Алая сова Инсолье (СИ)

Хрюша аж взвизгнул от такой наглости. Ну действительно, самому в телегу впрягаться — тот еще сюр. Хотя он прекрасно это делал, когда думал, что мы не видим. Или когда времени на долгие препирательства не оставалось. 
— Ничего не знаю! У меня руки заняты! — сердито нашипел на него мой спаситель и потащил меня дальше в заросли. — А ты чего смеешься? Наслаждайся. Не каждый день катаешься верхом на сильнейшем темном маге континента. 
— Наслаждаюсь.
С каждым шагом его трясло все сильнее. А потом я снова почувствовала, точнее увидела, как очередная темная змея магии ползет вниз по моему наемнику. Раньше я видела такую только со стороны, но вот сейчас Инсолье творил свою волшбу буквально у меня под носом. И мне казалось, что я даже чувствую от этой магии какой-то несвежий душок. 
Что он делает? Он ведь уже проклял себя один раз, не может быть, чтобы… чтобы это не было просто вредно — околдовывать чем-то таким нехорошим! 
— Не смей! — выпалила я раньше, чем поняла, что имею в виду. 
Инсолье замер, встал как вкопанный посреди очередного куста. 
— Что не смей?! — Его шепот превратился в рычание.
— Не смей себя калечить. — Тут только до меня дошло, что петля моей собственной магии перехватила его темное плетение и просто выдернула его из мужского тела. 
— Шатт! Сволочь святая… Ты хочешь обменять на двадцать минут удовольствия свои глаза?!
  
Глава 48
 
Инсолье
Что она творит?! Что вообще происходит с этой сумасшедшей совой? Нет, я знал, что хочу святую сволочь и получу святую сволочь, но не думал, что…
— Нет.
— Что нет?! 
— Не делай этого с собой. Не надо, это вредно.
И держит за магию, не давая снова накинуть на себя проклятие бессилия. Шатт! 
Я остановился посреди какого-то идиотского куста и уставился на сову. Когда она успела стать… такой? Губы сжаты в линию. Глаза, которых нет, словно в самое нутро смотрят. И что-то там видят!
А еще она недавно, да вот буквально только что, убила двух человек. Хотя нет, уже трех. Своей силой, ни на секунду не задумавшись. И если калечную маньячку она скорее «отпустила» на тот свет из дурацкого святого милосердия и ее потом ожидаемо выворачивало чуть ли не наизнанку, то вот сейчас двух подонков, один из которых собирался пристрелить меня из арбалета магов, удавила вообще без каких-либо сомнений. Как тараканов тапком пришлепнула.
Ради меня. Она кого-то убила. 
Ради идиота жениха эта сумасшедшая блаженная дура отдала глаза. 
А ради меня… жестко и без колебаний забрала чужие жизни. Без суда и следствия забрала, не заикнувшись о справедливости и воздаянии. Отреклась от своего пути всепрощения и сострадания. Перешагнула через догмы веры и святые учения. М-м-м… 
Лицо само расплылось в абсолютно несвойственной для меня счастливой улыбке. Захотелось погладить сову по перышкам, затягивая в долгий поцелуй, и повторять: «Ты ж моя умница!» Стоило вспомнить только, как это выглядело: Имран в повозке, такая обманчиво слабая, хрупкая и скорбная, куда бы деться от святости. И два удавленника по сторонам в воздухе. Какая эпичная, восхитительная, полная возбуждающей ненормальности картина!
Но, боюсь, если я действительно пойду на поводу у своих эмоций и начну тискать святую от переполняющего меня счастья, моя почерневшая птичка их просто не поймет. Может, даже обидится. 
Хотя кое-что я действительно могу сделать. К примеру, целовать эти поджатые в недовольстве губы мне никто точно не запретит. 
Не знаю, сколько времени прошло, пока мы, как два полностью двинутых идиота, целовались посреди колючего куста лишь чуть в стороне от дороги, по которой галопом скачут с магическими шарами целые отряды сов. Вообще, на редкость глупое занятие, конечно, но мне было все равно. Весь шаттов мир исчез, остался только его маленький кусочек, центр, ось, на которую все нанизано. И эта «ось» отвечала на поцелуй так жадно и так… что меня отрезвила только одна мысль, которую я тут же и выпалил вслух.
 
