Музыка Океании (СИ)

— Ты придумываешь, — спокойно отозвался он. — У многих такие лица. Ничего особенного в нём нет.
Кроме опухшего глаза, — подумал он.
— Вот именно, что у многих. — Сказала она, не отрывая своего едкого оценивающего взгляда. — Ты слишком похож на кого угодно. Тебя как будто вообще нельзя узнать. А уж мне-то поверь, я хорошо лица запоминаю.
— А что насчёт членов? — ухмыльнулся он, сам не понимая, хочет ли оскорбить Эхо, или просто сменить тему.
В большей степени сработал первый вариант.
— Какой же ты козёл! И приспичило мне тебя пожалеть в поезде. — Выкрикнула она, постепенно выводя его из себя. — Что с тобой не так? Чего вообще ты от меня хочешь?
— Просто, чтобы ты лежала, как труп, и не шевелилась, закрыв свой поганый рот! — Ответил он ей той же агрессией, но тотчас пожалел о сказанном. Было поздно. В её взгляде сверкнул испуг понимания, а Никто резко пожалел о только что сказанном.
— Подожди… я поняла. Голос, твои эмоции. — Запричитала она испуганно. — Да ты просто псих! Херов извращенец…
— Давай не будем об этом, ладно? — его голос стал слишком уязвимым, выдавая его с поличным.
— Нет уж, подожди, — возразила она. — Подожди-ка. Я тебе вообще нравлюсь? Тебе же начихать, да? Лишь бы я не шевелилась, как труп…
— Эхо! — разозлился Никто окончательно, замерев вдруг посреди улицы и резко развернув её к себе. — Это что, так сложно для тебя? Я плачу деньги, ты раздвигаешь ноги и всё! Да кому ты вообще нужна? — прорычал он сквозь зубы вдруг как-то совсем сурово, сжимая её запястье в руке, будто намереваясь переломить его. — Размалёванная потаскуха! Я уже купил тебя, ты моя на сегодня, не пытайся убежать. — Никто почувствовал, как в нём вскипел небывалый гнев по отношению к Эхо.
— Отвали от меня! — заорала она во всю глотку. Тут Никто обратил внимание на то, что на улице они были не одни. — Неужели ты думаешь, что я совсем тупая?! Я никуда не пойду с тобой!
— Сколько тебе надо денег?! — прошипел он, сквозь плотно стиснутые зубы. — Скажи мне, я заплачу ещё больше. Но ты пойдёшь со мной!
Она рванулась, попытавшись высвободить запястье из его кулака. Не справившись с этим, Эхо с размаху ударила его второй рукой по щеке, и всё же сумела вырваться, воспользовавшись замешательством мужчины.
— Ты сраный козёл! Надо было бросить тебя в том поезде, и какого только хера я сунулась?! Никуда я с тобой не пойду! — Кричала она, отбегая в сторону от него, взрывая свежий снег ногами.
Оказавшись на безопасном расстоянии, она уверенно зашагала прочь по устланной белым дороге. Несколько пар удивлённых глаз смотрели на них двоих. Улица не была многолюдной, но свидетели нашлись. Зрачки острых глаз, острых, как брошенные в горного медведя копья, смотрели на них.
— Эхо, подожди! — закричал человек, бросившись за ней вслед. Её отпечаток руки стыл на его щеке. Шлюха уверенно шагала на своих высоких каблуках, из-за чего её шаг не был широким, зато ритмичным, как стук секундной стрелки.
Он почти догнал её на повороте, в сточной канаве, чуть присыпанной снегом, валялась туша какого-то мёртвого животного — некрупной собаки, или средней крысы или трёхмесячного ребёнка.
— Остановись, Эхо! — вновь позвал он. — Извини!
— Отвали от меня! — огрызнулась она, — У меня холодок по спине от твоего голоса.
— Эхо! — повторил он, чувствуя, как его затылок прожигают их глаза, разноцветные глаза, стремившиеся, как можно лучше запомнить его.
— Убирайся нахер! — крикнула она. Голос пушки, давшей осечку. — Я уже сказала. Я не лягу с тобой. — Но тут почему-то её голос стал тише и глуше и даже зазвучал не с таким дребезгом. — Мне мерзко. Не притворяйся Никем. Я знаю, что ты такое.
После этих слов Никто уже не смог бежать за ней и не решился попытаться остановить её. Она скрылась из виду, постепенно проглоченная белым вездесущим отчаянием скорого конца света. Эхо ушла.
