Закон Талиона (СИ)

За годы на зонах Дато повидал такое, что законопослушному обывателю не приснится в самом кошмарном сне, но при виде этой толпы ему сделалось до чёртиков жутко. Стоящие внизу одурманенные люди, а в том, что они одурманены, Дато не сомневался, по знаку пастыря способны на самую невероятную мерзость. И сотворят! С такими-то глазами…. И будут думать, что действовали они по законам Высшей Космической Целесообразности. Если они ещё не разучились думать.
"Терпи, падаль, не дёргайся, — мысленно осадил он себя, — сам залез в лапы к этим упы-рям, вот теперь и делай вид, будто ты с ними заодно, что тебя умиляет это тряхомудие. А с другой стороны: был ли у меня выбор вообще? Обложили, как волка, с-суки!"
Между тем слово взял отец Елисей и прочёл проповедь, смысла которой Илларион, за-нятый своими раздумьями, не уловил. А был ли смысл? Зато он видел паству, копошащуюся под ногами. Большинство, подвывая, бухнулось на колени, некоторые падали на спину, ка-тались по земле, пускали слюни, царапали себе лицо. Стоящие на коленях ничего не замечали. Всё в порядке, братья! С нами Космос! Мы — лучшие из лучших! Мы — провозвестники! Мы — носители Истины! Грядёт Заря Логоса!
"Охереть — не встать…"
Отца Елисея сменил на трибуне отец Егорий. Он кого-то клеймил и обличал. Дато не слушал, его охватило совершенно не свойственное ему состояние оцепенелого безмыслия. Толпа выла всё громче, потом вой перешёл в визг, резко оборвавшийся на высокой ноте, ко-гда отец Егорий рявкнул, простерев длань над скопищем особей, лишь внешне похожих на человеков:
— Введите ослушницу!
Откуда-то со стороны выгребли пустоглазые стражники веры. Они, придерживая за руки, подтащили к крыльцу тщедушное существо, оказавшееся, при ближайшем рассмотре-нии, девицей в бесформенном балахоне. Девчонку ноги не держали, её било крупной дро-жью.
— Чада мои, — заревел отец Егорий, — каков будет ваш приговор ослушнице? Изгоним ли мы её из святой общины, или позволим заблудшей душе узреть Сияние Логоса?!
Узреть Сияние! — крикнул один из стражников.
"Сияние…,! Сияние…!", — подхватила толпа.
Отец Егорий величественно воздел руки.
— Быть по сему!
Уже после, восстанавливая в памяти виденное, Илларион понял, что представление го-товилось заранее и преследовало сразу несколько целей. В том числе: повязать неофитов общим преступлением, а также опутать и запугать самого Иллариона.
Слова и жесты Багра послужили сигналом. Тот же стражник, подсказавший одурма-ненным людям слова приговора, извлёк из котомки, притороченной за спиной жертвы — ка-кой изощрённый цинизм! — моток заготовленной верёвки с уже завязанной на конце петлей, сноровисто, на манер метателя лассо, перебросил через толстый сук ближайшей сосны. Вто-рой стражник накинул на голову девицы капюшон и, надев поверх него удавку, слегка затя-нул узел.
К свободному концу шнура подбежали несколько неофитов, ухватились, оттолкнув стражника. Тот не возражал, отошёл в сторонку, словно он тут совсем ни при чём. Багор то-же помалкивал, а люди всё набегали, цеплялись за одежду "счастливчиков", повизгивая от возбуждения, разом потянули.
Щуплое тельце взметнулось над толпой, задёргалось, по босым грязным ступням по-бежала, закапала на землю влага.
Может, и к лучшему, что Илларион пребывал в странном, заторможенном состоянии, иначе…, а что иначе? Спасать бы бросился? А потом и его бы самого рядом…, или чего по-хуже.