— И кто научил тебя так целоваться?! — аж прорычал, с трудом взнуздав внезапно взвившуюся бешеную ревность.
— Не помню, — усмехнулась в ответ сова. — Наверное, никто. Какая теперь разница? 
— Я этого пернатого «никто» на кол посажу и вертеть буду, пока острый конец изо рта не покажется! Может, ты еще и не девственница? — последний вопрос я задал со странной интонацией. В ней был гнев пополам с… надеждой? 
— Думаю, девственница, — успокоила меня сова таким тоном, что я аж слегка завис. 
— Так думаешь или… тьфу, ладно. 
— А ты можешь это как-то проверить? — И она склонила голову к плечу.
— Как ты себе это представляешь?! — почти сорвавшимся на хрип голосом выдал я. Не, я-то представлял, как такую проверку можно устроить. Но после проверки девственницей она быть уже точно перестанет. 
— Ну не знаю… ритуал? Ты же темный маг, верно? У вас разве не принято перед жертвоприношением проверять, подходит материал для дела или нет? — с любопытством глупого ребенка выдала она. 
— Что ты несешь?! — такого я еще ни от кого не слышал и меньше всего ожидал от совы. — Какие жертвопри… тьфу! Меньше надо было ваших дебильных церковных книг читать! Только в них можно найти подобную тупую ересь для не менее тупых баранов из паствы! 
— То есть ритуала не существует?
— То есть обычно мы никого в жертву не приносим! А если и приносим, то совершенно все равно, девственна жертва или нет! И вообще, у коз, кур, овец и прочих жертвенных агнцев такого в помине нет, чтобы разбирать, трахались они уже или только траву жрали! 
— А… ну ладно. — Она пожала плечами, и ее магия очень осторожно отпустила мою. Но явно осталась настороже, чтобы перехватить, если я вздумаю опять себя проклясть. Дожили.
— Ладно — и все?! Больше ничего не скажешь? М-м-м…. Тогда вот: жертвы, чтоб ты знала, приносятся богам. Всем. И мертвым, и живым. Или ты думаешь, что тех же кроликов на праздник рождения года все просто погладили и отпустили? Не, их ритуально приготовили, читая молитвы, — это тоже считается жертвой богу. В данном случае — богу плодородия. Потом все просто съели рагу. Но вот почему-то когда темные ритуально перерезают горло козе, отдавая дань мертвым богам и прося о спокойном посмертии, — это фу! Темная магия, на костер его! 
Пока я все это объяснял, в голове, слава всем богам, немного прояснилось. Поэтому я перестал изображать столб с подвеской посреди колючек и пошел дальше вглубь леса, подальше от дороги. Сову, естественно, нес на руках и с тоской думал — а как теперь без проклятия ночевать-то? Я ж рехнусь к утру от того, как она сидит рядом, ходит по траве босиком, дышит, пьет, ест… 
Всегда смеялся, когда подвыпивший менестрель в таверне начинал петь какую-нибудь древнюю балладу о любви не менее древнего героя, у которого подвигов уже не продохнуть сколько. И этот герой вдруг начинал пускать слюни на мимо пробегающую бабу, словно деревенский дурачок на ярмарочный леденец. У него дел по горло, друзья, драконы, короли, а он увидел «тонкую щиколотку» или, прости шатт, «жилку на запястье» и привет — рехнулся, больше ни о чем думать не может. Вместо того чтобы поймать эту бегущую за подол и спокойно повалять на сеновале, раз уж так приспичило (герой же! Кто ж его осудит! Еще и приплатят за улучшение генофонда!), сидит и ноет, как дебил.
И вот тебе на. Дожил. Сам сижу и ною. В смысле, иду и ною. Ну, я не герой, конечно, я черный маг. Но это звучит еще более удручающе — позорище на мою темную голову! Некромант должен драть все что движется (и не движется — тоже) с безумной улыбкой на устах, невзирая на крики боли и мольбы о помощи. Драть до смерти, потом воскрешать и снова драть. Ага…
Иду. Ною…
— Мы будем здесь ночевать?
Мысленный мой вой был прерван простым вопросом. Я в очередной раз очнулся и огляделся. И чуть снова не взвыл. Потому что ноги сами привели в очень удачное место — крохотная полянка среди густых зарослей на берегу тихого лесного ручья. Именно тут ручей сворачивал в самые дебри, разложив нам под ноги гладкий песчаный берег излучины. Лучше не придумать, чтобы смыть с себя пыль, грязь и кровь.