Новый день

Она была уверена, что после этого разговора все пути будут для неё открыты. Но вскоре поняла, что ошиблась, – служанки продолжали бродить за ней, как тени, старательно делая вид, что не понимают её гнева, а стражники у ворот смотрели ещё более настороженно, видимо, получив особое распоряжение, а, может, и наказание за тот случай, когда госпожа выехала вместе с чужеземцем. И пропускать её в город в одиночку по-прежнему никто не собирался.
Дни её потекли однообразно. Иногда к ней всё также заходил Юсуф, стремясь побыть в её обществе, и Заир, верящий, что всё идёт, как надо. И Доминик, которой было так скучно, что она даже начала старательно избегать встреч с Заиром, чтобы случайно не высказать ему всё, что думает об этом дворце и таких правилах, большую часть времени теперь проводила в комнате Пьера и Гильберта. Ей приятно было видеть, как раненный тамплиер из измученного болью человека снова превращается в сильного и уверенного. Тем более, что это означало её собственный скорый отъезд отсюда.
В один из дней она снова была у них и долго с нескрываемым удовольствием глядела, с каким аппетитом тот ест, и мысленно подсчитывала уже дни, когда им всем, наконец, можно будет покинуть эти места.
– Наберусь сил – и найду способ отомстить, будь уверен! – Гильберт оторвал румяную ножку и впился зубами в сочное мясо.
Ему было гораздо легче – в темнице его оставляли гнить, а теперь он сидел в светлой комнате; почти каждый день его навещал лекарь, и чудодейственные мази быстро затягивали рану, оставленную рукой султана.
– А кому ты будешь мстить? – уточнил Пелерин, переглянувшись с Пьером.
Тамплиер одним ударом ножа отрубил ещё мяса.
– А, если б можно было повторить тот день! Я бы не ошибся, ударил, как надо! А ты, безусый, жаль, что так худ, – тебе с султаном не справиться!
– Он сохранил тебе жизнь, а тебе придётся ему мстить, – осторожно намекнул Доминик.
Тамплиер непонимающе замер, на миг даже перестав жевать, а потом громко захохотал.
– Юнец! Я замечал, что ты не так прост, как остальные. Всегда найдёшь, как сострить! Будь моя воля, я перебил бы всех их! Когда в моих руках снова будет сила…
Он ещё долго описывал, как отомстит всем, кто встретится на его пути. Копившаяся годами злость искала выход и лилась из уст, но не освобождала сердце, а лишь будоражила мысли, заставляя Гильберта мучиться тем, что он не может прямо сейчас же взять в руки меч, чтобы выполнить то, что желалось!.. И когда после мрачная Доминик возвращалась к себе, она всё не могла забыть его слова.
«Будет ли в этом моя вина?.. – нерешительно размышляла она. – Если бы я отказалась остаться во дворце, возможно, он был бы мёртв и больше никогда не смог бы никому навредить… Но я думала о жизни – чтобы её не уничтожали, ведь кто имеет право её забирать, если не может также вернуть?.. Думала о жизни… А если другим она принесёт смерть, буду ли я в этом виновна?».
Она остановилась. Позади, на расстоянии от себя, она заметила служанку, которую уже видела раньше, когда выходила из своих покоев. «У каждого своё дело…», – хмуро подумала она, отгоняя желание разозлиться, – ей не хотелось лишний раз расстраиваться и мучиться странной мыслью, в последние дни медленно проникающей в её голову: что за ней слишком тщательно следят. Так, будто на самом деле стремятся не защитить, а просто лишить её воли…
 
Глава 6
Третью ночь подряд Доминик мучил один и тот же сон, один и тот же… – она стояла на асфальте меж двух дорог… И вновь выбирала не ту! Тогда она просыпалась в холодном поту, а лоб был горяч, будто его подпалили огнём… И сейчас, как вчера, как и днём раньше, как и тогда, много лет назад, когда этот сон впервые приснился ей, она, открыв глаза, продолжала видеть перед собой эту дорогу… Ту, что принесла ей эту новую страшную жизнь, в которой она всё пыталась дождаться того момента, когда вернётся в свой настоящий, родной век.
Резко Доминик поднялась и ушла из спальни, будто стремясь сбежать оттуда, где видела этот сон, так взбудораживший её мысли. Она походила из комнаты в комнату, не обращая внимания на служанок, но легче не становилось – перед глазами, как назло, продолжала маячить эта дорога, и ничем нельзя было её сдвинуть, будто она явилась мстить за ошибки и былую молодость!..
Она вернулась в пустую спальню и, подсев к столу, нерешительно раскрыла кошель. Кроме монет, в нём хранилось и несколько небольших листов бумаги, и один из них она выложила перед собой на стол. Ей и не хотелось бы тратить такую ценность – она могла бы пригодиться для письма в тяжёлую минуту… – но в седельной сумке было ещё немного, и она решила, что может истратить один лист для собственного успокоения, когда ничем иным привести мысли в порядок не удаётся. Она открыла чернильницу и обмакнула перо, и с острия медленно и очень нехотя потекли слова.
«…иногда мечты, которые должны возвышать, и ожидания, что поднимают за мечтой, на самом деле топят, кидая в болото, трясину, засасывая, не давая проходу… И от их власти никуда не деться – такая мечта захватывает голову, а не живёт в сердце, и уничтожает стройный рой мыслей. Тогда теряешь способность решать, и только все силы и время отдаёшь это голодной мечте, которая в обмен не даст ничего, кроме пустоты, когда сгорит в свой срок!..».
Дверь резко хлопнула от порыва ветра, и Доминик, подскочив и прикрыв собой исписанный лист, замерла у стола: за склонившейся в поклоне Инас она заметила Заира аль-Хикмета.
– Госпожа, великий визирь!.. – несмотря на указания, данные Доминик Бухзатан, молоденькая Инас уж не впервые так неожиданно нарушала её покой, видимо, считая, что приход султана или визиря обязательно порадует госпожу и, раз она одета, то можно не предупреждать об их визите заранее.
«Я вижу!», – чуть не ответила она вслух, но вовремя осеклась и, промолчав, жестом указала, что та может идти.
Инас вышла, и в комнате ненадолго воцарилась тишина: Доминик ждала, что скажет Заир, а он осторожно оглядывался будто бы в поисках удобного места – он сразу заметил упавшее на пол испачканное перо и, с досадой подумав, что вряд ли сможет узнать, кому она писала с самого утра, надеялся обнаружить в комнате что-то ещё важное. Но ничего иного, столь же интересного, он не увидел и, заметив взгляд следящей за ним Доминик, остановился у окна.
Все последние их разговоры с Заиром складывались не так хорошо, как ей самой бы хотелось, – он продолжал настойчиво рассказывать о том, как прекрасен этот дворец, как мудр султан, как он сам рад, что она здесь осталась, и что лучше бы она не торопилась уезжать… Скрывая досаду, а иногда и не скрывая, она слушала его, но сама думала о другом – о том, как же много изменилось за то время, что они с ним не виделись…
В прошлые года она частенько вспоминала его. Тогда, когда они только познакомились, они быстро сдружились – так, будто их души имели сходства; они часто беседовали – о том, что хранится в сердце и о чём не станешь беседовать с тем, кому не доверяешь… И расставание с новым, но ставшим таким близким другом было для неё тяжёлым. Но она тогда не плакала, нет – она уже почти разучилась рыдать, потому что все слёзы вылились раньше, осушив душу до трещин, как жадная пустыня влажную землю…