Он оглянулся назад. Эти глаза, эти яркие полночные звёзды, они притаились за облаками, всё ещё поглядывая на Никого, но лишь искоса или исподлобья. Задрав ворот своего плаща, так, чтобы спрятать от них лицо, он неровно зашагал прочь, сильно припадая на правую ногу и боясь поскользнуться на заледенелой дороге, густо усыпанной свежим снегом, словно несбывшимися желаниями. Он почти бежал от них, скрываясь от этих глаз, но больше всего от той брошенной Эхо фразы и, должно быть, от самого себя.
 
***
Никто проспал до самого вечера и ещё долго не мог найти в себе сил подняться. Голова болела, словно кто-то неустанно колотил по ней молотом. В конце концов, когда часы пробили семь, он всё же заставил себя отправиться в ванную.
Взглянув в грязное зеркало, обильно разукрашенное разводами и засохшими каплями воды, он с отвращением поморщился при виде своего лица. Правый глаз — бордовый шар на фоне здорового синяка. Небольшой кровоподтёк на краешке губы. Четырёхдневная щетина, которая ему вообще никогда не шла, она сразу делала его похожим на бродягу. Но во всём остальном… Никто задумался. Он и сам не мог себя описать. Всё, начиная от цвета волос, заканчивая чертами лица, было таким неважным. Ему даже порой казалось, что его вообще невозможно отличить в толпе, но опыт показывал, что это было не так. Работодатели, члены «Скиеса», во всяком случае, узнавали его, правда, это не те люди, которые умели забывать даже самые мелкие детали.
— Ты — просто тень, — сказал он своему отражению. Затем на него накатила новая волна тошноты, и он решил всё же освободиться от дряни, сунув два пальца в рот.
Придя в себя, Никто умылся, смывая с лица пыль и грязь. Затем, превозмогая всё ту же неуёмную головную боль, побрился.
«А руки не дрожат», — подумал он с интересом. Раньше ему запрещали пить, во всяком случае, так много, как он пил теперь. Три дня Никто провёл на Краю, перебираясь из одного кабака в другой, теряя счёт дням, засыпая прямо за барной стойкой, пробуя бесчисленные курительные смеси, в каждой из которых всегда был свой фирменный ингредиент.
Отложив бритву, он задержался на ней взглядом. Отточенное лезвие блестело, как в день покупки, хотя прошло много лет. И когда он точит её? Он и сам не помнил. Возможно, делал это машинально.
Никто вернулся в комнату. Разобранная старая кровать, стол и стул, шкаф для одежды. Начальство не любило, когда их сотрудники жили на широкую ногу, тем не менее оснащало их всем необходимым для удобства, а ценнее всего в Сцилле было отопление и горячая вода.
Чтобы было не так паршиво, Никто включил радио. Мужской неестественно-выразительный голос зачитывал прогноз погоды. Голос был одним и тем же на протяжении многих лет ещё до конца света. На самом деле, он никому не принадлежал, его искусственно сгенерировали какие-то исследователи в Акрополе, считалось, что он удовлетворял представления всего населения Ойкумены о том, как должен звучать голос идеального Диктора. Кто именно набирал текст сообщений, держалось в строжайшем секрете, но стоило отдать им должное, они хорошо справлялись со своей работой. Голос никогда не запинался и был способен живо реагировать на собеседника, если в том возникала необходимость. Использовали Диктора не только на радио, но и для прочих нужд, для любых звуковых объявлений. Тем не менее в народе его называли не «Диктор», а «Диктатор», ибо, разумеется, власти активно использовали его доверительные тональности в своих собственных целях.
— Кому только теперь нужен прогноз погоды? — огрызнулся Никто, ложась обратно на кровать и положив голову на сцепленные сзади руки. — Не сложно предсказать. Холод и снег до конца света.
«И теперь опять к новостям, — не унимался Диктатор, — Ближайшей ночью, а именно после полуночи пятьсот семнадцатого дня от вокзала Сциллы отправится последний поезд в сторону Харибду. Напоминаю, что ранее власти приняли решение упразднить все несанкционированные побеги из Сциллы в мёртвую часть мира, в связи с этим экспресс «Восточный Вестник» прекратит своё движение. Не удивительно, что цены на билеты и ажиотаж вокруг них возросли втрое! Вокзал Сциллы никогда не был так перегружен, как в последние дни. Даты, когда железнодорожное сообщение будет восстановлено пока остаются неизвестными. Власти пока не готовы комментировать ситуацию. Ответа на главный вопрос всего человечества: «Когда закончится конец света?» — пока нет, и нет уже восемнадцать месяцев, две недели и пять дней. Но мы будем обязательно держать вас в курсе! Оставайтесь с нами! Мы вернём…»