В себя пришёл он только в поезде. Смутно помнил, как привезли на вокзал, вручили билет, посадили в проходящий поезд в СВ. Всё это время его опекал толстощёкий капитан милиции. Когда в мозгу прояснилось, до Иллариона дошло, что в закуску или в чай, предло-женные Багром, был подсыпан какой-то дурманящий препарат. Не наркота, отрезвление пришло без похмелья. Но психологически Дато был надломлен и, может быть, впервые в жизни по-настоящему напуган. Надо думать, подмешанная в пищу гадость вкупе со сценой насилия поразили отравленный мозг, оказав долговременное, подавляющее психику воздей-ствие. Ещё помнилось, как на обратном пути отец Елисей втолковывал: "Неофиты общины — всего лишь первая ступень, как у насекомых стадия личинки, которой ещё предстоит пре-вратиться в куколку, а уж потом, взломав панцирь невежества, выйти в мир в образе имаго, несущего Зарю Логоса. Долог и чреват болью путь превращений! Не всем дано пройти его до конца. К свету выйдут самые сильные и страшные мудростью своей благоприобретённой! "
 
А той личинке, что обоссалась, умирая в петле, было от силы лет шестнадцать. Кукол-кой ей уже не стать. В чём таком провинилась эта пигалица? А где-то, поди, мамка с папкой ищут родную доченьку, надеются.
Позже, значительно позже, может быть, год спустя, исчезли боязнь и подавленность, их сменила глухая неприязнь к поганым упырям, а в душе постепенно вызрела острая, со-вершенно не характерная для прожженного вора, жалость к изуверски убитой девчушке. Ка-залось бы, сам "костлявую" не раз за мослы щупал, а тут…
Кое-что из прошлого.
Отец Иллариона никогда не дружил с законом, сын пошёл по его стопам, а воровское ремесло не предполагает сердобольности. Наоборот, любое преступление предполагает на-личие жертвы, всё равно какой. Будь то материально ответственный завбазой Горпромторга или подпольный коммерсант, так или иначе эти люди становились пострадавшими. Благо-родных воров не бывает, и Дато не исключение. С детских лет отец — горячий грузинский парень, вдалбливал в Иллариона презрение к лохам-обывателям. И Дато никого никогда не жалел, но стать свидетелем хладнокровного убийства — уже перебор.
Конечно, к моменту его последнего освобождения, к сорока пяти годам по паспорту и к четвертаку по стажу Дато насмотрелся на всякое, и сам давно уже не боялся крови. Жало-стливые да прекраснодушные в уголовники не попадают, а если попадают, то не выживают. За редким исключением. Игорёк, например. Сам Дато мокрушников не уважал и не боялся. К акту убийства человека человеком относился с брезгливостью. Правда, была у него самого пара случаев, и оба вспоминались без тени раскаяния.
Первая история приключилась с ним давным-давно, в первые дни, когда Ларика пере-вели с "малолетки" на взрослую зону. К тому времени Илларион уже выучился управлять большегрузными машинами и его поставили на трелёвщик в напарники к длинному, костля-вому урке по кличке Лопарь. Какими соображениями при этом руководствовалось начальство, отлично знавшее за Лопарем биологическую тягу к активному мужеложству, непонятно. Был бы жив отец, зона бы встретила Ларика не в пример приветливее, а так… Грохнули папашу в пьяной драке, и остался малолетний преступник Илларион без протекции.
Ну, поставили и поставили, ан нет, оказывается ещё и подставили пацана, нашёлся среди лагерного начальства экспериментатор-извращенец. Дело прошлое, но Дато ни о чём таком не подозревал — сел в кабину трелёвщика и поехал.
Тайга, дебри, на полтыщи километров вокруг никакого нормального человеческого жилья, если не считать жильём лагерные бараки. Трактор ревёт и тянет за собой многомет-ровые хлысты — спиленные верхушки вековых сосен. Топливнывй чад и мошкара.
Лопарь заглушил движок, бросил: "Щас, погоди", — спустился по ступенькам на землю, отошёл в сторонку, огляделся.
— Эй, малый, подь сюды, дело есть!
Не таким уж и малым был в ту пору Илларион, вымахал поздоровее отца-покойничка, но по сравнению с Лопарем…
Какое такое дело появилось на пустой дороге — Ларик ни сном, ни духом, но раз на-до… Он выбрался из кабины и подошёл к напарнику.
— Погляди-ка, что там? — Грязный палец ткнул в чащу.
Илларион повернулся и… получил оглушающий удар по затылку. Очнулся почти сразу и несколько секунд ничего не мог понять. Почему кисти рук связаны и прикручены к довольно толстому суку на одном из хлыстов, да так, что он не смог бы встать с четверенек? Кто и зачем стаскивает с него штаны? Где напарник?