Английская болезнь

Раньше, до того как поселиться в Англии, я считал, что самые ужасные туристы — шумные, направо и налево сорящие деньгами, плюющие на окружающих — это американцы. Тогда я еще не знал, что такое «туристический чартер». «Туристический чартер», везущий отправляющихся весело провести отпуск — это тонны пива, дешевого вина и картошки с рыбой. Но «туристический чартер» с футбольными суппортерами на борту — это совсем другое. Это хуже. Гораздо хуже.
Двести пятьдесят семь суппортеров «Манчестер Юнайтед» приехали в аэропорт в среду утром, чтобы, милостью Бобби Босса, вылететь в Турин на матч, появляться на котором им было запрещено. Большинство из них знали друг друга: им такие поездки были не впервой. Никто не знал, где им предстоит жить; ни у кого не было билетов на игру. Но все были в приподнятом настроении; все были невероятно счастливы быть на борту чартера. Там было на что посмотреть. Например, на то, как проходила регистрация. Как заходили в дьюти-фри; как выходили из него. Как человек покупал в дьюти-фри бутылку водки, а выходил из него уже только с половиной бутылки водки. Но хотя видеть толпу народа с початыми литровыми бутылками водки в десять утра — довольно необычная картина, должен сказать, что наш полет до Турина не был ознаменован чем-либо примечательным. Да, он был шумным и насквозь проспиртованным, но в конце концов мало отличался от обычного туристического рейса. Эти люди казались мне совершенно безвредными, больше того — забавными, и все — и подъем чуть свет, и долгая дорога из Лондона в Манчестер рядом с человеком, не знавшим, что такое носовой платок, и столько странных людей сразу — ушло на второй план. И я расслабился. Факт, однако, оставался фактом: туристы ехали опустошать страну, которую намеревались посетить.
Но тут мы приземлились в Турине.
 
ТУРИН
Первым, кто встретил нас в Турине, прямо у трапа, был человек по имени Майкл Уикз. Мистер Уикз был британским консулом. С виду ему было лет пятьдесят; у него был твидовый пиджак, произношение закончившего элитный университет человека, и плюс ко всему он был бесконечно приветлив. Мистер Уикз непрерывно улыбался, причем продолжал делать это даже тогда, когда навстречу ему по трапу начал спускаться первый из нас, ужасно толстый тип, которого звали Клэйтон.
У Клэйтона было много проблем, но основная — его штаны. Причем было очевидно, что проблема со штанами сохранится у него на всю жизнь. Его брюхо было настолько огромным — причем слова «огромный» здесь явно недостаточно — что штаны, тоже отнюдь не маленького размера, все время съезжали вниз. И вот Клэйтон, покачиваясь, пошел вниз по трапу, придерживая руками брючный ремень. При этом он пел «мы гордимся тем, что мы британцы». Глаза его были закрыты, лицо — красное, как после сауны, и он непрерывно повторял эту фразу, хотя никто, кроме него, больше не пел.
Мик тоже был недалеко. Он как раз прикончил бутылку водки и откупорил баночку «Карлсберг» из своих запасов спиртного, прихваченных в аэропорту. У подножия трапа Мика приветствовал мистер Уикз. Мик смутился. Мистер Уикз не был похож на итальянца. Мик попытался выразить свою мысль словами, если так можно сказать о человеке, выпившем литр спирта за полтора часа. И тут Мика вырвало. Это был очень зрелищный акт рвоты, чудовищно длинный, сопровождаемый брутальными звуками. Тут сказалось все: и алкоголь, и бесчисленное количество принятой пищи, в результате поток, извергнутый утробой Мика, выглядел бесконечным. Но мистер Уикз был непробиваем. Он был так рад убедиться, что Мик ничем не отличается от прочих туристов — ведь полет на самолете не всегда идет впрок вестибулярному аппарату. Мистер Уикз был дипломатом с ног до головы, его это нисколько не задело. Думаю, это было вообще невозможно — задеть мистера Уикза. Он просто улыбнулся.
Потом пошли остальные. Они тоже пели — кто в одиночку, кто вместе с друзьями — и смысл этих песен сводился, как у Клэй-тона, к тому, что они англичане и как это здорово. Что-то случилось с этими людьми; сразу после приземления они определенно стали другими. Когда мы только приземлялись, кто-то заметил солдат: они ждали у входа в здание вокзала, выстроившись в боевом порядке.
