. Я всегда ездила в Ла-Боль поездом.
— Впрочем, самоубийство или несчастный случай, это дела не меняет, — заключил Борель.
Он проводил Еву до лестницы.
— Обращайтесь ко мне, не задумываясь, — повторил он. — Я на месте. Можете на меня рассчитывать.
Ева неторопливо сошла по ступенькам. Борель все еще стоял на площадке — она готова была в этом поклясться; он продолжал смотреть ей вслед… А потом она поняла, что он ушел, и, сама не зная почему, заторопилась, почти бегом кинулась к воротам. Лепра стоял на противоположном тротуаре, опершись о парапет.
— Видишь, — сказала она. — Меня не арестовали.
— Ты во всем призналась?
— Нет. Незачем было. Я мечтаю о чашке чаю.
Но, устроившись на банкетке в маленьком бистро, расслабленная, улыбающаяся, она вдруг передумала и потребовала белого вина.
— Как простые работяги, — сказала она.
— Расскажи же.
— Все очень просто. В двух словах: комиссар получил анонимное письмо. Я узнала почерк — это Флоранс.
— Ах, вот оно что!
— Флоранс обвиняет меня, что я довела Мориса до самоубийства.
— Не понимаю, — сказал Лепра.
— Я тоже сперва не поняла. Я ждала… так вот, нет. Флоранс ни о чем не подозревает. Она просто пытается мне нагадить. Вероятно, надеется, что это дойдет до газет, они что-нибудь опубликуют…
— И из-за этого он тебя вызвал?
— Да, из-за этого… Но еще, без сомнения, и по другой причине. Флоранс сообщает в письме, что Морис обыкновенно ездил другой дорогой именно для того, чтобы миновать крутые виражи Ансени.
— Вот как!
— Комиссар неглуп. Он ничего не знает. Ни о чем не подозревает. Но эти сведения насчет объезда, несомненно, его насторожили. За твое здоровье, милый Жан. Давай чокнемся.
Она дотронулась своим бокалом до бокала Лепра и с удовольствием выпила кларета. Лепра недоверчиво пригубил вино.