Месть под острым соусом

Представляю, как Дима привезёт малыша на свидание со мной. В колонии дают сутки на общение с близкими родственниками. Двадцать четыре часа – это ничтожно мало для встречи матери и ребёнка. Не могу без слёз об этом думать. Но изменить ничего нельзя… 
Схватки начинаются раньше срока. Сначала слегка тянет живот, такое у меня бывает частенько в последнее время. Потом боли усиливаются и становятся более частыми, я принимаю их за схватки-предвестники. Но они не прекращаются, и в какой-то момент я понимаю, что роды начались. Надзирательница на мою просьбу отвести меня в санчасть или позвать врача никак не реагирует, отправляя меня работать. Незадолго до конца смены у меня отходят воды, но и после этого никто не торопится передавать меня медикам. 
Нервничаю. Женщины много рассказывали мне о своих родах, но ответов на некоторые вопросы я так и не услышала, и как это происходит в колонии – не знаю. Увезут ли меня в роддом? Или роды будет принимать медсестра на месте? 
Когда заканчивается смена, меня всё-таки отводят в санчасть и приказывают ждать. Время идёт, схватки усиливаются. Они всё ещё терпимые, но я волнуюсь всё сильнее, поскольку не знаю, как себя вести. Скорая приезжает за мной поздно вечером. Я уже корчусь от боли, но врачи не слишком обращают на меня внимание. Грузят в машину и увозят, видимо, в роддом. 
- Раньше бабы в поле рожали – и ничего. Так что родишь, никуда не денешься, – подбадривает меня медсестра. 
В роддоме какой-то праздник. От медиков улавливаю запах алкоголя. Меня наконец-то осматривает врач. Говорит, что раскрытие два сантиметра и что рожу я не раньше завтрашнего утра. Это пугает до чёртиков. Я уже с трудом выдерживаю схватки. Как пережить ещё часов шесть-восемь? 
Сопровождающий меня конвой – молодые мужчины. В роддоме они явно чувствуют себя неловко. 
- Мальчики, оставьте её тут. Никуда она от нас не денется. А сами идите в зал ожидания. Там диваны удобные и телевизор. Вы ж не будете тут на ногах стоять всю ночь, – врач выпроваживает мою охрану. 
Перед тем, как уйти из предродовой, меня пристёгивают за руку к кровати. 
- Погодите, а если мне в туалет понадобится? Ну или мало ли что… - обездвиженность не на шутку пугает. 
 
- Медсестра меня позовёт, и я отстегну тебя, не боись. Мы всегда так делаем. 
Ну раз это обычная практика, то я немного успокаиваюсь. Лежать с пристёгнутой рукой неудобно. Ищу положение тела, при котором схватки будут не так остро ощущаться, но мои движения ограничены, и лечь удобно не получается. Мечусь по кровати… 
Все расходятся, ничего толком не объяснив. Медперсонал, видимо, продолжает праздновать. Нервы на пределе, меня бьёт озноб. Боль становится невыносимой. Понимаю теперь выражение «лезть от боли на стену». Если бы не пристёгнутая рука… 
Когда терпеть боль становится невмоготу, я начинаю кричать. Зову хоть кого-нибудь, чтобы посмотрели меня и успокоили, что всё идёт нормально. Попросить бы обезболивающее, но на него нужны деньги, а их нет. Рука затекла, спину выламывает. Хочу повернуться на другой бок, но не получается – мешают наручники. Конвойные как ушли отдыхать, так ни разу за всё время ко мне даже не заглянули. 
Через время на крики приходит санитарка. От неё несёт алкоголем, лицо хмурое, голос недовольный. 
- Чего раскричалась? – ворчит, не глядя на меня. – Перебудишь всех. 
- Больно очень. Позовите, пожалуйста, врача. Может, со мной что-то не так? 
- Ну ты даёшь! Рожать всегда больно. Тебе что, мама не рассказывала? 
Даже если и рассказывала, слова – это всего лишь слова. Они не могут передать всей гаммы ощущений. Тот, кто не рожал, ничего не знает о боли… 
- А вдруг что-то не так? Врач сказала, что я рожу не раньше утра, а я уже терпеть не могу, я умру от болевого шока! 
- Ишь, слова какие знаешь, шибко умная. Если доктор сказала, что утром, значит, утром. Ей виднее. Первые роды всегда сутки длятся, так что не капризничай. 
Разве ж это капризы? Мне так больно, что нет сил терпеть. 
- Позовите, пожалуйста, конвой, пусть пристегнут другую руку, эта затекла совсем. 
- Спят они. 
- Но сказали… 
Санитарка уходит, не дослушав, а я снова остаюсь один на один со своей болью. Я не переживу… Не могу больше… Стону, кричу, рыдаю… И никому до меня нет дела. 
Постепенно ощущения меняются. Боль становится терпимее, и я понимаю, что начинаются потуги. Истошно ору, чтобы привлечь внимание медперсонала. Чувствую, что ребёнок вот-вот появится. Что делать? Как себя вести? Тужиться, как показывают в фильмах? Или ждать врача? 
Кричу, кричу, кричу… Никто не приходит. 
Куда они все подевались? Ребёнок идёт.. Но я пристёгнута наручниками и даже не смогу подхватить его, если никого рядом не окажется. Боль адская. Кажется, внутри всё разрывается. 
Не сразу понимаю, что что-то идёт не так… Кричать больше нет сил… Всё тело превращается в одну сплошную боль. 
Наконец открывается дверь и появляется врач, поливая меня отборным матом. Вокруг начинают суетится люди, проделывать со мной какие-то манипуляции. Ребёнка мне не показывают, не говорят пол. Появляются конвойные, отстёгивают наручники. Только мне теперь всё равно. Ужас медленно заполняет организм, отравляя своей безысходностью. Я уже знаю, что случилось, чувствую, хоть никто мне ничего не говорит. 
Шьют долго, без наркоза, но мне не больно. Это – ерунда по сравнению с тем, как болит душа. 
Мой сын был обвит пуповиной и задохнулся в родах… Если бы мне сделали УЗИ и узнали об этом заранее. Если бы со мной рядом хотя бы во время потуг были врачи. Если бы они не были пьяны. Если бы тогда я не села за руль… Если бы… Только что теперь говорить? Он умер – и ничего не изменить… Моего малыша больше нет! 
Он никогда не побежит по земле своими маленькими ножками. Никогда не протянет ко мне ручки и не скажет: «мама». Он никогда не будет кататься на качелях и строить замки из песка. Никогда не пойдёт в школу. 
Какое страшное слово – никогда… Моё заключение закончится, а его – нет. Он навсегда останется в этом страшном месте… 
Где найти слова, чтобы выразить боль и отчаяние матери, потерявшей в родах своё дитя? Почему всё это происходит со мной? Как теперь жить? 
Спустя несколько часов меня увозят обратно в колонию. Заключённых не обследуют во время беременности, медики не считают нужным возиться с ними во время родов. И тем более зэки не имеют права на полноценную послеродовую помощь. Однажды совершив ошибку, мы платим за неё непомерную цену... И никто никогда не понесёт ответственность за смерть моего малыша и мои мучения… Правосудие избирательно. 
Видимо, состояние моего здоровья внушает медсестре опасения, потому что по возвращении в колонию меня не отправляют в камеру, а оставляют в санчасти. Дальше всё, как в тумане. Легче не становится, наоборот, кровотечение не прекращается, через несколько дней поднимается температура. Меня снова везут в тот же роддом, к тем же безответственным и бездушным врачам.