Солдаты!
Похоже, процедура таможенного контроля сегодня будет несколько иной, чем обычно: самолет был практически окружен, причем не полицией — те тоже стояли прямо на поле — а подразделением итальянской армии. Согласно Мику, сидевшему рядом со мной, солдаты эти выглядели смешно. На самом деле он назвал их «педики гребаные». На них была необычная форма и яркие береты; но смысл был в том, что солдаты не были англичанами — они были иностранцами.
Эффект оказался моментальным: суппортеры «Манчестер Юнайтед» исчезли, а вместо них появились защитники английской нации. На время они перестали быть манкунианцами. Теперь они были англичанами, и вдобавок опасными англичанами. Самолет еще двигался, но люди повскакивали на ноги, игнорируя предупреждения стюардесс, и принялись переодеваться: менять обычную одежду, в которой прилетели, на вещи, доминирующим символом на которых был Юнион Джек. Майки с Юнион Джеком, плавки с Юнион Джеком, и даже пара трусов с Юнион Джеком (причем надетая на голову). Все произошло так быстро, что даже показалось, будто они это специально репетировали. Тем временем все они запели «Правь, Британия» — громко, резко, неожиданно — и продолжали петь, громче и громче, пока наконец, уже у самого терминала, песня превратилась в настоящий рев:
Правь, Британия! Британия, правь морями!
Никогда, никогда, никогда британцы не будут рабами!
Когда Британия первой, по воле богов,
Сошла на землю с небес,
Когда Британия первой сошла с небес
И получила землю свою,
То ангелы сказали ей:
Правь, Британия! Британия, правь морями!
Никогда, никогда, никогда британцы не будут рабами!
Правь, Британия! Британия, правь морями!
Никогда, никогда, никогда британцы не будут рабами!
Итальянцы вдруг тоже изменили свое название. Они перестали быть итальянцами; теперь они стали «макаронниками» и «черножопыми».
И всех этих людей с интригующе подчеркнутой приветливостью приветствовал мистер Уикз. Он решился встретить самолет с суппортерами, которым запретил эту поездку их же собственный клуб, но которые тем не менее приехали, чтобы сеять в Турине хаос и беспорядки. Что он мог сделать? Легко сказать: он должен был предупредить соответствующие службы, чтобы лайнеру не разрешили сесть, а вместе с пассажирами отправили назад в Англию. Да, наверное, он мог бы это сделать, но под каким предлогом? Альтернативой для мистера Уикза — причем единственной — было продолжать верить в человечество, несмотря даже на то, что спускалось по трапу — несмотря на Клэйтона, Мика, человека с боксерскими трусами на голове, несмотря на выражение беспредельного ужаса на лицах восьми членов экипажа, несмотря на то обстоятельство, что уже к 11.30 утра из 257 литров водки и виски, взятых в полет, практически все были «употреблены». «Я надеюсь», сказал мистер Уикз, продолжая улыбаться, в то время как народ зигзагами сходил по трапу, «что все вы отлично проведете здесь время».
Да, все приехали отлично провести здесь время, поэтому никто не спорил. Но кто главный? Мистер Уикз спросил, не может ли он видеть мистера Роберта Босса из туристического бюро Бобби Босса, но никто не мог ему ничего ответить. Никто не знал, где он. По той же причине никто не знал, в каком отеле мы остановимся, и где наши билеты на матч. На самом деле большинство людей, я в том числе, были так удивлены тем, что в манчестерском аэропорту нас ждал самолет, и что он отвез нас в Италию, что не слишком торопились задавать новые вопросы, опасаясь, как бы все это не исчезло, как мираж, при ближайшем рассмотрении. Было лучше — и, после того, как было выпито столько всяких вещей — легче верить, что все идет хорошо.
Но тут откуда-то из хвоста самолета появилось довольно привлекательное бодрое существо, жизнерадостное, как американский тинейджер. Оно представилось — «Привет, я Джеки!» — и сказало, что оно здесь за все отвечает и все будет хорошо. На поверку оказалось, что Джеки училась в школе полицейских, но потом поняла, что ее не слишком привлекает работа по охране правопорядка, но зато ее одолевает желание посмотреть мир. С Бобби Боссом она познакомилась на одной вечеринке. И он предложи, i ей мир — и эту работу. Эта поездка в Турин, вместе с 257 суппортерами, была ее первой поездкой заграницу. Было Джеки двадцать два года.