Драконам слова не давали!

 
5. Драконов
Под конец дня я понял одну вещь: я слегка удивлён. Бывшая хозяйка, Кристина Генриховна, ко всему подходила ответственно и с большим рвением. Широта её души не знала границ, а моральные принципы падали ниже плинтуса, когда она добивалась своего.
Взять хотя бы её кабинет — этот бункер, где можно спокойно пережить экономический кризис, народные волнения и ядерный взрыв. Я теперь хорошо понимал её вездесущность и глубокое знание психологии собственных подчинённых: по всему офису были натыканы камеры слежения. Она могла наблюдать за рабочим процессом во всех ракурсах и красках. Подслушивать разговоры и вникать в детали, не высовывая свой длинный нос из кресла. Гениально. Бурные аплодисменты и зловещий смех за кадром.
Они звали её Крыска. Крыска! И она это знала и терпела. Мою персону её попугаи тоже обсуждали, шушукаясь по углам. Вряд ли они догадывались о тотальном контроле. Чего не скажешь о Ксении. Личная помощница намертво засела в приёмной за своим компьютером. Вежливо приклеенная улыбка. Прямая спина. Вот кто, видимо, в курсе всех невинных игрищ своей бывшей начальницы.
Она безропотно приглашала ко мне главного бухгалтера. Варила по моей просьбе кофе. Отвратительный, кстати. И улыбалась, улыбалась, чёртова кукла Барби. Я решил пока не доставать её. Приглядеться. Красота всё же сила. А я как-никак мужчина.
Это как наркотик — наблюдать со стороны. Даже если отключить звук, взгляд нет-нет да тянулся к огромному монитору. Они раздражали меня — люди в офисе. Слишком яркие, громкие, шумные. Вообще не понятно, как им удаётся работать. Бесконечное броуновское движение.
Она пришла за час до конца рабочего дня — пламенная революционерка. Я даже не заметил, что её не было. Зато сразу почувствовал её появление. И не только я. Им словно топлива в мотор подлили: засуетились, разулыбались, потянулись, как подсолнухи за солнцем. И где, спрашивается, её носило?..
Прям тошно смотреть на их уси-пуси. Раздражает. Но самое интересное — впереди. Они все уходят, а я понимаю: внутри развязывается узел. Наконец-то можно спокойно поработать, не отвлекаясь на посторонние раздражители. Уходят, а революционерка остаётся.
Походка у неё хорошая. Пружинящая, грациозная. Не выверенная до миллиметра, когда вышагивают на публику, а по-настоящему естественная, живая. Движения завораживают, как течение реки: вот она поправляет волосы — выбившиеся прядки, что падают ей на глаза. Дурацкие пучки-рожки задорно торчат в разные стороны, как антенны робота. Вот она перекладывает вещи, располагая их в нужном для неё порядке. Что-то пишет в блокноте, покусывая колпачок ручки, а я понимаю: слежу за каждым её жестом.
Встряхиваю головой. Чертовщина какая-то. Наверное, пора завязывать на сегодня, но лучше дождаться, когда наконец-то уйдёт и этот последний раздражитель.
Звонок её телефона. Луна и Луноход? Серьёзно? И такое лицо у неё счастливое, что хочется немедленно сделать какую-нибудь гадость. Не могу понять всплеска очередного раздражения. И она не собирается уходить. Чёрт.
Революционерка   затихает   наконец   за  компьютером, а я, перекладывая   бумаги, цепляюсь взглядом за цифры и буквы и делаю неожиданное открытие: тишина действует как второе дыхание.
 
Я всё же я невольно слежу за ней. Изредка. У неё острые лопатки. Двигаются, как крылья, когда она шустро бьёт по клавишам и неосознанно поводит плечами. На длинной шее змеится выбившийся локон. А в смешные рожки она воткнула по карандашу, став ещё больше похожей на неспокойного дурашливого робота. Антенны, блин. Космическая связь с другими галактиками. Интересно, что заставило её остаться после работы? Что она там так увлечённо ваяет? Пишет письмо любимому Луноходу? Слагает стихи на день свадьбы бывшей начальнице?
Злюсь на себя и отключаю камеры слежения. Это помогает. Ненадолго. «Stone cold, stone cold», — взрывает тишину тоскующий голос.
От неожиданности я вздрагиваю. Что за…? Что происходит?.. И вместо того, чтобы выйти и поставить зарвавшуюся нахалку на место, рука тянется к монитору.
Она танцует. Всё те же плавные движения — ничего лишнего. Но не скупо и зажато, а ярко и артистично, когда в каждом жесте — свой особый смысл. Она танцует, а я не могу оторвать от неё взгляд.
Не постановочный танец, а импровизация. Но в небрежных штрихах проступает контур, угадывается стиль — рука Мастера.
Она плавно встаёт на мостик — перетекает, словно в её теле нет костей. Футболка задирается, и я вижу аккуратный, идеальный пупок. Там дрожит в приглушённом свете капелька пирсинга. Ну, конечно. Кто бы сомневался. Но моего скепсиса хватает ровно до того момента, когда она начинает плавно отрывать ноги от пола и выходить в стойку на руках. Потрясающе. Кажется, кто-то забыл, как дышать.
Но ей этого мало — просто движения и владения телом. Она превращает швабру в шест — чёртов пилон, вокруг которого она то вьётся, как змея, то, мотнув головой, беззвучно подпевает в воображаемый микрофон.
Я вижу, как шевелятся её полные губы. Мохнатые ресницы прячут взгляд. Голубая жилка неровно бьётся на шее, отсчитывая участившийся пульс. Обрисовываю взглядом ключицы. Ныряю внутрь круглого выреза. Туда, где прячутся упругие грудки-мячики.
Она ладненькая, как игрушечка. В ней нет ни излишней худобы, ни лишних килограммов. Плавная, как бесконечные волны. И рост у неё — средний. Не мелкая миниатюра и не подиумная дива, а, что называется, — в самый раз. Метр шестьдесят пять — навскидку. Максимум — метр семьдесят.
Я невольно морщусь от собственного жадного интереса. Да нет, ерунда. Это чисто исследовательский подход, схожий с тем, когда на рынке лошадь выбираешь. Но да: лошадка слишком привлекательная. Горячая, явно породистая. Иначе почему я не могу оторваться?..
Кажется, дышу, как паровоз, но здесь, в этом долбанном бункере, можно: никто не слышит и не видит моего неподдельного интереса. Особенно того, что натягивает ткань брюк. Нет же, нет. Это даже не стриптиз, не эротический танец. Я настолько пресыщенный циник, что не могу так низко пасть всего лишь после нескольких аматорских движений девочки на побегушках.
У второй головы, той, что в штанах, на этот счёт своё мнение. Она не подчиняется моим доводам. Низ живота болезненно скручивает от слишком быстрой и каменной эрекции. Я бы прикрыл глаза, если б мог.
Хочу увидеть её вживую.  Услышать дыхание.  Почувствовать её запах.  Не успеваю додумать, а ноги уже сами несут из кабинета прочь.
 
Она сидит на шпагате. Великолепная растяжка. Голова склонена, руки скрещены на коленке. Дышит шумно, но ровно. Рожки-пучки подёргиваются в такт. А потом ресницы её вздрагивают, и она упирается взглядом в мои туфли. Да, девочка, приятная неожиданность, я знаю.
Я держу руки, сжатые в кулаки, в карманах. Наверное, чтобы замаскировать слишком неподдельный интерес самой непредсказуемой части моего тела. В груди растёт и ширится чувство какого-то злорадного торжества. Словно я застукал маленькую нищенку за воровством сладостей.